«ЛАСКАЕМЫЙ ЦВЕТУЩИМИ МЕЧТАМИ…»
— см. «Смерть»
«ЛАСКАЕМЫЙ ЦВЕТУЩИМИ МЕЧТАМИ…»
— см. «Смерть»
«ЛИКУЙТЕ, ДРУЗЬЯ, СТАВЬТЕ ЧАШИ ВВЕРХ ДНОМ…»
— см. «Песня».
«ЛИЛЕЙНОЙ РУКОЙ ПОПРАВЛЯЯ…» (1841).
Автограф хранится в РНБ, Собр. рукописей, М. Ю. Лермонтова, № 12 (записная книжка, подаренная В. Ф. Одоевским). Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1844. № 2. Отд. 1. — С. 201.
Это четверостишие, вероятно, — набросок для более крупного произведения, возможно, баллады. В автографе за ним следует набросок «На бурке под тенью чинары…», который связан с первым ст. тематически, он также написан трехударным дольником, тяготеющим к 3-стопному амфибрахию. Такой размер замедляет темп ст., делает звучание его строк более плавным, величественным. В обоих набросках развивается восточная тематика. В ст. «Лилейной рукой поправляя…» Л. использует слова «капгар» (от тур. черный), «туксус» (тюксюз) (от татар. безбородный), что подчеркивает тюркский колорит. Эпитет «лилейный» («Лилейной рукой поправляя…» [II; 199]) в этом ст. помогает создать образ совсем юного молодого человека. В ст. «Кинжал», например, он использовался, чтобы описать возлюбленную поэта: «Лилейная рука тебя мне поднесла / В знак памяти, в минуту расставанья…» [II; 108]. Ст. проникнуто легкой иронией, поэт с улыбкой описывает своего героя: «Краснеет как дева молодая / Капгар, молодой туксус» [II; 199].
Лит.: 1) Андроников И. Л. Комментарии. // Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: В 4 т. –М.: Художественная литература, 1964. – Т. 1. – С. 658; 2) Аринштейн Л. М. «Лилейной рукой поправляя» // ЛЭ. – С. 255; 3) Шадури В. С. «Кинжал» // ЛЭ. – С. 221; 4) Шувалов С. В. Мастерство Лермонтова. // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. – Сб. 1. – М.: ОГИЗ, 1941. – С. 280.
Н. В. Михаленко
«ЛИСТОК» (1841).
Автограф беловой хранитсяв РНБ, собрание рукописей Лермонтова, № 12 (записная книжка, подаренная Лермонтову В. Ф. Одоевским), лл. 10 об. – 11. Черновой автограф карандашом – там же, лл. 18 об. – 19 (лл. 7 об. – 8). Одно из поздних ст. Л.: май – начало июля 1841 г. Впервые опубликовано в «Отечественных записках» (1843, Т. 28, № 6, отд. I, – С. 193).
Л. Значительно расширяет смысловой контекст устойчивого символа, распространенного в европейской и русской литературе ХVIII-ХIХ вв.: образ одинокого листка франц. поэта А. Арно использовал В. А. Жуковский, И. И. Козлов, Д. В. Давыдов. В лирике Е. П. Ростопчиной «осенние листы» свидетельствуют о воспоминаниях сердца, былых страстях, увядших мечтах одинокой натуры.
Одно из лучших ст. Л., в котором необычайно тонко и ярко выражен мотив одиночества и странничества гонимого жестокою судьбой героя. Форма диалога позволяет очертить границы между самодовольным бездушием и острым чувством тоски одинокого скитальца, погибающего «от холода, зноя и горя». «Бедный листочек дубовый» противостоит молодой чинаре, беспечно играющей «изумрудными ветвями» с морским ветром. Прижавшись у её корней, он ищет спасения, хотя бы на время, и молит «с тоскою глубокой», но тщетно. Холодная суровость чинары, её равнодушие не оставляет надеж на милость иссохшему и пожелтевшему листу. Эпитет «бедный» – символизирует бесприютность неокрепшей души в огромном, враждебном мире, чуждом сострадания и жалости.
Философский подтекст ст. позволяет рассматривать произведение поэта как притчу, глубоко и емко раскрывающую трагедию увядшего поколения, представленного в «Думе» и в романе «Герой нашего времени».
«оторвавшись от ветки родимой», «в степь укатился», «засох и увял». Такая последовательность не случайно выстроена Лермонтовым. Судьба порой безжалостна к тем, кто теряет связь с родной почвой, оторван от корневой основы жизни – живительного источника силы и крепости. Дуб является традиционным символом вечности, стойкости, от которого отлучён молодой побег. Отсюда и неизбежная трагедия скорого увядания, тоски и отчаяния, с которой лирический герой обращается к молодой чинаре в поисках спасения. Но чуждая среда не принимает неведомого пришельца, а сил вернуться к истокам уже не достаёт. «До срока созревший в отчизне суровой», герой обречен на бессмысленное скитание и одиночество.
«Листок» // ЛЭ. – С. 263.
Л. И. Шевцова
«ЛЮБЛЮ Я ЦЕПИ СИНИХ ГОР…» (1832).
Автограф беловой хранится в ИРЛИ, (оп. 1, № 4 (тетр. IV), л. 17–17 об.). Другой автограф (с неполным текстом) хранится в НИОР РГБ (Ф. 500, к. 1. ед. 2). Впервые опубликовано: «Отеч. зап.». 1859. Т. 125. № 7. Отд. I. — С. 57–58.
«Возможно, стихотворение является авторским отступлением из поэмы «Измаил-Бей», не вошедшим в окончательную редакцию» (Л. Н. Назарова) [4].
Образы гор и луны в ст. связаны с ранними наблюдениями Л. в Тарханах и с впечатлениями его поездки на Кавказ в 1825 г. Известны записи Л., сделанные в 1830 г.: «Когда я еще мал был, я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые в виде рыцарей со шлемами теснились будто вокруг нее…» [1] — и в 1832 г.: «Синие горы Кавказа… <…> Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и, в розовый цвет одеваясь, они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро» [1; 5]. Не случайно «общий романтический колорит сочетается в ст. с художественной конкретностью. В частности, луна (излюбленная и обычно статичная деталь романтического пейзажа) предстает здесь в своих естественных изменениях: в начале южного вечера она “ярка без света и красна”; затем, поднимаясь все выше, ее “белое чело” осыпает окрестность “сребристым блеском”; наконец, герой замечает, что луна как бы вновь приблизилась, “склонив” к путнику “свой взор”, и ведет с ним безмолвную беседу» (Л. Н. Назарова) [4].
Изображение природы в ст. не ограничивается пейзажной зарисовкой. И. А. Киселева справедливо пишет о философской наполненности образов природы в лирике Л.: «В символическом ландшафте поэтического космоса Л. ведущими являются образы водного простора, гор, пустыни, онтологию которых поэт видит в их функциях порога, пространства перехода» [3]. Во второй части ст. «Люблю я цепи синих гор…» лирический субъект, ощущая родство с природой, пытается вырваться из повседневности и жить в ином, широком мире («В пространстве голубых долин, / Как ветер, волен и один…»), делая шаг «к реализации надмирного, божественного начала в человеческом существе» [3]. Стремление выйти за пределы предназначенного человеку и вера в такую возможность проявляют себя в ощущении отрыва от земли, в желании слиться с конем и ускорить бег, превратив его в полет, и в тайной мысли о «владычестве степей»:
Как он, ударивши ногой,
Движенья сковывал свои,
И с ним себя желал я слить,
И долго так мой конь летел <…>
<…>
Казалось, упрекала в том,
Хотел владычество степей
В ту ночь оспоривать у ней! [II; 7]
_Лит.: 1) Андреев-Кривич С. А. Всеведенье поэта. – М.: Советская Россия, 1973. – С. 25–31; 2) Андроников И. Л. Комментарии // Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. –М.: Художественная литература, 1964.– Т. 1. – C. 628; 3) Киселева И. А. Творчество М. Ю. Лермонтова как религиозно-философская система. – М.: МГОУ, 2011. – С. 123, 100; 4) Назарова Л. Н. “Люблю я цепи синих гор” // ЛЭ. — С. 268; 5) Щеголев П. Е. Лермонтов. Воспоминания, письма, дневники. – М.: АГРАФ, 1999. – С. 24–25; 6) Лермонтов в музыке: Справочник. // Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. –М.: Сов. Композитор, 1983.– 176 _с.
Е. Н. Орехова
«ЛЮБЛЮ, КОГДА, БОРЯСЬ С ДУШОЮ…»
— см. «Стансы».
«ЛЮБОВЬ МЕРТВЕЦА» (1841).
Автограф хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 25 (альбом М. А. Бартеневой), датированный Л. «Марта 10–го 1841»; черновой автограф хранится в РНБ, Собр. рукоп. Л., № 11, л. 2– 2 об. (альбом Л.). Впервые опубликовано с купюрами в альманахе «Утренняя заря» (СПб., 1842, — С. 44–46).
Написано в Санкт-Петербурге весной 1841 г. В черновых автографах употреблено несколько вариантов заглавия «Новый мертвец», «Живой мертвец», «Влюбленный мертвец». Название «Любовь мертвеца» указывает на дистанцирование авторской позиции от сознания лирического героя. Традиционно данное ст. связывается с французским поэтическим источником — «Le Mort amoureux» («Влюбленный мертвец», 1839) А. Карра, а также с произведением Д. В. Веневитинова «Завещание» (1826). Следует учитывать произведения Л., написанные ранее «Письмо» (1829), «Настанет день — и миром осужденный…» (1831).
«Любовь мертвеца» он пребывает в загробной сфере. Возникает онтологическая граница между трансцендентным и земным миром, связь с которым сохраняется на уровне мирочувствования лирического героя, что придает тексту обостренность и драматизм. Ключевой проблемой произведения становится изображение страстного мирочувствования героя.
«покоя и забвения». Герой не отрицает ни «прелесть бестелесных», однако ему, тоскующему по чувственной земной полноте, они не достаточны. Земное бытие становится необходимым условием осуществления идеала для души, сохраняющей весь спектр земных чувств. Душа соотносит себя с земным прошлым и настоящим. Происходящее на земле отзывается в душе с обостренностью вечности. Заклинания, обращенные к земной возлюбленной, подчеркивают стремление преодолеть онтологическую границу. Неупокоенность приносит герою страдание, рефлексию, что не позволяет ему обрести духовную целостность. Мир в восприятии героя разорван на «рай святой», собственное мытарство и земное бытие. В вечность герой переносит то, что составляло смысл его земной жизни. Не только память о вечности на земле, но устремленность к земному миру из вечности становятся характеристиками поэтического мира Л.
Лит. 1) Висковатов П. А. Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество. – М. Современник, 1987. – 494 с.; 2) Вольперт Л. И. Лермонтов и литература Франции. – СПб. Алетейя, 2008. – 298 с.; 3) Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. – Л. Ленинградское отделение Изд-ва АН СССР, 1961. – 370 с.
Г. В. Косяков