КУПРИН
Александр Иванович (1870–1938),
русский писатель. Родился в городе Наровчате Пензенской губернии, ум. в Ленинграде. Отец — коллежский регистратор, Иван Иванович Куприн. Мать — Любовь Алексеевна Куприна (по отцовской линии из рода татарских князей Кулунчаковых).
В 1890 г. К. окончил Московское Александровское училище. За год до окончания военного училища впервые выступил в печати, опубликовав в «Русском сатирическом листке» рассказ «Последний дебют».
«Киевское слово», «Киевлянин», «Жизнь и искусство», «Волынь» (Житомир) и др. «Южный» период жизни писателя (1894–1901) чрезвычайно плодотворен в творческом отношении, богат и разнообразен событиями. Жизнерадостный, жизнелюбивый К., постоянно жаждущий новых впечатлений, ощущений, совершает многочисленные поездки по России, знакомится с людьми, пробует себя в различных профессиях и ремеслах. Пишет много, легко, занимательно.
Выходят из печати: сб. «Киевские типы» (1896), сб. «Миниатюры» (1897), «Молох», «Прапорщик армейский», «Allez», «Лесная глушь», «Олеся», «Ночная смена» и др. В 1903 г. увидел свет первый том рассказов К. (изд-во «Знание»). Книга получила одобрительные отзывы А. П. Чехова и Л. Н. Толстого.
1905–1917 гг. популярности и пик писательской славы К.: «Поединок», «Штабс-капитан Рыбников», «Гамбринус», «Листригоны», «Изумруд», «Река жизни»,«Суламифь», «Гранатовый браслет».
В политических взглядах писателя периода революционных потрясений было немало противоречий. Многим современникам К. казался индивидуалистом-анархистом. Он и не скрывал, что — ярый приверженец личной свободы и что ему близки целеустремленные, сильные духом люди — «индивидуумы». Но дань индивидуализму отдавал без принципа «делай, что хочешь». Революционный огонь на Россию не призывал. Социалистическое будущее не принимал. Защитником, охранителем поверженного режима тоже не был. Трезво оценивая обстановку, 1 ноября 1919 г. писатель покинул Россию.
Публицистические статьи К. первых лет эмиграции — страстная реакция сильного, искреннего, гуманного, добросердечного человека на «окаянные дни» и «братоубийственную Голгофу». Он писал и поступал так, как диктовали ему совесть и «могучий» (И. Е. Репин), взрывной характер.
«Памятью сердца» писатель оживляет прошлое, воскрешает юность, молодое чувство радости жизни и свою внутреннюю «тайную свободу». И все это запечатлено классически просто, достоверно, в душевно-доверительных интонациях повестей, романов, рассказов: «Купол святого Исаакия Далматского», «Елань», «Колесо времени», «Юнкера», «Жанета», «Царев гость из Наровчата» и др.
Для К. Франция так и осталась чужой землей. Жизнь складывалась трудно. «И скучно и грустно», так лермонтовским стихом можно было бы отобразить настроение писателя периода эмиграции. Он был слишком русский по своей душевной конституции, чтобы пустить корни на чужбине. Всегдашнее желание писателя — умереть дома, исполнилось. К. умер, прожив на родине всего пятнадцать месяцев после возвращения.
Л. входит в круг чтения К. еще в ученические годы. Глубокий след в памяти кадета оставило художественное чтение произведений Пушкина, Л., Гоголя, Тургенева преподавателем русской словесности М. И. Цухановым.
К. хорошо знал лирику поэта. Дочь писателя, Ксения Александровна Куприна, приводит в своих воспоминаниях эпизод 1916 г. о семейном путешествии Куприных на Кавказ. Когда ехали по Военно-Грузинской дороге (воспетой Л. в стихах и в живописи: «Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты. Кавказский вид с саклей». 1837. Картина Л. Картон, масло), «отец, любуясь горами, стремительным Тереком, все читал вслух стихи Пушкина и Лермонтова, восхищаясь их живописной точностью» [4; 74].
В письме Ф. Д. Батюшкову К. задает волнующие его вопросы: «Видел ли когда-нибудь Пушкина Лермонтов? Нет ли писем, и особенно Лермонтова к Пушкину, нет ли вариантов лермонтовского «На смерть поэта»?» [2; 87]. Один из известных отзывов К. о творчестве Л. относится к 1924 г., где выражено его отношение к роману «Герой нашего времени»: «Знаете ли Вы, что гранильщики драгоценных камней держат перед собой изумруд? Когда глаза устают, то дают им отдыхать на изумруде. Таким изумрудом для меня всегда были две вещи: „Капитанская дочка“ Пушкина и „Казаки“ Толстого. Хорош для этого и „Герой нашего времени“» [2; 148 ].
«Открытом письме Артуру Шницлеру», статьях «Новейшая литература. Портреты и характеристики», «Фараоново племя», «Вольная академия».
В художественных произведениях «Кадеты», «Исполины», «Поединок», «Черная молния», «Ученик», «Яма» также встречаются единичные упоминания имени Л., его сочинений, отдельные цитаты. В фельетонно-сатирическом повествовании рассказа «Исполины» учитель словесности в «ночь перед Рождеством», вернувшись с елки, «пьяный», «удрученный» и «раздраженный», учиняет «смотр-разнос» портретам писателей. В пьяном сне педагог-мракобес злобно экзаменует и оценивает «безмолвных исполинов» по пятибалльной системе, «разоблачая» одного за другим. Так, Пушкин получает нуль с двумя минусами за «оду к какой-то там свободе или вольности» и за «стишки острые против вельмож». Л.: за талант — три с минусом, за поведение, внимание, закон Божий — нуль, за нравственность — единицу. «А вы, господин офицер?» — напористо наставляет его Костыка, — «Могли бы служить, дослужились бы до дивизионного командира, а почем знать, может быть, и выше. Кто вам мешал развивать свой гений? Ну… там оду на случай иллюминации, экспромт по случаю полкового праздника?.. А вы предпочли ссылку, опалу. И опять-таки умерли позорно <…>» [1; IV; 397].
Художественный опыт Л. не прошел бесследно для К. Лермонтовские «уроки», точки схода можно усмотреть в манере изображения, психологизме, «живописной точности» слова.
Многое в личности и творчестве писателей открывают и объясняют их произведения. Л. и К. принадлежат к семье самых «автобиографических» русских писателей. «Человек» и «писатель» у художников сплетаются, связываются в единый узел. Творения великого поэта в высшей степени — яркое самовыражение тех горестей и радостей, дум и чаяний, событий и случаев, которые пришлись на долю Л. -человека.
«Почти все мои сочинения, — писал К., — моя автобиография. Я иногда придумывал внешнюю фабулу, но канва, по которой я ткал, вся из кусков моей жизни» (С. А. Венгерову, 1917, 17 января).
«биографически» соединила и пензенская земля: К. здесь родился (Наровчат), у Л. прошли детские годы (Тарханы).
Жизнелюбивому и вольнолюбивому К. не могли не импонировать лермонтовский идеал свободной и мятежной личности, обостренное чувство личной независимости, свобода творческого самовыражения, романтический взгляд на мир.
Как и герои Л., «не угадавшие своего назначения», купринские персонажи также ищут смысл и цель своего существования (Бобров, Ромашов, Назанский, подпоручик Козловский и др.)
Психологические пружины поведения персонажей у писателей всегда ясны, недосказанность не входит в их арсенал выразительных средств.
Лермонтовский мотив «любви дикарки» легко узнаваем в купринской повести «Олеся». В любви «дикарки» и цивилизованного героя с самого начала чувствуется обреченность, которая пронизывает повествование «Бэлы» и «Олеси» грустью и безнадежностью. Слишком разными оказываются представления о любви героинь и их возлюбленных, что становится причиной разлуки, несмотря на силу и искренность девичьих чувств, цельность и чистоту их натур, красоту, отзывчивость, бескорыстие.
« У меня врожденная страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку», «Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины…»[VI; 297], «Я, видите ли, думаю, что человеку присущи две воли. Одна — сознательная. Этой волей я ежечасно, ежеминутно управляю своими действиями и постоянно сознаю в себе ее присутствие. Ну, одним словом, она есть то, что всякий привык понимать под именем воли. А другая воля — бессознательная; она в некоторых случаях распоряжается человеком совершенно без его ведома, иногда даже против его желания. Человек ее не понимает и не осознает в себе» («Лунной ночью»)[1; I; 140].
Писатели размышляют о запутанных связях человека с миром, о тайнах бытия, среди которых немалое место занимают судьба, случай, роковое стечение обстоятельств. Особого рода «перекличку» с Л. можно увидеть в рассказе К. «Искушение».
Роковой случай тяжким бременем лежит на героях К. и Л. Он лишает жизни Вулича в «Фаталисте» и купринского героя в «Искушении». По сути, оба героя искушают судьбу, но по-разному. Герой К. это делает неосознанно. Любовь и трагедия у К. всегда рядом. Безумно любящий свою жену, торопящийся к свиданию с ней, герой, волей случая, а скорее по неосторожности, нелепо, буквально за минуту до встречи, погибает у нее на глазах. Он искушал «судьбу своей нетерпеливой любовью, уверенностью в свидании, уверенностью в завтрашнем дне» [1; V; 212]. А лермонтовский герой проводит эксперимент: он выясняет свои отношения с судьбой. Уверенный в фатальной защищенности на сегодняшний день, «экзаменуя» себя и свою судьбу, Вулич ставит себя в катастрофическую ситуацию и так же погибает, как и путейский инженер К., по неосторожности, нелепо. Судьба господствует и над Вуличем, и над купринским героем.
Действия героев призваны доказать, что человеку не дано «своевольно располагать своей жизнью» и «каждому из нас заранее назначена роковая минута». «Я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает»,— говорит Печорин, но тем не менее при задержании пьяного казака, убившего Вулича, действует осторожно и расчетливо [VI; 347].
Произведения Л. и К. изобилуют описаниями природы. Их пейзажи объединяет философская мысль о единстве человека и природы, тонкий психологизм, проникновенный лиризм.
«Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление» [VI; 323]. «Снег розовел на солнце и синел в тени. Мною овладело тихое очарование этого торжественного, холодного безмолвия, и мне казалось, что я чувствую, как время медленно и бесшумно проходит мимо меня» [1; II; 320].
Описания природы К. порой и стилистически сопоставимы с поэтическими шедеврами Л.: «Тут было тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые ризы, дремали в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки срывался кусочек снега, и слышно было, как он шуршал, падая и цепляясь за другие ветви. Глубокая тишина и великое спокойствие, сторожившие сад, вдруг пробудили в истерзанной душе Мерцалова нестерпимую жажду такого же спокойствия, такой же тишины. «Вот лечь бы и заснуть”, — думал он…» («Чудесный доктор»), [1; II; 272]. Ср.:
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
<…> [II; 179]
Спит земля в сиянье голубом<…> [II; 208]
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть! <…> [II; 208]
Отдохнешь и ты [II; 160]
А как не сопоставить любовь писателей к Кавказу? «…Для меня горный воздух — бальзам; хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит — ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь»,— писал Л. из Тифлиса С. А. Раевскому во второй половине ноября — начале декабря 1837г. [VI; 441].
«С чем сравнить этот горный пейзаж?», — задает себе вопрос К., рассказывая о Верхних Пиренеях… «Там, где он красив,— ему далеко до великолепной роскоши Кайшаурской долины и до миловидного нарядного Крыма. Там, где он жуток, — его и сравнить нельзя с мрачной красотою Дарьяльского ущелья. Есть местами что-то похожее и на Яйлу и на Кавказский хребет, но… давно известно, что у нас было все лучше!» («Юг благословенный») [1; VII; 350].
«Поединке». В повесть, несомненно, попали «лермонтовские» детали дуэли из «Героя нашего времени». И хотя дуэль Печорина с Грушницким и Ромашова с Николаевым различны по причинам и по последствиям, они сходны по нарушению закона, правил, ритуала дуэли. Против Печорина и Ромашова был организован заговор (компания во главе с драгунским офицером в «Княжне Мери» и Николаев с супругой и секундантами в «Поединке»). В обеих повестях заговорщикам офицерская «честь» позволяла стрелять в безоружного противника.
— М.: Худ. лит., 1971– 1973;2) Куприн А. И. Полн. собр. соч в 10 тт.— М.: Воскресение, 2007. — Т. 11, допол. Письма. — 640 с.; 3) А. И Куприн о литературе / Сост. и автор вступит. ст. Ф. И. Кулешов. — Минск: БГУ им. В. И. Ленина, 1969. — 455 с.; 4) Куприна К. А. Куприн — мой отец — М.: Худ. лит., 1979.— 287 с.
В. А. Старикова