ГАРШИН

Всеволод Михайлович (1855–1888),

русский писатель, прозаик, художественный критик. Родился в Екатеринославской губернии, ум. в Петербурге. Отец писателя — ротмистр кирасирского полка, Михаил Егорович Гаршин, по преданию, вел свою родословную от мурзы из Золотой Орды Горша ( Гарша). Мать — Екатерина Степановна Акимова.

С 1863 г. Г. — житель Петербурга. В 1874 поступил в Горный институт, но не закончил его. Русско-турецкая война (1877–1878) прервала его занятия. Не колеблясь, Г. отправляется добровольцем в действующую армию: совесть обязывает его подставить свои плечи под тяжесть людского горя, хотя душа горячо протестует против «кровавой бойни». В 1878 г. Г., после получения офицерского чина, выходит в отставку и становится постоянным сотрудником журнала «Отечественные записки».

«проклятым» вопросом, который будет мучительно решаться в задуманной им серии антивоенных рассказов («Люди и война»), где, по образному выражению одного из современников, он выступит Апостолом мира. Первое слово Г. о войне — рассказ «Четыре дня» (1877) потряс современников и принес всероссийскую известность автору. Популярность писателя упрочили рассказы «Красный цветок», «Attalea princeps», «Происшествие», «Надежда Николаевна», «Художники», «Сказание о гордом Аггее», «Сигнал», «Лягушка-путешественница» и др.

Л. вошел в жизнь Г. в раннем детстве, как только будущий писатель научился читать. Согласно автобиографии, к восьми годам он прочел большое количество книг и журнальных статей: «Это раннее чтение было, без сомнения, очень вредно. Тогда же я читал Пушкина, Лермонтова (“Герой нашего времени“ остался совершенно непонятым, кроме Бэлы, об которой я горько плакал) <…>» [1: 13].

И позднее Г. обращается к творчеству Л. В письмах матери, Е. С. Гаршиной, сообщает (31 авг. 1872 г.) о своем желании приобрести книги: «Пойду на толкучку купить Некрасова, Лермонтова…»[1: 434], цитирует ст.: «Как часто, пестрою толпою окружен…» (9–10 апр. 1876 г.) [1: 79], «Последнее новоселье» (16 сент. 1876 г.) [1: 93]. В письме от (1 янв. <1878> СПБ.), рассказывая Е. С. Гаршиной о присутствии на похоронах Н. А. Некрасова, замечает: «Похороны были мирные, величественные. Впрочем, без глупостей не обошлось. Сравнивали (Н. А. Некрасова — В. С.) с Лермонтовым, Пушкиным и даже ставили выше» [1: 148].

Знаменателен тот факт, что, любя и высоко ценя поэзию Н. А. Некрасова, посвятив трогательные стихи памяти поэта, Г. не воспринимает масштаб его дарования равным Л. Л. соизмерим у него только с А. С. Пушкиным. Тот же ценностный подход сохраняется и в сопоставлении Л. с большими мастерами французской литературы: «…Ламартин — болтунище ужасный, Мюссе все тужится быть умным и изящным; <…>. Гюго же хоть и враль, да зато уж и мастер <…>. А впрочем, все трое вместе не стоят томика Лермонтова….» ( В. А. Фаусеку—28 ноября 1881 г.) [1: 228].

В числе любимых Г. произведений Л. современники называют поэму «Мцыри» (В. И. Бибиков), ст.: «Не смейся над моей пророческой тоской…» (В. А. Фаусек), «Еврейская мелодия». Двоюродная сестра писателя вспоминала, как любил Г. слушать в исполнении П. А. Хохлова романс малоизвестного композитора М. Н. Офросимова на слова Л. «Еврейская мелодия» (“Душа моя мрачна… “): «Всеволод обыкновенно садился верхом на стул, клал голову на скрещенные на спинке стула руки и так слушал.


Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки [II,77].

Удивительный баритон Хохлова наполнял всю комнату и хватал за сердце. Когда Всеволод вставал со стула, я каждый раз на глазах его видела слезы» [3: 246].

«Пушкина и Лермонтова он перечитывал из года в год» [4; 68]. Чтение любимых авторов поддерживало в Г, творческое состояние. Наследие Л. органично вошло в творчество Г., хотя указаний и свидетельств на его прямое обращение к художественному опыту поэта нет. Тем не менее, можно установить точки соприкосновения Г. с лермонтовскими образами, героями, увидеть некоторые общие темы, мотивы, провести параллели и аналогии. Порой «лермонтовское» в произведениях Г. выдается каким-то словом, отблеском, намеком. В серии тем, сближающих писателей, война является одной из самых существенных. В творчестве писателей военная тема заняла заметное место, оба участники войн: Л. — Кавказской войны 1817– 1864 гг., Г. — Русско-турецкой 1877–1878 годов.

«человека на войне», описав страдания конкретной человеческой души. Раненый воин из «Завещания» Л. и гаршинский Иванов из «Четырех дней», находясь в «рубежном» состоянии ожидания смерти, совершают мучительную душевную работу. Приблизившись к границе, за которой уже — «все равно», герои (выполнившие свой воинский долг) теперь с трагическим надрывом думают о своем одиночестве, заброшенности:

… моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен [II;174];

«…скоро конец. Только в газетах останется несколько строк, что, мол, потери наши незначительны: ранено столько-то; убит рядовой из вольноопределяющихся Иванов. Нет, и фамилии не напишут; просто скажут: убит один. Один рядовой, как та одна собачонка…» [2: 50].

— самая пронзительная — боль за отца и мать , когда они получат страшную весть:

Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;


Что полк в поход послали
И чтоб меня не ждали [II;174].

«Мать моя, дорогая моя! Вырвешь ты свои седые косы, ударишься головою об стену, проклянешь тот день, когда родила меня, весь мир проклянешь, что выдумал на страдание людям войну!» [2;56].

Эти слова и лермонтовского и гаршинского героев звучат глубокой, неподдельной человеческой скорбью, подкупают простой, но сильной правдой.

«Валерик»:

Я думал: «Жалкий человек.

Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
— зачем?..» [II;174].

— зло, действо, неугодное Богу и людям: «Передо мною лежит убитый мною человек. За что я его убил?». [2;50].

Г., подобно Л., считал необходимой задачей изображение внутреннего мира героев, считая нужным сосредоточить внимание на изображении самого процесса переживаний. Как и у Л., в сочинениях Г. звучат мотивы неволи и свободы. Писатели запечатлели и передали в своих персонажах сам дух, чувство и сознание свободолюбия. Вольнолюбивым героям стихотворений «тюремного цикла», «Кавказского пленника», «Мцыри» Л. типологически близки в сочинениях Г. безумец, заключенный в лечебницу-тюрьму («Красный цветок»), бразильская пальма («Attalea princeps»), заточенная в оранжерею. Но в отличие от Л., для воплощения замысла Г. избирает форму аллегории.

Лит.: 1) Гаршин В. М. Полн. собр. соч. в 3 т./ ред, ст.,примеч. Ю. Г. Оксмана.— М.—Л.: Academia, 1934. Т. 3. Письма. — 597 с.; 2) Гаршин В. М. Встреча. Сочинения, избранные письма, незавершенное / сост., подг. текстов, вступ. ст. и примеч. В. А. Стариковой. — М.: Издат. дом «Парад»,2007. — 640 с.; 3) Гаршин в Окуневых горах (Воспоминания его двоюродной сестры). Предисловие и публикация А. Н. Дубовикова // Лит. наследство М.: Наука, 1977. Т. 87. — С. 242–247; 4) Современники о В. М. Гаршине. Воспоминания. Изд-во Сарат. ун-та,1977. — 256 с.; 5) Гургулова М. Гаршин и Лермонтов (Психологич. параллель), в кн.: Проблемы теории и истории лит-ры, М., 1971. — С. 270–80.

В. А. Старикова