"Куда ведет вас барабанщик..."
Среди деятелей ермоловской эпохи на Кавказе более других заслуживает вниманияАлексей Александрович Вельяминов — человек весьма примечательный не только по факту его семилетнего пребывания на посту начальника Кавказской линии. Он сыграл совершенно особую роль в судьбе Ставрополя, сумев однажды уберечь город от упразднения. Кроме того он оказался причастен и к некоторым обстоятельствам в истории отечественной литературы, заслужив в высшей степени похвальные характеристики от двух русских поэтов — Александра Грибоедова и Александра Полежаева.
"Алексей Александрович Вельяминов как нельзя больше соответствовал тому назначению, которое на него возлагалось,- пишет военный историк В. А. Потто. — Он был еще довольно молод, лет тридцати семи, но в закаленных чертах его рябоватого лица, с открытым челом и проницательным взглядом, выражалась какая-то жесткость характера и холодное равнодушие; про него недаром говорили, что он никогда не жалел о потерях, как бы велики они ни были, лишь бы сделано было задуманное. Вид его был чрезвычайно суров, особенно когда он думал и начинал грызть ногти. Один из современников говорит о нем, что "основательным умом, жестким характером, твердой волей и обширными сведениями о кавказских народах он мог произвести серьезный переворот в судьбе их". "Натура сильная, непреклонная и чрезвычайно талантливая, — как пишет его биограф, — он никогда не оставался в тени, даже стоя рядом с такой личностью, как Ермолов, для которого Вельяминов был не только ближайшим помощником, но его вторым я, другом, пользовавшимся его безграничным доверием". Таким образом, личные свойства Вельяминова, а еще более блестящее боевое прошлое, вселяли к нему доверие".1
По обыкновению своего времени Вельяминов еще ребенком был записан в лейб-гвардии Семеновский полк и в шестнадцать лет числился поручиком гвардейской артиллерии. Наполеоновские войны прошел от Аустерлица до Парижа, под Красным заслужил Георгиевский крест. Решительность и отвага штабс-капитана тогда же обратили на него внимание Ермолова, добившегося назначения Вельяминова в 1816 году на пост начальника штаба Отдельного Грузинского корпуса. В путеводителе по Военно-историческому музею в Тифлисе приводится перечень боевых заслуг Вельяминова в период Кавказской войны:
"Друг и сослуживец А. П. Ермолова еще со времени наполеоновских войн, Вельяминов был при нем на Кавказе начальником корпусного штаба. Он обладал обширными сведениями, ясным умом и непреклонною волею. Мнения его о Кавказской войне и о способах борьбы с горцами замечательны по силе доводов и ясности изложения. В 1829 г. он писал, что Кавказ может быть покорен в течение шести лет, но что для этого нужно две лишние дивизии и 14 миллионов рублей ас. Насколько этот план был основателен, доказали позднейшие события, когда после многолетней, бесплодной борьбы пришлось обратиться к тому же проекту, но уже дать средства несравненно более тех, какие требовал Вельяминов. На Кавказе, оставаясь начальником штаба, он всегда в важнейших случаях командовал боевыми отрядами, и имя его гремело грозою по всему Закубанью, в Грузии и Имеретии. Он отличался неумолимой строгостью и вместе с тем справедливостью и великодушием. В персидскую войну Вельяминов был главным виновником победы под Елисаветпо- лем в 1826 году и награжден орденом св. Георгия 3-й степени. С увольнением Ермолова он также покинул Кавказ и возвратился сюда в 1831 году в звании командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории. При нем начато устройство береговой Черноморской линии для прекращения сношений горских народов с турками. Горцы боялись и уважали его. Они сложили про него песню, славя в ней "генерал-плижера", как они называли Вельяминова по цвету его рыжих волос. Вельяминов умер в этой же должности в Ставрополе в 1838 году. Для сохранения о нем памяти в войсках 1-му линейному, бывшему Урупскому полку Кубанского казачьего войска повелено именоваться полком Вельяминова."2
В свое время с Вельминовым близко познакомился Грибоедов, служивший при Ермолове секретарем "по дипломатической части". В письме от 27-го ноября 1825 года из станицы Екатериноградской он сообщал Вильгельму Кюхельбекеру: "еще несколько дней и, кажется, пущусь с Алексеем Петровичем в Чечню; если там скоро утишатся военные смуты, перейдем в Дагестан, а потом возвращусь к вам на север. Здесь многие, или лучше сказать, все о тебе вспоминают: Вельяминов, с которым я до сих пор слонялся по верхней Кабарде, Коцебу 2-й, Цебриков, Талызин, Устимович, Павлов etc., etc., и даже старик наш, несмотря на прежнюю вашу ссору, расспрашивал о тебе с большим участием".
"Наш старик" — А. П. Ермолов; в верхней Кабарде, то есть в районе ущелий Малки и Чегема, отряд Вельяминова преследовал партию горцев, совершивших набег на русские пределы. Эти события отразились в стихотворении Грибоедова "Хищники на Чегеме". В Екатериноградской он читал своим спутникам "Горе от ума", и, таким образом, генерал был одним из тех редких счастливцев, кто услышал текст бессмертной комедии из уст автора. Отсюда же 7 декабря Грибоедов писал Степану Бегичеву о Вельяминове, что это "чрезвычайно неглупый человек, твердых правил, прекраснейших сведений etc... С этим я в нынешний приезд в короткое время сблизился более, чем прежде. Глаз на глаз, судьба завела меня с ним на Малку, и оттудова к разным укреплениям новой линии; все вместе, и все одни, я этому случаю благодарен за прекраснейшее открытие достойного человека. Что говорит об нем Якубович? Коли ругает, так врет..."
Вельяминов пытался облегчить участь разжалованного Александра Полежаева, отмечая в представлении, что тот "находился постоянно в стрелковых цепях и сражался с заметной храбростью и присутствием духа". По свидетельству Александра Бестужева, упоминавшего об этом в одном из своих писем с Кавказа, генерал Вельяминов брал Полежаева в поход "для того, чтобы вывесть в люди, и исполнил это..." Полежаев был произведен в унтер-офицеры. Почти четыре года поэт провел в боях и походах в горах Чечни и Дагестана, в октябре 1831 года участвовал в штурме укрепленного чеченского аула Чир-Юрт и посвятил этому событию одноименную поэму. Стихотворный портрет Вельяминова на страницах "Чир-Юрта", запечатлевший генерала в ходе экспедиции — явление уникальное для нашей литературы. Среди покорителей Кавказа мы можем вспомнить лишь графа В. А. Зубова, персидским победам которого Державин посвятил две оды, да еще имена П. Д. Цицианова, П. С. Котляревского и А. П. Ермолова, упомянутые Пушкиным в эпилоге "Кавказского пленника". Но ни "старик Державин", ни его гениальный преемник не были свидетелями воспетых ими военных событий. Прославляя наших полководцев, они совершали, в сущности, лишь акт поэтической риторики. Полежаев, единственный рядовой русской поэзии, прошел Кавказ с ружьем и солдатским ранцем за плечами, и ему первому, как потом Лермонтову и Льву Толстому, открылись ужасающие подробности войны. Создавая образ Вельяминова, Полежаев обладал всеми преимуществами очевидца, хорошо понимающего смысл происходящего:
Поход. Марш, марш по отделеньям!
Развились лентой казаки.
И с непонятным впечатленьем
Безмолвно тронулись полки...
Заряд на полке, все готово!..
На сердце дума: верно в бой!..
Но вопросительного слова
Не знает русский рядовой!
Он знает: с нами Вельяминов —
И верит счастливой звезде.
Отряд покорных исполинов
Ему сопутствует везде.
Он знал его давно по слуху,
Давно в лицо его узнал...
Умеет горский Аннибал!
Он наш, он сладостной надежде
Своих друзей не изменил;
Его в грозу войны, как прежде,
Наш добрый гений подарил!
Смотрите, вот любимый славой!..
Его высокое чело
Всегда без гордости светло,
Всегда без гнева величаво!..
Рисуют тихо думы след
Его пронзительные взоры...
Достойный видит в них привет,
Ничтожный — чести приговоры!..
Он этим взором говорит,
Живит, терзает и казнит...
Он любит дело, а не слово...
С душою доброю — он строг;
Судья прямой, но не суровый,
Бесстрастно взыщет он за долг;
За чувство истинной приязни
Он платит ласкою отца;
Никто из рабственной боязни
Всегда один, всегда покоен;
Походом, в стане пред огнем,
С замерзлым усом и ружьем
Нередко греется с ним воин..,
Куда ж поход во тьме ночной?
Наш полководец не обманщик,
Его ответ всегда простой:
"Куда ведет вас барабанщик!"
Барабанщик действительно шествует впереди колонны, но направление движения отряду задает, разумеется, совсем не он. Формально точный, но по сути уклончивый и, в этой неопределенности, ироничный ответ генерала передает свойство его характера. Здесь Вельяминов списан с натуры. Подобный же пример его речевой стилистики приводит в своих записках и Г. И. Филипсон, участник закубанской экспедиции 1837 года: "Вельяминов ехал на своей "баче", имеретинской лошадке с отрезанной гривою, и окруженный довольно многочисленным штабом. К нему подскакал полковник Бриммер. "Ваше превосходительство, отряд давно своротил с Абинской дороги. Куда же мы так придем?" — "Не знаю, дражайший, горнист трубит налево. Спроси его". Бриммер понял свою неловкость, извинился и поспешил к своему месту".5
В закубанских походах Вельяминова принимал участив и Александр Бестужев, несколько раз упоминавший имя "этого достойного генерала" в своих письмах. Делясь впечатлениями об осенней экспедиции 1834 года, он сообщал Ксенофонту Полевому: "Вельяминов отличный генерал и отличный человек". Когда весною следующего года здоровье Бестужева резко ухудшилось и ему потребовалось отправиться для излечения на воды, он обратился именно к Вельяминову с просьбой о "сострадательном позволении на это путешествие". Вельяминов своей властью разрешил декабристу пребывание на водах в Пятигорске в июле и августе 1835 года.
Григорий Иванович Филипсон, впоследствии генерал-лейтенант и начальник правого фланга Кавказской линии, имел возможность на протяжении долгого времени наблюдать Вельяминова в мирной и боевой обстановке. В его записках представлен подробный и психологически достоверный портрет полководца: "Алексей Александрович Вельяминов происходил из старинного дворянского рода, но не имел никаких аристократических притязаний. Это был человек далеко выдающийся из рядов толпы. Он принял меня с ледяною холодностью и, помнится, ровно ничего не сказал. Это был худощавый человек лет 50, рыжий, с тонкими губами и тонкими чертами лица.
На Кавказе он сделался известен, как начальник штаба отдельного Кавказского корпуса, во время командования А. П. Ермолова, которого он был верным другом и помощником. Они были на ты и называли друг друга Алешей. За Елисаветпольское сражение Вельяминов получил Георгия 3-й степени, очевидцы говорят, что он был главным виновником победы, начав решительную атаку, даже против воли главного начальника, Паскевича. Командующим войсками Кавказской линии и Черномории и начальником Кавказской области он был назначен, кажется, в 1831 году. А. А. Вельяминов получил хорошее образование, а от природы был одарен замечательными умственными способностями. Склад его ума был оригинальный. Воображение играло у него очень невидную роль, все его мысли и заключения носили на себе видимый характер математических выводов. Поэтому, вероятно, и в отношениях к людям ему чужды были чувствительность и сострадание, там где он думал, что долг или польза службы требовали жертвы.
Строгость его доходила до холодной жестокости, в которой была некоторая доля цинизма. Так во время экспедиции он приказывал при себе бить палками или нагайками солдат, пойманных в мародерстве. Он спокойно садился на барабан и назначал время, в продолжение которого должна производиться экзекуция. При этом он разговаривал с другими, пока по часам оказывалось, что пропел назначенный срок. Однажды за обедом, при мне, он в разговоре об одном преступнике цинически сказал; "Ну, что ж? Следует ему прописать английское стегание". Этим шутливым термином он называл публичное наказание кнутом.
новейшей литературой он мало следил, хотя у него была большая библиотека, которую он постоянно пополнял.
Вельяминов был честный и верный слуга государя, но с властями держал себя самостоятельно, а с ближайшим начальником, бароном Розеном, не ладил. Сколько мне из дел известно, в этом его нельзя упрекать. Придирчивость и недоброжелательство Тифлиса доходили часто до жалкой мелочности. Все это вредило и делу и людям.
Я думаю, не было и нет другого, кто бы так хорошо знал Кавказ, как А. А. Вельяминов, я говорю Кавказ, чтобы одним словом и местность, и племена, и главные лица с их отношениями, и, наконец, род войны, которая возможна в этом крае. Громадная память помогла Вельяминову удержать множество имен и фактов, а методический ум давал возможность одинаково осветить всю эту крайне разнообразную картину.
Он страдал геморроидальными припадками, которые иногда до того усиливались, что он не мог ехать верхом или на дрожках, и его во время экспедиции однажды носили на носилках. Вообще он был сложения довольно слабого, рыжий, среднего роста, худощавый, с манерами и движениями медленными, он, вероятно, и в молодости не считался ни ловким, ни красивым. В чертах лица его особенно заметны были его тонкие губы, острые и редкие зубы и умные серьезные глаза. Он говорил всегда серьезно, степенно и умно, но без педантства и напускной важности. За обедом у себя он был разговорчив, но не позволял говорить о служебных делах. Гостеприимство его было оригинально до странности: у него обыкновенно обедало человек 25 или 30, но он никого не звал. Всякий из штабных мог приходить. Сам он, как строгий гомеопат, обедал у себя отдельно и чрезвычайно диетно, но каждый день заказывал повару меню "для компании" (как он называл) и выходил к общему столу за вторым блюдом. Хозяйство его шло беспорядочно, но оригинально. Все запасы и даже столовые принадлежности закупались в гомерических количествах. Во время экспедиций с ним была его походная кухня, которой запасы возились в фургонах, и сверх того было 18 вьючных верблюдов, но зато гостеприимство его не изменялось.
Подчиненные и войска боялись Вельяминова и имели полное доверие к его способностям и опытности. У горцев мирных и немирных имя его было грозно. В аулах о нем пелись песни, он был известен под именем Кызыл-Дженерал (т. е. рыжий генерал) или Ильменин. Деятель времен Ермолова, он не стеснялся в мерах, которые должен был применять в некоторых случаях. Деспотические выходки его были часто возмутительны. Однажды, узнав, что конвой от Донского полка при появлении горцев бросил проезжающего и ускакал и что, по произведенному дознанию, в этом полку было множество злоупотреблений, он послал туда штаб-офицера и приказал арестовать полкового командира и всех офицеров, а казаков всего полка по именному списку всех высечь нагайками. Донцы, конечно, подняли большой шум, и Вельяминову был сделан секретный высочайший выговор.
различия между ними и офицерами. Многие бывали у него в солдатских шинелях, но в Ставрополе и в деревнях они носили гражданскую или черкесскую одежду, и никто не находил этого неправильным.
Упрек, который, кажется, можно сделать Вельяминову, как общественному деятелю, это за его равнодушие к порочным наклонностям и безнравственности других. Сам он был стоически честен, но к порочным поступкам своих подчиненных относился слишком снисходительно, если только видел, что их умом, деловою опытностью и способностями можно воспользоваться с выгодою для службы. И в этом, как во всем, он был математиком, а не поэтом".6
Декабрист B. C. Толстой, переведенный, подобно Бестужеву, из сибирской ссылки и прошедший, начиная от рядового, все этапы кавказской "выслуги", оставил в своих записках подробную характеристику Вельяминова, из которой приведем здесь несколько интересных строк:
"Как Командующий войсками на Кавказской линии Вельяминов до того удачно действовал походами на левом фланге Кавказской линии, что восстание в этой стране потеряло весь свой угрожающий характер и все племена, прибегающие к нашим пределам совершенно покорились и были обращены в охрану наших границ, так что оказалось возможным приступить к покорению племен закубанских и занимающих пребрежие Черного моря, постоянно подстрекаемых против России приплывающими агентами турецкими и английскими, посылаемыми Британским посольством в Константинополе.
"четырехглазый", вследствие того, что в походе он носил очки-консервы, но питали к нему неограниченное доверие, придающее им в боях неудержимую отвагу...
С Петербургом, не имеющим понятия об особенностях края и всех затруднений горной войны, он не лукавил и правдиво выставлял всю нелепость его теоретических узких воззрений и тем внушал боязнь самому тогдашнему Военному Министру Чернышеву, в сущности наглому шарлатану".7
Знакомство М. Ю. Лермонтова с Вельяминовым могло произойти в Ставрополе в начале мая 1837 года. Также, находясь здесь в октябре или декабре того же года, поэт мог побывать в доме командующего, открытом для всех офицеров корпуса. Имя генерала он упомянул в письме к бабушке из Пятигорска 18 июля 1837 года, разъясняя ей свои обстоятельства: "Эскадрон нашего полка, к которому барон Розен велел меня причислить, будет находиться в Анапе, на берегу Черного моря, при встрече государя, туг же, где отряд Вельяминова, и, следовательно, я с вод не поеду в Грузию..."
Декабрист Н. И. Лорер, переведенный из Сибири рядовым в кавказские войска, приводит предостережение генерала, адресованное опальным лицам, находившимся в его подчинении: "Вельяминов не был педантом в мелочах и всегда оставался строг по службе, однако, при первом свидании с нами, он нам сказал: "Помните, господа, что на Кавказе есть много людей в черных и красных воротниках, которые следят за вами и за нами".8 Человек, чья воинская репутация рождалась на полях сражений, имел, видимо, основания недолюбливать жандармов и их тайных соглядатаев. Тем не менее, этот высокий военный профессионал всегда оставался непреклонным и жестоким исполнителем монарших устремлений на Кавказе, огнем и мечом приводя к покорности горские аулы. План покорения Кавказа, составленный Вельяминовым по предложению Николая I, вполне вписывался в контекст ермоловской стратегии "рубки леса", когда победу над горцами одержал не штык, а именно топор — как средство прокладки широких просек в дремучих чеченских лесах. Это обеспечивало доступ войск в самые удаленные и укрытые места обитания противника с последующим уничтожением последних, то есть разрушением аулов, сжиганием запасов сена и зерна, истреблением садов и вытаптыванием посевов. "Нужно наносить горцам самый существенный вред в необходимых средствах существования, — писал Вельяминов, — нужно направлять удары на те предметы, коих они, не могут скрывать от войск наших... Уничтожение полей в продолжении нескольких лет сряду есть, по-моему, единственное средство достигнуть сей цели.9
Вельяминову также приписывают слова, будто бы сказанные им Николаю: "Нашим внукам еще придется поработать на Кавказе; да и незачем дело у них отнимать: Кавказ хорошая военная школа".10 "Хаджи-Мурат" Лев Толстой, отметив, что "план медленного движения в область неприятеля посредством вырубки лесов и истребления продовольствия был план Ермолова и Вельяминова".
Приведем еще выдержку из очерка известного кавказоведа А. П. Берже "Император Николай на Кавказе в 1837 году". Российский монарх прибыл морем из Крыма в Геленджик и 20 сентября ступил на кавказскую землю — впервые с тех пор, как Петр Великий 115 лет тому назад высадился на каспийский берег в Дагестане. Первым, кого принял император, был Вельяминов. В дальнейшем государь посетил Анапу и отбыл на пароходе "Полярная звезда" в Редут-кале, откуда, совершив почти двухнедельное турне по Закавказью, 8 октября достиг Тифлиса. Для корпусного начальства высочайшая инспекция окончилась плачевно: барон Розен был вскоре смещен, а с его зятя князя Да- диани на плацу сорвали полковничьи эполеты. Начальник штаба Вольховский подал в отставку. "Погром был общий", — замечает по этому поводу тот же Филипсон. Вельяминов, напротив, был особо отмечен государем и получил орден святого Александра Невского с алмазами. По Военно-Грузинской дороге Николай отправился в обратный путь. Во Владикавказе его вновь встречал Вельяминов. "14 октября его величество, — сообщает Берже, — оставив за собою Владикавказ, быстро приближайся к Екатеринограду, откуда, после спокойно проведенной ночи, проследовал чрез Пятигорск в Ставрополь, куда прибыл 17 числа, в 7 часов вечера. Спустя часа два, прибыл командовавший войсками на кавказской линии генерал Вельяминов, в доме которого остановился государь и без которого его величество не хотел обедать, несмотря на сильное утомление от дороги и жестокой зубной боли.
18-го государь посетил губернскую выставку, устроенную в Вельяминовской кибитке, и лично открыл мужскую гимназию.
Что касается самого Ставрополя, то он не понравился государю, желавшему его упразднить и вместо него основать город на Кубани. Но Вельяминов сумел отклонить эту мысль объяснением условий, парализующих экономическое развитие города, в числе которых главное заключалось в слухе о причислении граждан к казачьему сословию, уверяя при том, что с устранением этого слуха Ставрополь начнет быстро развиваться. Государь несколько минут по-видимому колебался, но, наконец, взяв перо, сказал; "Только уважая твое ходатайство, Алексей Александрович, оставляю город на месте", и при этом утвердил поднесенный ему план города, обещая оказать ему впоследствии льготу, о которой лично ходатайствовал Вельяминов. Вообще нужно сказать, что государь был во все время как-то особенно милостив к Алексею Александровичу. 18 октября, в 4 часа пополудни, государь выехал из Ставрополя..."11
Вельяминову императорский круиз по Кавказу обошелся дорогой ценой. Часть пути от Владикавказа, больше ста верст, Николай проделал верхом, и Вельяминов, занемогший еще во время летней экспедиции, вынужден был последовать его примеру. "Хотя Николай Павлович и предлагал генералу ехать в коляске, — вспоминает современник, — но Алексей Александрович, считая это неприличным, трясся верхом за государем то рысью, то вскачь целую станцию. Император простудился и получил зубную боль, Вельяминов, с больными ногами, никогда не ездивший верхом иначе, как шагом, и вообще некрепкого здоровья, расстроил его совершенно... двое-трое суток крепился, по отъезде государя из Ставрополя заболел, промаялся до весны, а в апреле скончался".12
побережье.
Примечания
1Потто В. А. Кавказская война. — Ставрополь, изд. "Кавказский край", 1994, т. 2, с. 407—408.
2Путеводитель по Военно-историческому музею. — Тифлис, 1915, с. 20—21.
3Грибоедов А. С. Полное собрание сочинений. Т. З. — Петроград, 19 17, с. 182—183.
4
5Филипсон Григорий. Кавказская война. — Ставрополь, изд. "Кавказский край", 1991, с. 468.
6Цитируемый текст представляет собой выбранные места из воспоминаний Г. И. Филипсона. Цитирую по книге: Филипсон Григорий. Кавказская война. — Ставрополь, изд. "Кавказский край", 1991, с. 434, 451—457, 491.
7Воспоминания декабриста В. С. Толстого о Кавказе // Захаров В. А. Загадка последней дуэли. — М., изд. "Русская панорама", 2000, с. 244—245.
8Лорер Н. И. Записки декабриста. — М.—Л. ,1931, с. 217.
9— М., РОССПЭН, 2000, с. 115.
10N. N. Государь Николай Павлович. — Русский архив, 1881, кн. 2, с. 240.
11— Русская старина, 1884, т. 43, кн. 8, с. 397.
12Попов А. В. Лермонтов на Кавказе. — Ставропольское книжное издательство, 1954, с. 133.
Текст предоставлен автором.