Лермонтов М.Ю. Энциклопедический словарь.
Лирика М. Ю. Лермонтова.
Буква "Е"
«ЕВГЕНИЙ» (1828–1830?).
Поэма, приписываемая Л. Список поэмы без названия, начинающейся словами «Примите милые друзья…», был найден в Центральном (ныне Российском) государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ, ф. 276, оп. 3, ед. хр. 9). И. Т. Трофимовым и был им частично опубликован . Текст поэмы написан двумя почерками, в конце — подпись «М. Лермонтов». И. Т. Трофимов предположил, что это — утерянная поэма Л. «Индианка», упомянутая в воспоминаниях родственника поэта А. П. Шан-Гирея. По крайней мере, о ее судьбе пока ничего не известно. На основании этих сведений И. Т. Трофимов и принял находку за ту самую поэму, переписанную другими лицами. Отметив сходство произведения стилистической манере Л., совпадения (около 300) «отдельных фраз поэмы с фразами достоверно известных стихотворений поэта», И. Т. Трофимов все же отнес поэму к числу «приписываемых Лермонтову» из-за отсутствия автографа.
Поэма поступила в РГАЛИ из Бахрушинского музея. В воспоминаниях сына коллекционера Ю. А. Бахрушина «…к нам в Москву приехал В. Л. Модзалевский, который приступил к описи и изучению хранящейся у нас опеки Пушкина и к просмотру рукописного фонда музея. Вот здесь-то ему и удалось в папке автографов неизвестных лиц обнаружить никогда не публиковавшуюся поэму Л. и несколько его других стихотворений, также никогда не видевших печати» [2; 563]. Вероятнее всего, речь идет именно об этой поэме.
Сюжет поэмы (личная трагедия героя — любовь к своей родной или сводной сестре) характерен для раннего творчества Л. (драмы «Испанцы», «Menschen und Leidenschaften» («Люди и страсти»)).
Можно проследить и автобиографичность текста на основе связи событий, описанных в поэме, с поездкой Л. — воспитанника Московского университетского благородного пансиона — на каникулы в тульское имение отца Кропотово (в Ефремовском уезде Тульской губернии) и пребыванием его в подмосковном имении Е. А. Столыпиной — Середниково. Интересные предположения о прототипах персонажей поэмы сделаны Л. Н. Шаталовой на основании совместного анализа текста поэмы и рисунков Л., относящихся к этому же периоду (для подтверждения или опровержения этих версий требуются дальнейшие исследования) . В соответствии с упоминаемыми в тексте автобиографическими событиями поэму можно датировать 1829 г.
Стилистическое соответствие поэмы и достоверно известных произведений Л. подтверждается как независимыми текстологическими исследованиями (И. Т. Трофимов, Л. Н. Шаталова), так и результатами сопоставления главных предложных спектров поэмы со спектрами поэтических произведений Л. 1828–1832 гг.
«Евгений Онегин». Это проявляется в следовании «онегинской строфе»), в особенностях характера героя (которого также зовут Евгений), в описании деревни, «провинциального обеда», в тоне лирических отступлений. Портреты сестер Ольги и Любови в поэме перекликаются с портретами Ольги и Татьяны Лариных. Здесь присутствует и письмо героини с признанием в любви. Этот ряд может быть продолжен.
Для удобства дальнейших ссылок при публикации поэме дано условное название «Евгений» — по имени главного героя, подобно тому, как это было сделано ранее с романом «Вадим».
Фрагменты поэмы публиковались в [1, 3], полностью в «Тарханском вестнике» , полный текст опубликован в ППС Л. в 2000 г. .
Несмотря на то, что поэма носит явно подражательный, ученический характер, она требует дальнейших исследований: определение места поэмы в творчестве поэта, определение и уточнение возможных прототипов (т. к. поэма явно носит автобиографический характер), уточнение происхождение списка и его истории.
— М.: Московский рабочий, 1987, — С. 137–139; 2) Бахрушин Ю. А. Воспоминания — М.: Худ. лит., 1994. — С. 563; 3) Шаталова Л. Н. Исповедь юноши–поэта. Домашнее чтение, 1994. — октябрь, №21(51); 4) Сахаров А. А. Об атрибуции новонайденной поэмы М. Ю. Лермонтова // Тарханский вестник, 2000. — Вып. 11. — С. 99–104; 5) Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч.: В 10-ти т. — М.: Воскресенье, 2000. — Т. 5. — С. 675–687.
А. А. Сахаров
«ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ» («Я ВИДАЛ ИНОГДА, КАК НОЧНАЯ ЗВЕЗДА…») (1830).
Автограф беловой хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 39 (из собрания Н. И. Шенига, отдельный листок). Черновой автограф под заглавием «Звезда», без деления на строфы — ИРЛИ, оп. 1, № 6 (тетр. VI), л. 13 об.; копия с этого автографа — там же, оп. 1, № 21 (тетр. XX), л. 9. Впервые опубликовано (с отличиями от автографов): Библиотека для чтения. 1844. Т. 64. № 5. Отд. I. С. 8 (вместе с др. ст. цикла «Из альбома Е. А. Сушковой»).
И. Н. Розанов отмечает, что в лирике Л. 1830 г. «среди разных влияний 1-е место начало занимать влияние Байрона» .
«Солнце бессонных» («Sun of the sleepless», 1815) из цикла «Еврейские мелодии» («Hebrew Melodies»). Другие ст. этой группы: «Звезда» («Светись, светись, далекая звезда…»), находящееся непосредственно перед ст. «Еврейская мелодия» в черновом автографе, и «Звезда» («Вверху одна горит звезда…»), переводом ст. Д. Г. Байрона или подражанием ему не является (Л. М. Аринштейн) .
Ст. написано в традициях романтической поэзии. В его основе лежит мысль о принципиальной невозможности счастья и обреченности человека на бесплодные попытки его достигнуть. Л. сопоставляет изображение природного феномена – отражения «ночной звезды» в струях залива, «рассыпающегося» при трепете волн и исчезающего при появлении тени, — и бесплодных попыток человека «поймать» ускользающую удачу. «Светлая радость» изначально является «призраком», «обманом», и изменение этого положения не зависит от воли, стараний и достоинств человека.
«под хладною мглой» («Светлой радости так беспокойный призрак / Нас манит под хладною мглой…» [I; 100]) является цитатой из баллады В. А. Жуковского «Лесной царь» (пер. ст. И. В. Гете). Однако в ст. Л. образ «хладной мглы» становится метафорой жизни людей, в отличие от источника, где передает состояние ночной природы («Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?» ). Сюжет написанного годом ранее ст. «Русская мелодия» (1829) приводит к сходному представлению о жизни, проникнутому пессимизмом: «И слышится начало песни! — но напрасно! — / Никто конца ее не допоет!..» [I; 34]. В обеих ранних «мелодиях» Л. звучит мысль о тщетности погони за счастьем как общей судьбе людей.
Л. М. Аринштейн видит в заглавии ст. указание на его жанр («мелодия») и поясняет свой вывод: «Л. создает здесь особую музыкальную ритмико-интонационную структуру: впервые в русском стихосложении он использовал удивительное по напевности сочетание четырехстопного анапеста (1-я и 3-я строки каждого четверостишия) с амфибрахием (2-е строки) и трехстопным анапестом (заключит. 4-е строки; ср. “Желание”, “Русалка”) ; мелодичность стиха усилена внутренними мужскими рифмами в 1-й и 3-й строках каждого четверостишия: “Я видал иногда, / как ночная звезда / В зеркальном заливе блестит; / Как трепещет в струях, / и серебряный прах / От нее рассыпаясь бежит”. В такого рода музыкальном рисунке стиха, его подчеркнутой, изысканной мелодичности Л. видел специфическое отличие “мелодии” от др. жанров».
.
Лит.: 1) Аринштейн Л. М. Еврейская мелодия («Я видал иногда, как ночная звезда») // ЛЭ. — С. 156; 2) Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // М. Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. – Л.: Наука, 1979. — С. 104; 3) Жуковский В. А. Лесной царь // В. А. Жуковский. Стихотворения и поэмы. — Л.: Сов. писатель, 1958. — С. 266–267; 4) Розанов И. Н. Лермонтов в истории русского стиха // ЛН. Т. 43–44. — М.: Изд. АН СССР, 1941. — С. 446–447; 5) Розанов И. Н. Лермонтов — мастер стиха // Розанов И. Н. Литературные репутации. Работы разных лет. — М.: Сов. писатель, 1990. — С. 136; 6) Сушкова Е. А. Записки. – Л.: Academia, 1928. – С. 152; 7) Лермонтов в музыке: Справочник // Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. —М.: Сов. композитор, 1983.– 176 с.
А. Р. Лукинова
«ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ: (ИЗ БАЙРОНА) («ДУША МОЯ МРАЧНА. СКОРЕЙ, ПЕВЕЦ, СКОРЕЙ!..») (1836).
Автограф неизв. Впервые напечатано в «Отеч. записках». 1839. Т. 4. № 6. отд. III. С. 80. В «Стихотворениях М. Лермонтова» 1840 года датировано 1836 г.
«My Soul is Dark» из цикла «Еврейские мелодии» (“Hebrew Melodies”). В основу ст. положен эпизод I-й Книги Царств, связанный с царем Саулом и его оруженосцем и песнопевцем Давидом: «Пусть господин прикажет слугам своим, которые перед тобою, поискать человека искусного игре на гуслях; и когда придет на тебя злой дух от Бога, то он, играя рукою своею, будет успокаивать тебя» (1 Царств: 16; 16). В этом зачин ст.: «Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!» [II; 77].
И далее: «Когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, – и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (1 Царств: 16; 23):
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая [II; 77].
Если обратиться к подстрочному переводу текста байроновского ст., то очевиден ряд лексических несовпадений и одновременно точнейшее выражение в лермонтовском переводе основного мотива и драматического пафоса ст. Байрона.
царя:
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез –
Они растают и прольются [II; 77].
– «пусть», «я говорю тебе», усиленным нарастанием накала страстей: «я слез хочу», «разорвется грудь от муки», «страданиями упитана она», «и грозный час настал». В. Г. Белинский в свое время отмечал близость лермонтовского перевода основному содержанию всего его творчества. Он писал: «Это боль сердца, тяжкие вздохи груди; это надгробные надписи на памятниках погибших радостей…» [1; IV; 533].
Ст. состоит из двух восьмистиший с чередованием стихов шестистопного и четырехстопного ямба с перекрестной рифмой (мужской и женской): AbAb. Считается лучшим переводом байроновского ст. «My Soul is Dark», наиболее точно передающим его идею и пафос.
Лит.: 1) Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. – М.: АН СССР, 1955 – 1957. – Т. 4. – С. 533; Т. 7. – С. 260; 2) Данилевский Р. Ю. Переводы Лермонтова из иностранной поэзии и прозы // Лермонтовская энциклопедия / Гл. ред. В. А. Мануйлов. – М.: Сов. энциклопедия, 1981. – С. 370–371; 3) Демурова Н. О переводах Байрона в России / G. G. Byron. Selections. – M.: Progress Publishes, 1975. – C. 425–448; 4) Дурылин С. Врубель и Лермонтов. ЛН. Т. 45–46. – С. 541–622. – С. 564; 5) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. – М.: Наука, 1964. – С. 417–491; 6) Финкель А. Лермонтов и другие переводчики «Еврейской мелодии» Байрона // Мастерство перевода: сб. 6. – М.: Художественная литература, 1970. – С. 169–200.
Л. С. Конкина
«ЕСЛИ Б МЫ НЕ ДЕТИ БЫЛИ…»
— см. «Had we never loved so kindly»
«ЕСТЬ ЛЮДИ СТРАННЫЕ, КОТОРЫЕ С ДРУЗЬЯМИ…» (1829)
— см. «Эпиграммы»
«ЕСТЬ МЕСТО: БЛИЗ ТРОПЫ ГЛУХОЙ…»
— см. «Завещание»
«ЕСТЬ РЕЧИ — ЗНАЧЕНЬЕ…» (1840)
Автограф хранится в ИРЛИ, тетр. XV, л. 20. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1841. № 1. Отд. III. С. 2. Ранняя редакция ст. впервые опубликована: «Литературная газета», 1963, 9 апр. Иная редакция, под заглавием «Волшебные звуки» — «Вчера и сегодня». Кн. 2. СПб., 1846. С. 168.
Известно несколько редакций этого ст. Его ранняя редакция, относящаяся к 1839 г., вместе со ст. «Любовь мертвеца» была вписана Л. 10 марта в альбом Марии Арсеньевны Бартеневой. Значительно переработанное, оно было передано самим Л. в редакцию журнала «Отеч. зап.» А. А. Краевскому, который позднее вспоминал об этом: «…”А кстати вот тебе новое стихотворение“, — Л. вынул листок и подал мне. Это было “Есть речи — значенье…”. Я смотрю и говорю: “Да здесь и грамматики нет — ты ее не знаешь. Как же можно сказать “из пламя и света”? Из пламени!” Л. схватил листок, отошел к окну, посмотрел. “Значит, не годится?” — сказал он и хотел разорвать листок. “Нет, постой, оно хоть и не грамматично, но я все-таки напечатаю”. — “Как, с ошибкой?” — “Когда ничего придумать не можешь. Уж очень хорошее стихотворение”. — “Ну черт с тобой, делай, как хочешь”, — сказал Л.» [8; 372] (ср. рассказ об этом эпизоде И. И. Панаева: [4; 240–241]). По мнению И. Л. Андроникова, после публикации в «Отечественных записках» Л. продолжал работать над текстом, результатом чего и стало ст. «Волшебные звуки» [1; 574–576], [2; 448–469]. Однако Э. Найдич считает, что эта переработка была сделана после смерти Л. В. А. Соллогубом, и т. о. «Волшебные звуки» представляют собой контаминацию альбомной и опубликованной редакций ст. — изменения, которым подвергся в ней опубликованный Л. текст, противоположны тому направлению работы, которая первоначально была проведена самим поэтом перед тем, как он принял решение напечатать ст. [6; 162–163].
Авторская воля, которая проявилась в процессе переработки ст. от альбомной к печатной редакции, связана с постепенным усилением обобщающей силы лирического образа. В альбомном ст. преобладает интимно-личная интонация близкого, доверительного общения с конкретным адресатом — по-видимому, сестрой владелицы альбома, Прасковьей Арсеньевной Бартеневой (ей также посвящены ст. поэта «Скажи мне, где переняла…», «Как небеса твой взор блистает…», «Она поет — и звуки тают…», «Слышу ли голос твой…»). Поэтическое обращение к талантливой певице П. А. Бартеневой строится в духе привычного для романтической поэтики мотива музыки, истинное понимание которой доступно немногим («Их многие слышат, / Один понимает…»); музыка, звуки родного голоса врачуют душу, становятся для человека, способного расслышать в них дружеский привет, истинным спасеньем от тоски и отчаяния.
В сравнении с альбомной редакцией в опубликованном ст. последние три строфы звучали принципиально по-иному:
И жизнь в них играет,
Их многие слышат,
Один понимает.
Лишь сердца родного
Волшебного слова
Целебные звуки.
Душа их с моленьем,
Как ангела, встретит,
[6; 158]
|
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Рожденное слово.
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я,
Не кончив молитвы
На звук тот отвечу
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.
|
По мнению Э. Найдича, «центральная поэтическая формула и последующие строки раздвинули рамки интимной лирики, создали совершенно другой масштаб стихотворения <…> Секрет лермонтовского стихотворения в том, что оно как бы непроизвольно отвергает различные представления о слове, свойственные романтизму, проникает в изначальную полноту и действенность слова» [6; 159].
Характерный для романтизма в целом мотив «невыразимого» (ср. В. А. Жуковский) лишь открывает ст. Л., позднее, с развитием художественной мысли переходя в иное качество. Немалую роль в этом сыграла и мнимая грамматическая «нестыковка» в тексте ст., не случайно так и не отредактированная Л. (см. воспоминания А. А. Краевского и И. И. Панаева). Ритмико-интонационное и грамматическое нарушение нормы становилось в данном случае свидетельством нового эмоционального состояния, которое переживалось лирическим субъектом: от отстраненности и убежденности в том, что всякий человек обречен на непонимание, он переходит к подлинному волнению, от ожидания «ответа средь шума мирского…» — к тому, чтобы самому дать такой ответ другому страждущему человеку. Тем самым лермонтовский человек делает шаг навстречу миру и людям, разрывая круг одиночества, связанного в мотивной структуре лирики Л. с тяжелейшими эмоциональными переживаниями.
Художественный смысл ст. может быть выявлен и на более обобщенном, собственно метафизическом уровне. Впервые на это указал С. В. Ломинадзе, отмечавший, что в ст. «Есть речи — значенье…» «…земное и запредельное, космическое и сокровенно-личное непостижимо соединились» [5; 127] (ср. полемику с этой точкой зрения как «романтической» в указанной работе Э. Найдича [6; 160]). Не только антитеза звука и значенья, генетически связанная с общеромантическим противопоставлением «выраженья» и «невыразимого», но именно откровение о Божественной природе слова — Логоса возникает у Л. и на образно-символическом уровне, которая восходит здесь «к ветхозаветной и евангельской символике, сближавшей Логос с огнем и светом» [3; 123]. Лермонтовская формула «Из пламя и света рожденное слово…», т. о., может быть соотнесена и с жанрово-тематическим кругом поэтической «молитвы» [там же], и с традицией метафизической поэтологии XVIII столетия, прежде всего Г. Р. Державина, развивавшего мотив озарения слова Божественным светом Того, Кто есть «Свет, откуда свет истек».
«Волшебные звуки» положена на музыку Б. А. Фитингоф-Шель.
<Комментарии> // Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4-х т. М.: Художественная литература, 1964. – Т. 1. – С. 574–576; 2) Андроников И. Л. Лермонтов. Исследования и находки. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 448–469; 3) Косяков Г. В. Художественная метафизика Логоса в лирике М. Ю. Лермонтова // Омский научный вестник, 2014. – № 1 (125). – С. 120–124; 4) Лермонтов в воспоминаниях современников. – М.: Художественная литература, 1964. – С. 240–241; 5) Ломинадзе С. В. «Не кончив молитвы…» // Вопросы литературы, 1970. – № 1. – С. 127–128; 6) Найдич Э. «Есть речи – значенье…» // Найдич Э. Ж. Этюды о Лермонтове. – СПб.: Художественная литература, 1994. – С. 162–163; 7) Найдич Э. «Из пламя и света рожденное слово» // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. – СПб.: Художественная литература, 1994. – С. 156–163; 8) Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 5-ти т. / под ред. П. А. Висковатова. – М.: Типо-лит. Рихтера, 1891. – Т. 6. (Биография). – С. 372; 9) Фризман Л. Г. «Есть речи – значение» // ЛЭ. – С. 158; 10) Фризман Л. Г. Стихотворенье Лермонтова «Есть речи – значенье…» // Научные доклады высшей школы. – Филологические науки, 1971. – № 4. – С. 28 – 31. 11). Лермонтов в музыке: Справочник. / Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. –М.: Сов. Композитор, 1983.– 176 с.
Т. А. Алпатова