СОЛЖЕНИЦЫН
Александр Исаевич (1918 – 2008),
русский писатель, публицист, историк литер., общ. и полит. деят. Родился 11 декабря 1918 г. в Кисловодске, умер 3 августа 2008 г. в Москве. Жил и работал в СССР, Швейцарии, США, России. Лауреат Нобелевской премии по лит. (1970). Учился в Ростовском гос. ун-те (1936–1941) на физ. -мат. фак. С 1939 по 1941 г. студ. заочн. отд. фак. ИФЛИ. Прервал обучение в 1941 г. в связи с войной. В действующей армии с февр. 1943 г.; служил команд. батареи звук. разведки, в нояб. 1943 г. получил звание ст. лейт., в июне 1944 — капитана. Нагр. орд. Отеч. в. и Красн. Звезды. В 1998 г. — Орденом свят. апост. Андрея Первозванного.
На фронте вел военный дневник, много писал, отправлял произведния московским литераторам на рецензию, в 1944 г. получил благожелательный отзыв Б. А. Лавренева.
работам во многих жанрах, 15 нояб. 1962 г. приходит сигнал «Н. м.» (№11) с повестью «Один день Ивана Денисовича». 29 дек. 1962 г. принят в СП РСФСР. После неоднократного обсуждения произведений и отказа в их публикации С. с 1968 г. на Западе печатает «В круге первом», «Раковый корпус», «Август Четырнадцатого», в 1973 г. — «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное Колесо» (1936–1990). В 1969 г. искл. из СП РСФСР , 12 февр. 1974 последовал арест, высылка в ФРГ. Из изгнания в Россию возвернулся в мае 1994 г.
«Литературная коллекция» С. содержит четыре с лишним десятка очерков. Он писал их вначале «для себя, без мысли о печатании» [2; 8], испытывал колебания «при обозначении жанра — записи, этюды, очерки, заметки?» [2; 9], объяснял, что каждый очерк — это «попытка войти в душевное соприкосновение с избранным автором… проникнуть в его замысел… и в мысленной беседе с ним угадать, что он мог ощущать в работе, и оценить, насколько… свою задачу выполнил» [2; 9]. Среди очерков есть «Мой Лермонтов» (первая публикация в 2008 г.). Ни один из множества очерков в литературной коллекции не звучит так приближенно к писателю. В название вложено «душевное соприкосновение» С. с писателем ХIХ столетия через трагизм личности и тему Кавказа. Для одного — это родина, мир детства и возвращения после изгнания, для другого — ссылка, военная служба, зрелость, размышления над вечными вопросами бытия, место дуэли. Дух Кавказа, величественность гор и манящая свобода, проступающая в сознании человека, оказавшегося в этих местах, очаровывали обоих писателей.
Десятитомное «Красное Колесо», над которым С. Работал большую часть жизни, начиная с восемнадцатилетнего возраста, открывается описанием Кавказского хребта, появившегося в романе, надо полагать, не без влияния русских писателей, особенно Л. Этот объемный образ-символ Истории создает словесно-зрительную увертюру ко всему произведению и становится художественным камертоном для построения всего дальнейшего текста. Величественный Хребет (нарицательное существительное автор употребляет в значении имени собственного и пишет с большой буквы) предваряет исторические события, которые разворачиваются в эпопее. Он дается через восприятие автобиографического героя Сани Лаженицына, прототипом которого был отец писателя. «Высился он [Хребет] такой большой в лице малых людских вещей, такой нерукотворный в мире сделанных. За тысячи лет все люди, сколько жили, доотказным раствором рук неси сюда и пухлыми грудами складывай все сработанное ими или даже задуманное, — не поставили бы такого сверхмыслимого Хребта» [1; VII, 11].
В описании картины Кавказского хребта С. запечатлел несколько стадий. По мере того, как путники подъезжали к хребту, он «от получаса к получасу стал снизу подтаивать, отделился от земли, уже не стоял, а висел в треть неба и запеленился, не стало в нем рубцов и ребер, горных признаков» [1; VII, 11]. Очертания гор становились более смутными. Он переродился в огромные слитные белые облака: «Хребет вовсе изник, будто был небесным видением, и впереди, как и со всех сторон, оказалось небо сероватое, белесое, набирающее зноя» [1; VII, 11]. Затем вовсе растворился в знойном пространстве начинающегося дня.
Хребет в «Красном Колесе» воспринимается как символ вечного, вневременного творения, стоящего над человеком, сливающегося с небом — частью Вселенной.
(гибелью отца во время охоты) и событиями, связанными с пребыванием и гибелью в этих местах русского поэта Л. «Я родился совсем недалеко от места его дуэльной смерти — и умер-то он в пронзительные 27 лет, как и мой отец» [3; 86], — пишет С.
Так исподволь складывалось внутренне «родство» будущего писателя ХХ века с Л. В этом сыграл определяющую роль «огромный, тяжелый вольфовский двухтомник Лермонтова, «Полное собрание», да переплетенный в одну книгу, чуть поменьше Евангелия…» [3; 86], подаренный, семилетнему Сане Солженицыну друзьями матери Федоровскими. На авантитуле надпись рукой писателя: «Любимая книга моего детства. 1925–1920 годы» [5], к которой он обращался на протяжении всей жизни.
«порывы к мятежу» и воле в «Мцыри», «Узнике», «Боярине Орше». Да и в «Герое нашего времени» С. усвоил лишь «мелькание родных мест Кисловодска с Нарзанной галереей» [3; 87].
Затем С. обратился к Л. в пору зрелости, по его словам, «с новыми мерками», с позиции жизни и смерти, когда, пережив ссылку, раковую болезнь, вывел в романе «Раковый корпус» больного Вадима Зацирко, используя имя героя из неоконченного романа «Вадим», посвященного крестьянской войне под предводительством Пугачева. Солженицынский персонаж, находясь в раковой палате на грани жизни и смерти, рассуждает: «Двадцать семь это лермонтовский возраст. Лермонтову тоже не хотелось умирать. (Вадим знал за собой, что немного похож на Лермонтова: такой же невысокий, смоляной, стройный, легкий, с маленькими руками, только без усов.) Однако, он врезал себя в нашу память — и не на сто лет, навсегда!» [5;198].
В 1994 г. С. после приезда в Россию из изгнания посетил Тарханы в 75-летнем возрасте. Побывал и на могиле поэта, и в доме бабушки Арсеньевой, вспомнил лермонтовское стихотворение «Эпитафия», повествующее о переживаниях 16-летнего юноши на панихиде по отцу, отверженному бабушкой. Вернулся и к подаренному вольфовскому двухтомнику Л. спустя 70 лет. Углубился на этот раз в «Героя нашего времени», прочел работу академика В. В. Виноградова «Стиль прозы Лермонтова», в которой ученый сравнивает стиль Л. с пушкинским, рассматривает произведение с точки зрения психологизма, публицистичности, проблемы автора-повествователя. По мнению С., в научном литературоведении «слишком мудрено» истолковывается «Герой нашего времени»: «как будто мы с Виноградовым читали совсем разные книги» [3; 87]. Виноградовской позиции он противопоставляет свое мнение, рассматривая Печорина с высоты раздумий человека ХХ века безотносительно к истории русской литературы, без учета уже сложившихся типов в литературе ХIХ столетия.
«боевого товарищества». Он проходит «какой-то независимой тенью, в презрении ко всем окружающим» [3; 88]. В истории похищения Бэлы лермонтовский тип выступает «загадочным». «Нервические слабости» подчеркнуты в главе «Максим Максимович» и дневнике Печорина, и в новелле «Тамань». «Размышления героя нашего времени не поражают нас высотой и в “Княжне Мери”» [3; 88], — пишет С. Анализируя главу за главой, подводит итог: «… сюжет кажется таким легковесным, надуманным» [3; 88]. Автор очерка «Мой Лермонтов» приходит к выводу, что Печорин «просто бездельный, самовластный барин живет на всем готовом… и ставит психологические опыты» [3; 88].
«Героя нашего времени», С. продолжает: «Правда: и сочинить такой последовательно циничный, единый и бессердечный характер — тоже нелегко» [3; 88].
Наиболее характерным выглядит язык повести, С. подчеркивая «литературно-французскую отточенность, фехтующий стиль, остроту диалогов, меткость и даже афористичность беглых замечаний, хлестко-точные фразы». По его мнению, язык «вне традиций русской прозы» [3; 88]. В противоположность «Герою нашего времени» С. высоко оценивает поэмы и «поток лучших стихов», залегший в его сердце «когда-то — так и навсегда» [3; 89]. В «Кавказском пленнике» выделяет уважительное отношение Л. к «горским противникам», в «Мцыри» — «седой незыблемый Кавказ», дух «неукротимой горской свободы», в «Песне о купце Калашникове» — «русский народный былинный стих», в «Боярине Орше» — «порыв к мятежу, к столкновению святого и демоновского» [3; 89].
Последние суждения писателя ХХ века о Л. относятся к 2004 г. В них С. особое место отводится «Демону», на его взгляд, «центральной поэме», над которой писатель работал почти всю сознательную жизнь. Для доказательства обращается к времени написания — 1829–1840 гг., привлекает черновые редакции, именуя их «отброшенными вариантами». Считает, что главным в поэме является «столкновение святости и зла, молитвы и соблазна» [3; 89], сравнивает с Гете, в отличие от Мефистофеля Демон у Л. «аналитично расщеплен», «терзается воспоминаниями о прошлом», «когда он не был злым» [3; 89]. С. прослеживает эволюцию Демона, вначале тот этап, когда он «сеял зло без наслажденья», затем «посреди мученья» «хочет с небом помириться», и, наконец, писатель заостряет внимание на наступившем моменте осознания, когда Демону наскучило зло, когда «груды гибнущих людей/ не веселят его очей…» [3; 89]. И в откровениях с соблазняемой Тамарой он заявляет: «Хочу любить, хочу молиться./Хочу я веровать добру» [3; 89].
Далее С. анализирует жгучие страданья Тамары, затем ее «изнывательные колебания между чарами греха и уцепкой за чистоту» [3; 89], и считает, что Л. гениально и дерзко рисует «расслабляющую силу искушения» и «возможность любви в одолении Зла». Он восхищен силой поэмы, ее «глубокой мыслью и прозрением», финалом, когда «падшую душу умершей Тамары — ангел несет к Богу» [3; 89].
«Вечный пейзаж Кавказа» «под строго зрящим Небом» [3; 89] тоже прослеживается в очерке: происходящее в «Демоне» Л., по мысли С., не случайно вписал в глубинные пространства Кавказских гор.
Лит.: 1) Солженицын А. И. Красное Колесо: Повествованье в отмеренных сроках в 4 узлах // Собр. соч.: В 30 т. — Т. 7–16.— М.: Время, 2006–2009. Т. 1. — 432 с.; 2) Солженицын А. И. Из «Литературной коллекции»/Публ., подгот. текстов, предисл. и примеч. Н. Д. Солженицыной // Солженицынские тетради: материалы и исследования: [альманах]. Вып. 1. /Дом Рус. Зарубежья им. А. Солженицына. М.: Рус. путь, 2012. — С. 8–10. (Публикуется впервые); 3) Солженицын А. И. Мой Лермонтов: Из «Лит. коллекции» // Что читать. 2008. № 1: сент. — окт. — С. 86–89; 4) Солженицын А. И. Раковый корпус.—М.: ИНКОМ НВ, 1991. — 416 с.; 5) Лермонтов М. Ю. Полн. собр. Соч.: В 2т./Под ред. В. В. Чуйко. С портретом Лермонтова, его биографией и 41 отдельными картинами художника В. А. Полякова. 2-е изд. СПб. -М.: Т-во М. О. Вольф,[б/г]. [Т. 1–309 с.; Т. 2–376 с.], 1900. Впервые был представлен в числе мемориальных вещей Солженицына в музее Мартина Бодмера в 2012 г.: Alexandre Soljenitsyne: Lecourage d’erire / Sous la direction de G. Nivat. Geneve: Editions des Syrtes, 2011. — P. 298. Экспонировался в музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина 9.12.2013 г. на юбилейной выставке «Александр Солженицын: Из-под глыб», посвященной 95-летию со дня рождения писателя.
Н. М. Щедрина