Московский университетский благородный пансион (1828–1830).
1 сентября 1828 г. Л. поступил в старший 4-й класс Московского университетского Благородного пансиона, который помещался в трехэтажном здании на пересечении Тверской улицы и Газетного переулка, на месте нынешнего Центрального телеграфа (ул. Тверская, 7).
В Пансион принимали только детей дворян. Окончившие курс получали, в зависимости от успехов, право на чины коллежского регистратора или губернского секретаря и поступление в университет.
Учение длилось шесть лет. Занятия продолжались с восьми утра и до шести часов вечера. Воспитанники на «полном пансионе» жили при пансионе, Л., как «полупансионер» ужинал и ночевал дома.
Программа пансиона была приближена к университетской. Профессора читали лекции по физике и математике, географии, истории, юриспруденции, словесности, богословию и военному делу. Воспитанников обучали музыке, танцам, рисованию, ораторскому искусству. Поощрялись литературные занятия. Пансионеры выпускали рукописные журналы: «Арион», «Маяк», «Улей» и др.
Лекции читали Д. М. Перевощиков (точные науки), М. А. Максимович (история), поэт А. Ф. Мерзляков, Н. Н. Сандунов (русское законоведение), Н. Дубенский (русский язык и национальный фольклор). С. Е. Раич, преподававший русскую словесность, поощрял поэтическое творчество своих воспитанников.
Не случайно именно в Пансионе Л. (по его признанию) «начал марать стихи», которыми заполнил четыре объемистые тетради. Среди них ст. «Жалобы турка», «Монолог», «Мой демон», «Молитва», поэма «Кавказский пленник» и др.
Л. числился в лучших учениках. В пансионной «Ведомости» его «поведение и прилежание» отмечено как «весьма похвальное». По всем предметам, за исключением Закона Божьего и латинского, ему выставили высший балл («4»), И он не без гордости писал, что был: «вторым учеником» [VI; 403].
А. З. Зиновьев вспоминал: «Миша учился прекрасно, вел себя благородно, особенные успехи оказывал в русской словесности. Первым его ст. опытом был перевод Шиллеровой «Перчатки», к сожалению утратившеися. Каким образом запало в душу поэта приписанное ему честолюбие <…> ни малейшего признака к тому не было <…>. Как теперь смотрю я на милого моего питомца, отучавшегося на пансионском акте, кажется, 1829 года. Среди блестящего собрания он прекрасно произнес стихи Жуковского к Морю и заслужил громкие рукоплескания. Он прекрасно рисовал, любил фехтование, верховую езду, танцы. И ничего в нем не было неуклюжего: это был коренастый юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых летах <…>. Лермонтов был любим и уважаем своими товарищами» [2; 73–75].
в анекдотическую ситуацию — самодержца узнал только один из учеников. Не удивительно, что уже 29 марта последовал «Высочайший Е. И. В.
Указ», где Благородные пансионы при столичных университетах преобразовывались в гимназии. Л. не захотел оставаться в заведении, утратившем высокий научный уровень, и решил продолжить обучение в Московском университете. 16 апреля 1830 г. Л. выдали свидетельство «в том, что он в 1828 году был принят в Пансион, обучался в старшем отделении высшего класса разным языкам, искусствам и преподаваемым в оном нравственным, математическим и словесным наукам <…> с весьма хорошими успехами <…> ныне же по прошению его из Пансиона с сим уволен» [4; 31].
Л. жалел о том, что оставил П. Весной 1829 г. он писал: «… прости! достопочтенный пансион. Но не думайте, чтобы я был рад оставить его, потому учение прекратится; нет! дома я заниматься буду еще более, нежели там» [VI; 406]. Пансионные годы не только пробудили поэтический талант Л., но и сформировали его характер.
А. В. Белов