Неизвестная книга о последней дуэли Лермонтова
Эта книга до сих пор не значится ни в одной библиотеке России. Нет ее и в библиографических указателях, посвященных М. Ю. Лермонтову. Ее единственный, известный мне, экземпляр принадлежал крупнейшему лермонтоведу, профессору Виктору Андрониковичу Мануйлову. Он показывал ее на одной из Всесоюзных Лермонтовских научных конференциях, проходивших в Пятигорске. Через несколько лет Виктор Андроникович дал мне эту книжку на время для снятия с нее ксерокопии. Где она хранится сейчас, сказать невозможно. Но сохранилась в моем собрании ксерокопия этого уникального экземпляра и фотокопия ее обложки. Книжка весьма проста и незатейливо издана, она небольшого, карманного формата. На тонкой серой обложке значится: М. Куклин. Последняя дуэль Лермонтова. В самом низу: Курск, губернская типография, 1891. При этом буква "М" была вписана перед фамилией черными чернилами, а не напечатана в типографии.
Маленькая брошюра насчитывает всего 26 страниц. Ее автор оставил в правом верхнем углу обложки автограф: "Его Превосходительству Н. П. Некрасову в знак глубочайшего уважения от автора-ученика".
Все сведения об авторе удалось разыскать только в знаменитой картотеке Б. Модзалевского, хранящейся в рукописном отделе Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом). Вот, что было выписано на карточке: "Михаил Михайлович Куклин (умер 5.12.1896 г.) был студентом Санкт-Петербургского историко-филологического института, учился у Николая Петровича Некрасова, известного филолога, профессора и одновременно инспектора того же института".
Следовательно, описываемый экземпляр книги был подарен автором своему учителю. Как явствует из карточки Модзалевского, сам М. Куклин был "автором нескольких учебников и книжек для детского чтения, собирал народные песни и обычаи Вологодского края".
После смерти Н. П. Некрасова, книга, вероятно, не раз меняла владельцев. Во время блокады Ленинграда брошюра эта попала в один из букинистических магазинов, о чем свидетельствует штамп на оборотной стороне ее обложки. У букинистов ее и приобрел В. А. Мануйлов.
Книга состоит из четырех небольших разделов, никак не озаглавленных, лишь помеченных римскими цифрами.
В предисловии М. Куклин обращает внимание читателей на строки стихотворения М. Ю. Лермонтова "1831 года 11 июня":
Не смейся над моей пророческой тоскою.
Я знал, удар судьбы меня не обойдет.
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет.
В этих лермонтовских строках М. Куклин видит особый знак, своеобразное предчувствие самого поэта в своей ранней смерти.
Как пишет автор: "Поэт, по видимому, ожидал себе позорной смерти, — ожидал, что он будет казнен на плахе, как преступник, осужденный миром, окруженный презрением за свою вину. Но в этом он ошибся: он умер от пули своего товарища и сослуживца офицера Мартынова. На двадцать седьмом году жизни скончался поэт, и "замолкли звуки дивных песен" его! А его убийца жил около семидесяти лет! Страшная судьба! Гению дано несколько лет жизни, и многие десятки лет его убийце. Правда, незавидны эти десятки лет жизни, отравленной преступлением, и тяжело должно быть сознание неисправимой, тяжкой вины пред родиною: ведь этот русский офицер уже, конечно, должен был понимать рано или поздно, "на что он руку поднимал в кровавый миг". Скончавшийся уже в глубокой старости, он, конечно, не избежал загробного суда, но здесь на земле он избежал наказания, соразмерного его вине". (С. 2.)
Н. С. Мартынов оказался человеком мелочным, злобным и самолюбивым, хотя, в то же время, и характер самого Лермонтова был далеко не из легких. Но Н. С. Мартынова нельзя упрекнуть в том, что он по молодости не придавал значения личности Лермонтова, не понимал высоту его дарования, как поэта. Ведь недаром он не раз пытался его копировать. Возьмем, хотя бы, поэтические и прозаические сочинения Николая Мартынова, его поэму "Герзель-аул", написанную в ответ на лермонтовский "Валерик" или так и не законченную повесть "Гуаша" — тоже подражание Лермонтовской "Бэле". Может быть ощущение невозможности подняться до высот Лермонтова все время мучило Н. С. Мартынова, заставляло раздражаться каждому успеху поэта? Кто знает? К сожалению, своей определенной точки зрения к Лермонтову и его произведениям Н. С. Мартынов не оставил. Может быть, эта невозможность самовыражения сделала его завистником, тогда поэт и его действия стали для Николая Соломоновича попросту объектом раздражения, перешедшими в ненависть. Мы помним те слова, которые сохранились в ответах на вопросные пункты пятигорской Следственной комиссии, созданной в связи с гибелью Лермонтова. В них Н. С. Мартынов писал, что "Лермонтов его постоянно дразнил..." И именно это, по его мнению, послужило причиной дуэли.
* * *
Нам необходимо сделать еще одно небольшое отступление. Говоря о Мартынове, стоит учесть серьезное и объективное мнение известного ученого-кавказоведа и историка профессора Армавирского государственного педагогического университета В. Б. Виноградова. К большому сожалению его работы, изданные в Армавире, широкому кругу читателей оказались малоизвестны. А они заслуживают того, чтобы обратить на них внимание. 1837 год для Лермонтова стал особым годом — это поэтический триумф, который уже никогда не опускался, а лишь набирал с каждым годом силу. Но, как считают А. В. и В. Б. Виноградовы 1837 год стал и "началом литературного соперничества... Хорошо известно, что кавказские впечатления первой лермонтовской ссылки легли в основу содержания повестей "Героя нашего времени" и, в частности, повести "Бэла", ранее всех остальных опубликованной (уже в начале 1839 г.)" .
Это соперничество, по мнению авторов, проявилось в создании Мартыновым повести "Гуаша". Она была только начата, эта "грустная недоконченная история двух отдельных существований, из которых я случайно вырвал несколько листков", — как писал Мартынов. При жизни автора она никогда не была напечатана. В ней Мартынов попытался художественно описать свое пребывание в закубанской экспедиции 1837 г., куда Лермонтов так и не попал. Соперничество продолжилось и во время второй ссылки Лермонтова. Они вновь оказались вместе в экспедиционном отряде генерал-лейтенанта А. В. Галафеева в Чечне. Там Лермонтов создал один из шедевров своего поэтического гения, стихотворение "Я к вам пишу, случайно, право.", больше известное под названием "Валерик", Мартынов пишет о тех же событиях свое поэтическое произведение "Герзель- Аул". Это соперничество и вылилось в конфликт, приведший к убийству Лермонтова.
* * *
Вторая часть книжки М. Куклина посвящена рассказу о дуэлях в России вообще и об отношению к ним различных слоев общества. Эпиграфом к этой главке автор поставил слова А. С. Пушкина из "Капитанской дочки":
"Ах, мои батюшки! на что это похоже? Как? Что? В нашей крепости заводить самоубийство... Петр Андреевич! этого я от тебя не ожидала: как тебе не совестно? Добро Алексей Иванович: он за душегубство и из гвардии выписан; а ты-то что? туда же лезешь".
"Капитанской дочки" — Василисы Егоровны, автор подчеркивает "истинно русский взгляд на дуэль: дуэль есть душегубство, несовместимое с верою в Бога". И далее М. Куклин так характеризует лиц, вызывающих на поединок: "... одни совершенно хладнокровно вызывают своего противника на дуэль — это люди бессердечные, это или отчаянные головорезы или сухие гордецы, в том и другом случае узкие эгоисты; другой род людей характеризуется способностью приходить в сильное возбуждение, распаляться гневом; ярость ослепляет таких людей, и оно уподобляется невменяемым".
Чем же объяснить тогда, что вызываемые на дуэль принимают вызов?
Довольно определенно автор считает, что "одни идут на дуэль с некоторым сердечным сокрушением, ибо понимают нелепость дуэли (как, например, и Лермонтов, по словам людей его хорошо знавших, был отъявленным врагом дуэли), но не имеют духа отказаться от вызова".
"На дуэли никогда не бывает одинаковой опасности для обоих противников, — замечает М. Куклин. Ибо всегда окажется разница в воспитании, в умении стрелять, в умении владеть собою. Но самое главное, это то, что между противниками бывает такая разница: один человек благородной души и честного сердца, доступный к состраданию и раскаянию, другой — душегуб".
Отсюда автор делает весьма определенный вывод: "Поскольку дуэль является плодом неразумия и злобы, делом жестоким и несправедливым, то она не может быть честной, что особенно хорошо видно из описания дуэли Лермонтова".
"Новое время" и "Московские ведомости" от 15 июня 1891 года воспоминания Э. А. Шан-Гирей (Верзилиной), однако он не просто их цитирует, а ставит свои определенные акценты, делает свои выводы. Подробно излагая основные события того трагического вечера, который проходил в доме Верзилиных 13 июля 1841 года, автор пишет:
"Лермонтов и Лев Пушкин, сидевшие у ломберного стола, острили. Собственно обидно-злого в том, что они говорили, ничего не было, — подчеркивает М. Куклин. — Заметив кривляние Мартынова перед дамами, Лермонтов обратил внимание на это своих собеседников. И когда в тишине залы, после окончания неожиданно сильного аккорда Трубецкого, раздалось слово "пуаньяр" (кинжал), Мартынов не отнесся к этому, как и все остальные, несколько шутливо, а наоборот — побледнел глаза сверкнули, губы задрожали, и сказав Лермонтову: "сколько раз я просил вам оставить свои шутки, особенно в присутствии дам" — столь же быстро отошел, что Лермонтов ничего не успел ответить".
Как мне кажется, М. Куклин заметил ту незначительную, но весьма существенную деталь ссоры, и последующего вызова на дуэль, а именно то, что Николай Мартынов отнесся к маленькой, мимолетно брошенной фразе-шутке Лермонтова весьма серьезно, больше того, она задела его больное самолюбие, она его взорвала, в то время как у всех присутствовавших на вечеринке она вызвала лишь улыбку и на которую мало кто обратил внимание.
Свое повествование о вызове на дуэль и самой дуэли М. Куклин основывает на воспоминаниях Э. А. Шан-Гирей и первой биографии М. Ю. Лермонтова, написанной и изданной в 1891 г. П. А. Висковатым.
В своем повествовании М. Куклин, вслед за первым биографом, приводит слова, которые якобы говорил Лермонтов, "что у него рука не поднимется на Мартынова и что он выстрелит в воздух. Это было сообщено и самому Мартынову" (С. 20). Но, как известно, Лермонтов никогда подобных слов не говорил, и здесь мы видим, что М. Куклин отнесся с полным доверием к свидетельствам некоторых современников, написанных спустя 40 лет после гибели поэта и использованных П. А. Висковатым. Это сейчас мы знаем, что воспоминания об этой, якобы сказанной поэтом, фразе были не совсем правдивы и основывались на слухах, циркулировавших в Пятигорске в июльские дни 1841 года и повторенную первым биографом Лермонтова.
"Таитесь вы под сению закона..."
В этой маленькой главке автор попытался поставить вопрос о том, кто же был заинтересован в гибели Лермонтова? И здесь М. Куклин попросту повторил уже известную точку зрения П. А. Висковатого.
"Что смерть Лермонтова не была случайностью, что дуэль была только удобным условием для достижения гибели поэта, — пишет М. Куклин, — видно уже из того, что Мартынов, по своей ограниченности и бессердечию, явился, можно думать, орудием для исполнения злого заранее составленного умысла некоторых других лиц, оставшихся в тени".
Вслед за П. А. Висковатым он частично повторяет мнение первого биографа: "Нет никакого сомнения, что Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из не в меру щекотливых личностей. Полагали, что "обуздание" "неудобного" юноши- писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами" (С. 25—26).
Далее М. Куклин заключает: "тут речь идет о тех людях, к которым за несколько лет перед этим поэт обращался со своим грозным воззванием:
Эти палачи, — пишет автор, — содрогнувшиеся от громовых слов поэта по поводу смерти, тоже насильственной и тоже на дуэли, другого великого сына России, — Пушкина, эти палачи отомстили ему и потому еще раз к ним можно было бы отнести вдохновенное слово поэта:
Но есть и Божий суд, наперстники разврата.
Есть грозный Судия. Он ждет,
Он недоступен звону злата,
Тогда напрасно вы прибегните к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь".
отдельных положений, содержавшихся в первой биографии Лермонтова, написанной П. А. Висковатым.
Текст предоставлен автором.