Лермонтов М.Ю. Энциклопедический словарь.
Лирика М. Ю. Лермонтова.
Буква "Б"

«БАЛЛАДА» («ДО РАССВЕТА ПОДНЯВШИСЬ, ПЕРО ОЧИНИЛ...») (1837).

Автограф хранится в собрании В. фон Кенига (ФРГ). Впервые опубликовано: Анненкова В., Для избранных. Стихотворения, М., 1844, с. 193–195.

Шуточное ст. (1837), пародирующее балладу В. А. Жуковского «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» (1822). Автограф ст. находится в альбоме А. М. Верещагиной, и история его создания известна с ее слов. А. М. Верещагина сообщает, что ст. было написано Л. в соавторстве с В. Н. Анненковой (двоюродной сестрой Верещагиной) в Москве, а поводом к его написанию послужило полученное Верещагиной письмо от ее жениха, барона Хюгеля — отсюда и «знаменитый Югельский барон» в балладе. В автографе возле слов «А захочешь узнать, я скажу почему!..» приписка по-русски «Лермантов» и по-немецки «Bis hierher Lermontoff ’s Hand» — «До этого места рука Лермонтова». Следующие 29 строк написаны другой рукой — по-видимому, Варвары Анненковой. Она же впервые опубликовала «Балладу» (под заглавием «Югельский барон») в своем сборнике ст. «Для избранных» (1844). В примечании сообщалось, что бoльшая часть баллады (до середины 39-й строки) написана Л., и только 5 строк — Анненковой.

Однако у исследователя Ираклия Андроникова, видевшего автограф в собрании Вильгельма фон Кенига, правнука Верещагиной, возникли сомнения в том, что баллада в целом (за исключением 5 последних строк) принадлежит Л. По мнению исследователя, «автограф раз и навсегда выясняет степень участия Л. в сочинении баллады» [1; 249]: 15 строк, написанные рукой поэта, были действительно сочинены им, все остальное — позднейшая приписка, сделанная Анненковой. Между строками, написанными якобы Л. и тем, что написала Анненкова, нет никаких стилистических различий, и они гораздо слабее первых 15 строк. И. Л. Андроников также считает, что «Югельский барон» в собраниях сочинений Л. неверно помещен в раздел «Приписываемое Лермонтову»: «отныне начало баллады следует вводить в раздел бесспорных посвящений Л., заглавие «Югельский барон» заключать в прямые скобки, а продолжение, представляющее плод творчества Варвары Анненковой, использовать в примечаниях» [1; 250].

— М.: Худ. лит., 1977. — 630 с.; 2) Голованова Т. П. Автографы Лермонтова в альбомах А. М. Верещагиной // М. Ю. Лермонтов: Исследования и материалы. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. — С. 7–23.

Т. С. Милованова

«БАЛЛАДА» («БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ!..») (1830).

Неоконченное раннее ст. Л., датируемое 1830 г. На незавершенность «Баллады» указывает приписка после текста «Продолжение впредь». Ст. имеет подзаголовок «Из Байрона». Оно действительно является вольным пересказом эпизода из байроновской поэмы «Дон Жуан» [XVI; 36–41], где леди Аделина Амондевил исполняет перед гостями балладу собственного сочинения о привидении, посещающем замок Амондевилов. В контексте «Дон Жуана» баллада имеет иронический оттенок: призрак, напугавший Жуана, в итоге оказывается не Черным Монахом, а переодетой графиней Фиц-Фалк. Л. взял строфы 1, 3 и (частично) 4 баллады и в своем пересказе придал им совершенно серьезный оттенок, связав их с историей собственного рода. Из Англии действие переносится в испанскую провинцию Бургос, где находился замок герцога Лермы, потомком которого считал себя Л.

Именно герцог Лерма был инициатором изгнания из Испании морисков — крещеных мавров (по-видимому, с этим историческим событием связано упоминание в «Балладе» Мавра). Поведение байроновского Черного Монаха понятно: он мстит роду Амондевилов за разорение своего монастыря. Лермонтовский же бургосский монах страшен именно иррациональностью, необъяснимостью своего поведения: даже после изгнания мавров, разоривших его монастырь, «он никак не хотел уходить» [I; 162].

«тех мест господина» (т. е. герцога Лерму) и его род. Каждый раз при рождении наследника монах рыдает, предвещая несчастья. Поскольку Л. при написании этого ст. считал себя потомком Лермы, получается, что родовое проклятие в какой-то степени относится и к нему. Т. о., «Баллада» оказывается тематически связана с другими ст., в которых Л. представляет свою судьбу как необычную и трагическую: «Когда к тебе молвы рассказ…» (1830), «Настанет день — и миром осужденный…» (1831), «1831-го июня 11 дня».

С. В. Шувалов в статье «Мастерство Лермонтова» (1941) отмечает роль этого ст. в развитии лермонтовской техники стиха: в «Балладе» поэт экспериментирует со стихотворными размерами: «оно [ст. — Т. М.] построено на 4-стопном анапесте, чередующемся с 3-стопным, но в шести стихах (2, 11, 14, 16, 17 и 18) применяется сокращенная анакруза, так что размер становится здесь амфибрахическим, а в трех стихах (5, 7 и 19) выпускается безударный слог в начале или также в конце стиха, и т. о. анапест заменяется ямбом; последняя же строка текста (ст. осталось неоконченным) представляет две стопы ямба и одну анапеста» [1; 275].

Лит.: 1) Шувалов С. В. Мастерство Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Худ. лит., 1941. — С. 251–309.

Т. С. Милованова

«БАЛЛАДА» («В ИЗБУШКЕ ПОЗДНЕЮ ПОРОЮ…») (1831?).

«Русской мысли» (1881, № 12, с. 20).

«Отрывок» («Три ночи я провел без сна — в тоске…»), поскольку эпизод с молитвой на кургане Л. также планировал включить в поэму.

«Баллада», в отличие от других произведений этого жанра, не имеет развернутого сюжета и представляет собой небольшой, хотя и остродраматический, эпизод гибели воина на глазах у жены и сына. Исследователь С. Н. Дурылин отмечал, что напутствие, которое «славянка юная» дает сыну, по своей лексике и стилистике далеко от народных песен, и потому ст. представляет собой «холодное риторическое упражнение» [1; 173]. Следует,однако, отметить, что эта оценка несправедлива. «Баллада» не неумелая попытка реалистического рассказа из русской истории, а дань довольно значительной литературной традиции, идущей от XVIII в. и не имеющей отношения к реализму. Эта лассицистическая традиция в изображении чувств патриота и гражданина была подхвачена в XIX в. поэтами гражданственного романтизма.

Впрочем, в замысле поэмы о Мстиславе Черном Л. заменил сочиненную им песню «славянки» на подлинную народную: «Мстислав проходит мимо деревни; одна женщина поет, баюкая ребенка. (Что за пыль… Злы татаровья) — он радуется тому, что эта песня вдохнет ребенку ненависть против татар; и что если он погибнет, то останется еще мститель за отечество» [VI; 381].

Образ матери, поющей над колыбелью сына и вдохновляющей его быть смелым воином, появится и в позднем творчестве Л. — в «Казачьей колыбельной песне» (1840).

— М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худ. лит., 1941. — С. 163–250; 2) Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова / Отв. ред. Г. М. Фридлендер. — М.; Л.: Наука, 1964. — 266 с.

Т. С. Милованова

«БАЛЛАДА» («ИЗ ВОРОТ ВЫЕЗЖАЮТ ТРИ ВИТЯЗЯ В РЯД...») (1832).

Автограф хранится в ИРЛИ, тетр. XX. Впервые опубликовано: Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 367.

— начало немецкой народной песни «Три рыцаря», впервые опубликованной в сборнике Л. А. Арнима и К. Брентано «Волшебный рог мальчика» (1806–1808). Однако в балладе Л. история любви, изложенная в народной песне, иронически переосмысляется: в народной песне оплакивается разлука влюбленных, тогда как Л. пишет о непостоянстве женской любви. Коварные красотки, предающие своих возлюбленных, встречаются и в других произведениях Л.: в ст. «Русская песня» (1830) и «Гость» жених-мертвец приходит к невесте, изменившей ему, в ст. «К ***» (1832) лирическое «я» упрекает возлюбленную за «коварную измену». В 1829 г. Л. перевел с немецкого языка ст. Ф. Шиллера «Перчатка» и создал оригинальное ст. «Баллада» («Над морем красавица-дева сидит») с использованием шиллеровских мотивов. В обоих ст. кокетка играет жизнью влюбленного в нее юноши. Следовательно, тема женского коварства занимала поэта, и «Баллада», где эта тема получает ироническое освещение, закономерна в его творчестве.

«Балладе» соединяется с четырехстопным амфибрахием, и к каждой строке, кроме того, прибавляется одностопный ямбический стих «увы» или «прости».

Лит.: 1) Гроссман Л. Стиховедческая школа Лермонтова // М. Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 45/46). – М.: Изд-во АН СССР, 1948. – Кн. II. – С. 255–288; 2) Розанов И. Лермонтов в истории русского стиха // М. Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 43/44). – М.: Изд-во АН СССР, 1941. – Кн. I. – С. 425–468; 3) Пейсахович М. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова: 150 лет со дня рождения, 1814–1964. – М.: Наука, 1964. – С. 417–491.

Т. С. Милованова

«БАЛЛАДА» («НАД МОРЕМ КРАСАВИЦА-ДЕВА СИДИТ...») (1829).

Автограф хранится в ИРЛИ, тетр. III. Впервые опубликовано: «Разные сочинения Шиллера в переводах русских писателей», т. 8, СПб., 1860, с. 327-328.

— «Водолаза» («Der Taucher», 1797) и «Перчатка» («Der Handschuh», 1797), переосмыслив их по-своему и взяв из каждого только то, что было ему близко. Так, из ст. «Водолаз» заимствовано испытание — погружение в пучину, — закончившееся гибелью смельчака, из ст. «Перчатка» — образ жестокой красавицы, которая играет жизнью влюблённого в неё юноши. По мнению И. Розанова, в этом ст. «и содержание и форма <…> несамостоятельны» [3; 444], заимствованы. Однако исследователь А. В. Фёдоров указывает, что «Баллада» не является переводом или подражанием — это то, что в XIX веке называли «вольным подражанием»: «использование сюжета, взятого из определенного источника (или даже нескольких источников, связь с которыми вполне ясна), и свободная, самостоятельная [курсив мой — Т. М.] разработка этого сюжета» [5; 240].

Ст. Л. намного короче шиллеровского «Водолаза»: юный поэт «усиливает драматизм, заостряет конфликт и чрезвычайно убыстряет повествование» [5; 240]. Отказавшись от описаний (в то время как у Шиллера описания красот морского дна занимают немалое место), Л. сосредотачивает своё внимание на трагической ситуации. Интерес Л. к психологии героя проявляется в описании мотивов, двигавших юношей, и его чувств, когда он в первый и во второй раз бросался в пучину: в первый раз им двигал азарт, жажда подвига («вскипела лихая у юноши кровь» [I; 67]), однако, достав ожерелье красавицы, юноша становится мрачен. По-видимому, он начинает разочаровываться в той, что заставила его подвергнуться такому испытанию, однако разлюбить её не может: «И печальный он взор устремил / На ту, что дороже он жизни любил» [I; 68]. Во второй раз им уже движет, по выражению А. В. Фёдорова, «покорная безнадёжность» [5; 241]: «С душой безнадежной младой удалец / Прыгнул, чтоб найти иль коралл иль конец» [I; 68]. Такая разработка сюжета более близка юному Л.: жестокая красавица, заставляющая страдать влюблённого юношу, встречается и в других ст. Л. («Заблуждение Купидона», 1828; «Два сокола», 1829; «Благодарю», 1830; «Нищий», 1830; «Стансы», 1830; «К***» («Не ты, но судьба виновата была…»), 1830–1831). По мнению иеромонаха Нестора (Кумыша), любовь в изображении Л. представляет собой «слепую силу рока» [2; 33], и человеку нечего ей противопоставить. Юноша в «Балладе» «не ждёт взаимности, не ищет избавления от своего чувства»; «этой участи – быть влюблённым – можно только покориться, что герой и делает без всякого сопротивления» [2; 33].

«Балладе» близко тому, что Л. пишет о любви в ст. «1831-го июня 11 дня»: «Я не могу любовь определить, / Но это страсть сильнейшая! – любить / Необходимость мне; и я любил / Всем напряжением душевных сил» [I; 180] или в ст. «Стансы» (1830–1831): «Мне любить до могилы Творцом суждено… [курсив мой – Т. М.]».

Лит.: 1) Гроссман Л. Стиховедческая школа Лермонтова // М. Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 45/46). – М.: Изд-во АН СССР, 1948. – Кн. II. – С. 255–288; 2) Игумен Нестор (Кумыш). Тайна Лермонтова. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2011; 3) Розанов И. Лермонтов в истории русского стиха // М. Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 43/44). – М.: Изд-во АН СССР, 1941. – Кн. I. – С. 425–468; 4) Пейсахович М. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова: 150 лет со дня рождения, 1814–1964. – М.: Наука, 1964. – С. 417–491; 5) Федоров А. В. Лермонтов и литература его времени. – Л.: Худож. лит. Ленингр. отд-ние, 1967. – 363с.

Т. С. Милованова 

«БАЛЛАДА» («КУДА ТАК ПРОВОРНО, ЖИДОВКА МЛАДАЯ...») (1832).

«Саратовский листок» (1876, 1 янв. № 1).

Раннее ст. Л. (1832). Исследователь Б. В. Нейман отмечал, что, в отличие от многих ранних баллад Л., которым присуща таинственность, фантастичность, восходящие к поэтике В. А. Жуковского, две «Баллады» («В избушке позднею порою» и «Куда так проворно, жидовка младая») «совершенно лишены элемента таинственности и являются лишь стихотворным рассказом» [3; 436].

Интерес Л. к «еврейской теме» не случаен. Л. Гроссман в статье «Лермонтов и культуры Востока» (1941) перечисляет источники, которыми мог вдохновляться поэт: драмы Лессинга «Натан Мудрый» и «Эмилия Галотти», «Еврейские мелодии» Байрона (одно из ст. этого цикла Л. перевел в 1836 г.), «Разбойники», «Коварство и любовь» и «Дон Карлос» Шиллера, «Айвенго» Вальтер-Скотта, «Тартюф» Мольера, «Эрнани» Виктора Гюго. Также исследователь считает, что «Баллада» тематически близка таким произведениям, как «Еврейская мелодия» (1830), «Испанцы» (1830), «Ветка Палестины» (1836).

М. Пейсахович отмечал такую особенность поэзии Л., как чередование разностопных амфибрахических строк («К Дурнову», 1830–1831; «М. А. Щербатовой», 1840; «И скучно и грустно», 1840; «На севере диком стоит одиноко…», 1841). Ст. «Баллада» написано с чередованием четырехстопного и трехстопного амфибрахия, женских и мужских рифм (схема рифмовки AbAb).

– М.: Изд-во АН СССР, 1948. – Кн. I. – С. 673–744; 2) Гроссман Л. Стиховедческая школа Лермонтова // М. Ю. Лермонтов (Лит. наследство; Т. 45/46). – М.: Изд-во АН СССР, 1948. – Кн. II. – С. 255–288; 3) Нейман Б. В. Русские литературные влияния в творчестве Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. – М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. лит., 1941. – С. 422–465; 4) Пейсахович М. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова: 150 лет со дня рождения, 1814–1964. – М.: Наука, 1964. – С. 417–491.

Т. С. Милованова

«БЛАГОДАРНОСТЬ» (1840).

Беловой автограф ИРЛИ, оп. 1, № 15 (тетр. XV), л. 13. Впервые было опубл. при жизни Л. в журн. «Отеч. зап.» за 1840 г. ( т. 10. № 6, отд. III, с. 290).

– откровенный диалог с Творцом, кот. осознается поэтом как Высшая сила бытия. В. Г. Белинский охарактеризовал «Б.» как «сарказм обманутого чувством и жизнию сердца» [3; 532] Д. Е. Максимов определяет его как «богоборческое» [18; 235], «саркастический вызов Богу» [19; 201], однако эти утверждения современное лермонтоведение оспаривает и относит ст. к молитвенной лирике [2], [12], [24]. Д. Е. Максимов утвержд, что герой ст. «не выглядит исключительной, избранной личностью, противопоставленой всем на свете» [17; 97]. Будучи «обращением к Богу» [25; 207], ст. номинируется исследователями поэтической квинтэссенцией жизненного опыта художника (Л. А. Белова). Современ. лермонтоведы отмечают специфическую инвективную тональность ст. и рассматривают «Б.» как «молитву-стон» (Л. А. Белова), проникновенный разговор человека, пребывающего в скорбном состоянии уныния, с Творцом, у Которого он надеется обрести утешение. Ст. можно соотнести с исповедью, кот. в христианской рефлексии поэта воспринимается как диалогизированный монолог с Богом и «отчет человека перед самим собой» [20; 201]. В науке утвердилось мн.: «Л. ироничность ума …. Не перешла в сферу поэтич. сознания и не стала доминирующей интонацией ни в его ранней, ни в поздней лирике» [18; 199].

Ю. Г. Иншакова, отмечает: Л. при создании ст. опирался на «уже имеющийся источник – известные еще с первых веков христианства славословия, особый вид молитвы, величания и благодарения» [11; 154]. Поэт «создает сугубо индивидуальн. молитву», используя традиционную для славословий «схему» и «травестируя текст» канонической молитвы [11; 154]. Традиционно в рус. литературе данное произв. воспринимается либо как обращение к Богу, либо к женщине. Спорные рассуждения об адресате ст., «вызваны тем, что в обоих автографах поэт пишет «Тебя» со строчной буквы» [27; 72]. Ст. удалось напечатать, заменив прописн. букву в обращении «Тебя» на строчной, в результате чего оно «приобрело вид обращения к кому-то, может быть, к женщине» [12, 33]. Такая «маскировка», хотя «слишком многое в тексте ей противоречит», долгое время давала основпние считать ст. типичным «образцом» любовн. лирики [13; 33]. Однако. Б. Я. Бухштаб убедительно доказал: «Два заключительн. стиха не оставляют сомнения в том, что ст. обращено к Богу» [5; 407]. Исследователь считает. поэтическое произв. «иронич. репликой» [22] на ст. В. И. Красова «Благодарю, Творец, за все благодарю…» («Отеч. записки» 1839 г., №12). По мнениию ученого, «слащавое славословие», Красова, наполненное «религиозно сентиментальн. оптимизмом», завершается теми же «словами, кот. Л. начинает свое, но только с прямым наименованием Того, к кому ст. обращено» [5; 409].

«отрава поцелуя», «клевета друзей»). В. И. Коровин отмечал: «Благодарность» начинается «стихом, напоминающим страстную и проникновенную молитву верующего человека… Но дальше следует подчеркнутое нагнетание напряженных, внутренне противоречивых формул («горечь слез», «отрава поцелуя», «клевета друзей», «жар души, растраченный в пустыне» ) …» [14; 15]. Спорным представляется утверждение М. М. Дунаева, необоснованно номинирующего лерм. произв. «кощунственной антимолитвой» [9; 24]. Без сомнения, ст. наполнено трагизмом и «горечью слез» об утраченном в житейской суете даре Божьей благодати. Но Л. не ропщет на Бога, как утверждал М. М. Дунаев [9; 24], а благодарит Его за бесценный дар жизни, наполненный терзаний страстей («мучения страстей»), разочарований («за все, чем я обманут в жизни был»), вероломства в дружбе («за месть врагов и клевету друзей») и любви («отраву поцелуя»), откровенной ложью и притворством.

В «Б» Л. активно использ. повторы фраз, отдельных согласн. и гласн. звуков., (аллитерация на «р» и ассонансы на «а» и «е»), что, без сомн., усиливает и без того трагическую тональность ст. Анафора маркирует интонацию перечисления жизненых перипетий, а рефренная композиция и троекратное употребление анафористического выражения «за все» и личн. местоимения ед. ч. «я» в начале и в конце ст. создают кольцевую композицию, придавая молитвенной просьбе особую исповедальность, кот. достигается «переосмыслением благодарности, выраженной не за радости жизни, а за испытанные в ней страдания» [14; 63]. Земная жизнь для Л. кажется временем печального изгнания, а смерти он ждет как возвращения в небесную отчизну, освобождения от тяжкого плена земли и уз плоти. Поэт не ропщет на Господа, не обвиняет Его ни в чем, а завершает свой трагический монолог смелым молитвенным жестом – просьбой о собственной смерти, необходимой не для того чтобы избежать нов. страданий и разочарований в земном бытии, а наполненной стремлением поскорее соединиться с Господом. Финальные строки ст. можно соотнести со словами ап. Павла: «Не знаю, что избрать. Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас» (Фил. 1: 22 – 26):

Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне

«человек просил у Бога дарования жизни или продления ее» [15; 17]. Л., же, подобно ветхозаветному пророку Илие, молится о другом: о даровании физической смерти и духовн. воскрешении. Выразив скопившееся отчаяние и боль страдающей души в молитвенном воздыхании, поэт все-таки не опускается до кощунства и богохульства. Как правосл. христианин, он хорошо понимает, что «уныние есть расслабление души, изнеможение ума, …оболгатель Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив…», и без помощи от Господа, получаемой в ответ на умно-сердечную молитву, невозможно выйти из подобн. греховного состояния [8; 16]. Вот почему он скорбно взывает к милосердию Всевышнего, Подателя всяких благ и Животворному Источнику Света в последней надежде на спасение души. Важным представляется вывод исследователя: «Л. прошел по жизни путем страданий, он нес свой крест человека, и виноватого, и без вины виноватого, и грешного, и великого в своих религиозных взлетах» [1; 89]. Т. о., «молитва – единственное русло, по кот. устремляется его дух в тяжкие минуты земного бытия», что и выразилось в трагически выстраданной Л. форме благодарности «за всё» [11; 62].

Лит.: 1) Аношкина В. Н. «Демон» – поэма М. Ю. Лерм. //Христианские истоки рус. лит. Сб. научных трудов – М.: МПУ, 2001. – С. 89; 2) Афанасьева Э. М. «Молитва» в рус лир. XIX века. Логика жанр. эволюц. Дис.… канд. филол. наук. – Томск, 2000. – 253с.; 3) Белинский В. Г. Полн. собр. соч. – Т. IV. М., 1954. – C. 532; 4) Благой Д. Д. Лерм. и Пушкин //Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. – Сб. 1.– М.: ОГИЗ, 1941. – С. 414 – 415; 5) Бухштаб Б. Я. «Благодарность» //Лит. наслед.– Т. 58.– М.: Изд-во АН СССР, 1952. – С. 406 – 410; 6) Горланов Г. Е «Благодарность» Лерм. и Православие//Горланов Г. Е. «Люблю отчизну я…» – Пенза, 2012. –368 с.– С. 117 – 126; 7) Греховные страсти и борьба с ними по учен. преп. Иоанна Лествичника. – М., 1997. – 96с.; 8) Григорьян К. Н. Лермонтов и романтизм. М. – Л., 1964. – С. 284 – 285; 9) Дунаев М. М. Мих. Юрьев. Лермонтов (1814–1841) //Православие и русская литература. ч. 2. гл. 5. М.: Христианская лит – ра, 2001. – С. 312 – 386.; 10) Ильин В. Н. Арфа Царя Давида в русской поэзии. Брюссель: Жизнь с Богом. 77с.; 12) Иншакова Ю. Г. Жанровая система поэзии И. А. Бунина. – Дис… канд. филол. наук. Елец, 2005. – 281с.; 12) Кормилов С. И. Поэзия Лермонтова. М., 2004. 128с.; 13) Коровин В. И. «Благодарность» // ЛЭ. С. 63.; 14) Коровин В. И. Лирич. голос поколения // Лермонтов в школе. Сб. статей. – М., 1976. – С. 10 – 79; 15) Коровин В. И. Художественый мир М. Ю. Лерм.// Произв. М. Ю. Лермонтова в школе. – М., 2002. – С. 17 – 20; 16) Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. – Л., 1959. – 327с.; 17) Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. М. – Л.: АН СССР, Наука. – 1964 – 266с.;18) Немзер А. С., Шемелева Л. М. Ирония // ЛЭ, – С. 199.; 19) Перевалова О. А. Жанровая разновидность «Моя молитва» в творч. рус. поэтов перв. пол. ХIХ века.//Уральский филологич. вестник. – 2012. – №6. – С. 19 – 27; 20) Песков А. М., Турбин В. Н. Исповедь // ЛЭ, – С. 201; 21) Паперный З. С. Ирония и лирика: Лерм. традиция у Чехова //Связь времен: проблемы преемственности в рус. лит. к. XIX – нач. XX в. – ИМЛИ. – М.: Наследие, 1992. – С. 139 – 152; 22) Рогощенков И. “За все Тебя благодарю…”: (Религиозная психология М. Ю. Лермонтова) //Север. – 1998. – № 1. – С. 127 –137; 23) Сахарова О. В. Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Благодарность» в контексте святоотеческой молитвенной традиции //Собор. Альманах религиовед. Светские и религиозн. семейн. ценности в контексте истории и современности. Вып. 11. Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина, 2013. С. 105 – 109; 24) Серман И. З. Мих. Лермонтов. Жизнь в литературе. (1836–1841). – М.: РГГУ, 2003.– С. 154–155; С. 182 – 183; 25) Розанов И. Н. Лермонтов – маст. стиха //Розанов И. Работы разных лет. М.: Сов. писатель, 1990. – С. 206–207; 26) Шамаева С. Е. Жанр молитвы в лирике Лермонтова//М. Ю. Лермонтова.: Тезисы межвуз. науч. конф. – Ставрополь: Ставропольский ГУ, 1994. – С. 35– 37.; 27) Щеголев П. Е. Книга о Лермонтове. – Вып. 2. –Л.: Прибой, 1929. – 328с.; 28) Чой Чжон Сул. Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Благодарность» в восприятии А. Блока // Русская литература, 2000.– №1.– С. 173 – 178.

О. В. Сахаров

«БЛИСТАЯ, ПРОБЕГАЮТ ОБЛАКА…» (1831).

«7-го августа. В деревне на холме; у забора». Впервые опубликовано в журнале «Отеч. зап.», 1859, т. 127, № 11, отд. I, с. 261–262, под заглавием «7-го августа. В деревне».

В раннем ст. Л. звучат мотивы, которые станут определяющими в его позднем творчестве. Прекрасный мир природы противопоставлен человеческому обществу. Реалистический пейзаж средней полосы России, возможно, был написан с окрестностей Середникова, где создавалось ст. Окружающая героя осенняя природа «как сад, цветет», а обществу Л. дает иную оценку: «Жалок мир!» Жалок, потому что каждый в нем одинок, даже в толпе ощущает свое сиротство. О. В. Миллер высказывает предположение, что чувства покинутости и тоски, которыми пронизано ст., вызваны разрывом с Н. Ф. Ивановой [3].

«бледный юноша, завернутый в плащ и тоскующий о любви» [I; 180]. В вариантах ст. можно видеть элементы автопортрета (первоначально у героя был «смуглый лик»). Л. помещает «пришельца молодого» на высоком холме, с которого открывается вид на бегущую внизу реку, пестреющие увядающими листьями лес и дубравы, поля, степи. Герой и внутренне чувствует себя выше «спешащих к ничтожеству людей», чувствует себя любимцем природы, на котором лежит печать избранности.

Лит.: 1) Дурылин С. Н. На путях к реализму // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. Сб. 1. — М.: ОГИЗ, 1941. — С. 168–169; 2) Кирпотин В. Я. Политические мотивы в творчестве Лермонтова // Кирпотин В. Я. Вершины. Пушкин. Лермонтов. Некрасов. — М.: Худ. лит., 1970. – С. 224; 3) Миллер О. В. «Блистая, пробегают облака…» // ЛЭ. – С. 63.

«БОЙ» (1832).

«Северный вестник» за 1889г. (№ 3. Отд. I. С. 94–95) и в Соч. Л. под ред. П. А. Висковатова (Т. 1. 1889. С. 226).

Ст. ран. Л. представл. соб. двенадцатист. (пятист. ямб, астрофич. стихи), в кот. запечатл. реальн. картина боя враждующ. Ангелов, «сынов небес» [II; 43]. Арханг. Михаил (др. -евр. Михаэ́ль – «Кто как Бог»; др. -греч. Αρχάγγελος Μιχαήλ) – «вождь воинства Господня» (Нав., 5; 14), предвод. благословен. небесн. воинства в борьбе с темн. силами ада (Откр. 12, 7–9). «Предполаг., что непосредств. толчком к созд. эт. ст. послужило зрелище грозы» [13; 67]. Сюжетообразующ. элем. в ст. явл. библ. представл. об искон. противост. добра и зла. В зрелищн. воспр. грозы поэт опирается на метафорич. изображ. пейзажа, облекая его библ. ассоциац. и создав. целост. эсхатологич. картину столкнов. сил добра и зла, что вызыв. круг апокалиптич. аллюзий: Христос во втор. пришествии Своем явится миру как Судия на бел. коне с Ангелами, кот. послед. «за Ним на конях белых, облечен. в виссон белый и чистый» (Откр. 19; 14). В «воине младом», «одетом в светл., серебрист. одежды, угадыв. Архистр. Михаил, главн. воитель, вождь небесн. рати, имен. в ветхо- и новозаветн. текстах «князем снега, воды и серебра» » [13; 67], а в чернеце – зл. демон. Серебро издр. счит. металлом, наделен. божеств. силой, и до сих пор использ. в храмов. богосл. Итогом борьбы двух ангелов станов. законом. победа сил добра и света: «Михаил, несомн., светл. божество, борец за добр. нач. Но все–таки это борец карающ., грозн. ангел». [2; 46]. Авт. не отказыв. от традицион. религиоз. интерпр. поединка и его исхода, не допускающ. сомнения в победе Ангела Света, кот. сражается на стор. Бога. Хотя поэт и убежден в превосх. «противника втор.», зл. духа, («Я пожалел о воине младом»), последн. оказыв. низвержен на землю с небес: «И пал на землю черный конь» [II; 43]. Ст. «интер. св. словесн. живописью. Резко выдвинут на перв. пл. эстетич. смысл контраста света и тьмы: светл. всадник «серебр. обвешан бахромою», его противник – «в одежде чернеца», на «черн. коне» » [13; 67]. Образ крылат. коня восх. к представл. об Ангелах: их крылья помог. им исполн. волю Божью. В ст. «образн. переключ. в сферу визуальн.»: использ. глаг «заметил» и дееприч. «видя» [9; 67]. Л., «носящ. имя Архистр. Небесн. Сил» [6; 197], «отличается ревностью к славе Божией, верностью Царю Небесн. и царям земн.,…войною прот. порока и нечестия, пост. смирен. и самоотвержен.» [12; 5–6], св. поэз. побужд. к стоянию в доброд. и к готовн. предстоять Суду Бож.» [6; 197]. Т. о., религ.–символич. образность ст. станов. поэтич. иллюстр. Л. ангелологии.

Лит.: 1) Гуревич А. М. «Земное» и «небесное» в лирике Лермонтова//Изв. АН СССР. С. лит. и яз. 1981. – № 4 – С. 303–311; 2) Добиаш–Рождественская О. А. Культ свят. Михаила. – Пг., 1917. – 396 с.; 3) Дрыжакова Е. Оппоз. “добро–зло” в лирике Лермонтова//Мих. Лерм. 1814–1989. Норвич. симп. Нортфилд, – Вермонт, 1992. – С. 53–68; 4) Ильинский О. П. Религ. –романт. образность лир. Лермонтова//Зап. Рус. акад. гр. в США. Т. 23. – Нью-Йорк, 1990. –С. 3–18; 5) Кузнецова А. В. Лир. универс. М. Ю. Л.: семант. и поэт. Д. д.–ра фил. н. – Рост. н/Д, 2003. – 458 с.; 6) Киселёва И. А. Творчество М. Ю. Лермонтова как религиозно-философская сист.: моног. – М.: МГОУ, 2011. – С. 197; – С. 251; 7) Красных И. Г. Тема демонизма в творч. Фрид. Ницше, Мих. Лерм. и Мих. Врубеля //Ф. Ницше и рус. философ. – Екатеринбург: УрГУ, 2000. – С. 72–77; 8) Любович Н. А. «Мцыри» в идейн. борьбе. 30–40-х гг.//Творч. М. Ю. Лермонтова. – М.,1964. – С. 109–110; 9) Мурьянов М. Ф. «Бой»// ЛЭ. – С. 67; 10) Милевская Н. И. Божественое и демоническое у М. Ю. Лермонтова//Рус. литерат. альм. – М., 2004. – С. 189–203; 11) Протопресв. Мих. Помазанский. Догматич. богословие. – Клин: Христианская жизнь, 2001. – С. 91–102; 12) Седмь Архангелов Божиих – М., 1996. – С. 5–6; 13) Чистова И. С. «Бой»// ЛЭ. – С. 67; 14) Чистова И. С. Заметки о двух ст. Лермонтова [«Бой» и «Черны очи»]//Русская литература, 1981. – № 2. – С. 178–182.

«БОЛЕЗНЬ В ГРУДИ МОЕЙ И НЕТ МНЕ ИСЦЕЛЕНЬЯ…» (1832).

Автограф неизв. Копия хранится в ИРЛИ, тетр. XX. Впервые опубликовано: «Северный вестник», 1889, № 1, отд. I, с. 17–18.

Поэтическая медитация, связанная с мотивом безвозвратно утраченной любви, становится в творчестве юного Л. завершением поэтического цикла, связанного с чувствами поэта к Н. Ф. Ивановой (см.: «Н. Ф. И.», «Н. Ф. И…. вой», «Романс к И…», «К Н. И.» и др.). Центральный романтический мотив ст. — роковая неизбежность несчастья, разделенности жизненных дорог, которыми идут люди, созданные друг для друга, но обреченные на то, чтобы расстаться и в земной жизни, и в посмертной судьбе (ср.: «Они любили друг друга так долго и нежно…»).

Двухчастную композицию ст. организует прием образного сравнения — больного, обреченного на гибель сердца и догорающего «гордого светила»; устремленность за ним — и попытка «воскрешать все то, что мило…», и жажда раствориться в огне «его сиянья», утратой личностного начала выкупив возможность забыть о своих страданиях. Образ заката солнца как символ приближающейся смерти, традиционный не только для литературы, но и для мифологических представлений, также сближает поэтические размышления юного Л. с общеромантической традицией.

«Болезнь в груди моей и нет мне исцеленья…» // ЛЭ. — С. 67.

Т. А. Алпатова

«БУЛЕВАР» (1830).

Автограф хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 7 (тетрадь VII), лл. 2 об. – 4 об. тетр. VII. Впервые опубликовано в Соч. под ред. Висковатого (т. 1, М., 1889, с. 119-121).

Раннее сатирич. ст. Л. (июль-август 1830 г.). Призывая «сатиров» и «чертенка» «из подземного огня», поэт выплескивает на бумагу злость и негодование от пошлости, вульгарности, порочности «бульварного маскерада» [I; 141]. Негодуя на царящие здесь пустоту и искусственность, лирич. герой всей душой стремится к подлинности и естественности. Экспрессивность и неудержимость обуревающих его эмоций задаются первой же фразой: «С минуту лишь с бульвара прибежав, / Я взял перо…» [I; 141]. Пятистопный ямб, содержащий только мужские рифмы, также придает ст. быстрый темп и хлесткость.

Перед взглядом лирич. героя проходит вереница карикатурно очерченных лиц «бульварной семьи»: «невинная красотка в 40 лет», «старец с рыжим париком», пустые, спесивые кокетки. В сатире появляются персонажи, имеющие реальные прототипы. В «согбенном сыне земли» с «восточную душой» [I; 142] исследователи обычно видят поэта и издателя «Дамского журнала» кн. Петра Ивановича Шаликова (1767–1852), грузина по происхождению. Л. открыто упоминает Башуцкого и Мосолова, по-видимому, имея в виду писателя и журналиста Александра Павловича Башуцкого (1801–1876), и генерал-майора Фёдора Ивановича Мосолова (1771–1844), в то время жившего в доме на Тверском бульваре.

«бульварного маскерада». Язык ст. отличают экспрессивно окрашенные эпитеты, витиеватые сравнения и гиперболы («депутат столетий и могил, / Дрожащий весь и схожий с жеребцом, / Как кровь ему из всех пускают жил» [I; 141]; «холодны они, как при луне/ Нам кажется прабабушкин портрет» [I; 142]).

«И я любил! – опять к своим страстям!» [I; 142]). Проникновение трагических нот в комическое повествование – характерная черта всего творч. Л. В «Б.» среди гневных излияний вдруг появляются «сон младенческих ночей» и «песня матери» [I; 143].

У Л. были и другие сатирич. замыслы, связанные с «Б.». В рукописи ст. есть приписка: «В следующей сатире всех разругать, и одну грустную строфу. Под конец сказать, что я напрасно писал и что если б это перо в палку обратилось, а какое-нибудь божество новых времен приударило в них, оно – лучше» [I; 408], и в скобках как постскриптум: «(Продолжение впредь)».

Лит.: 1) Афанасьев В. В. Лермонтов. – М.: Молодая гвардия, 1991. – 560 с.; 2) Иванова Т. А. Юность Лермонтова. – М.: Советский писатель, 1957. – 359 с.; 3) Шехурина Л. Д. «Булевар» // ЛЭ. – С. 72.