Лермонтов М.Ю. Энциклопедический словарь.
Лирика М. Ю. Лермонтова.
Буква "З"

«ЗАБЛУЖДЕНИЕ КУПИДОНА» (1828).

Автограф хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 2 (тетрадь II), л. 3. Впервые опубликовано в Соч. под ред. Висковатова (т. 1, 1889, стр. 1).

Раннее ст. Л. (1828), написанное в традициях классицистической поэзии и использующее образы античной мифологии. Появление этого ст., по-видимому, объясняется влиянием на Л. его учителей А. Ф. Мерзлякова и С. Е. Раича. Ст. представляет собой единственную попытку Л. создать басню-аллегорию в манере «легкой поэзии». Концовка ст. напоминает эпиграмму, и несколько произведений в подобном жанре были впоследствии написаны Л. («Новогодние мадригалы и эпиграммы»). В. Э. Вацуро указывает на то, что история Эрота, наказанного женщинами, была известна в литературе того времени; в 1829 г. (т. е. после лермонтовского «Заблуждения Купидона») сходный сюжет был опубликован в «Дамском журнале» в составе «Анекдотов, мыслей и замечаний» С. Н. Глинки.

Однако, несмотря на некоторую несамостоятельность в выборе сюжета и героев, Л. сумел передать в ст. то, что волновало его. Иеромонах Нестор (Кумыш) отмечает, что даже в этом раннем ст. поэт «в шутливой форме говорит о том, что его душа уязвляется любовью в гораздо большей степени, нежели сердце женщины» [3; 31]. Это несоответствие «всецелой преданности лирического героя предмету любви и незначительности чувства, которое будет испытывать его возлюбленная» [3; 31] найдет отражение и в других ст. Л. («Баллада, 1829; «К*», 1832).

— Л.: Наука, 1985. — С. 49–90; 2) Нейман Б. В. Русские литературные влияния в творчестве Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худ. лит., 1941. — С. 422–465; 3) Игумен Нестор (Кумыш). Тайна Лермонтова. — СПб.: Филологический факультет СПб- ГУ; Нестор-История, 2011. — 340 с.

Т. С. Милованова

«ЗАБУДЬ ОПЯТЬ…»

— см. «К другу»

«ЗАБЫВШИ ВОЛНЕНИЯ ЖИЗНИ МЯТЕЖНОЙ…»

«М. Ю. Лермонтов. Сочинения» под ред. Висковатого (Т. 1. С. 9).

Данный ст. набросок представляет собой попытку вольного перевода баллады И. В. Гете «Рыбак» («Der Fischer», 1779), что свидетельствует о творческом интересе Л. к немецкой поэзии. Набросок интересен прежде всего ритмическим новаторством Л., который использовал метрическую форму стиха, не совпадающую с оригиналом. По наблюдениям М. А. Пейсахович, «этот отрывок весьма интересен необычным сочетанием амфибрахических стихов — от четырех- до одностопного, по метрической схеме 4–4–3–3–2–1–2–3».

Некоторой трансформации подверглась и содержательная сторона баллады, в которую Л. ввел новые образы («прибрежная скала») и мотивы («прошедшее счастье»). Кроме того, как отмечает Федоров А. В., «рассказ у Гете ведется с момента, являющегося непосредственным началом эпизода», в то время как «Лермонтов в двух начальных стихах сообщает как бы предысторию рыбака, окрашенную в пасторально-идиллические тона и мотивом покоя перекликающуюся со словом «ruhevoll» у Гете». Ср.:

Das Wasser rauscht’, das Wasser schwoll,
Ein Fischer sa. daran,

Kuhl bis ans Herz hinan…

Лит.: 1) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова: 150 лет со дня рождения, 1814–1964. — М., Наука, 1964. — С. 465; 2) Федоров А. В. Лермонтов и литература его времени. — Л., Худ. лит., 1967. — С. 243–244.

Е. Н. Орехова

«ЗАВЕЩАНИЕ» («ЕСТЬ МЕСТО: БЛИЗ ТРОПЫ ГЛУХОЙ…») (1831)

— юношеское ст. Л. Автограф хранится в ИРЛИ, тетрадь X, копия — ИРЛИ, тетрадь XX. Впервые опубликовано 26 февраля 1876 г. в «Саратовском листке», №43.

Датируется летом 1831 г. по приписке рукой Л.: «Середниково; ночью; у окна». Лирический герой ст. обращается с просьбой похоронить его …близ тропы глухой // В лесу пустынном, средь поляны, поставить на могиле крест «из клену» и положить «дикий камень»; он надеется, что И добрый человек, быть может, / На этом камне отдохнет [I; 188]. В копии в скобках стоит заголовок «Из Гете», указывающий на то, что ст. является переводом. Однако исследователи установили, что у Гете нет ст. с таким названием или же совпадающим по содержанию. И. Эйгес высказал предположение, что источником «Завещания» могло стать предсмертное письмо Вертера к Лотте из романа Гете «Страдания молодого Вертера» (1774) [3]. Т. о., «Завещание» — вольное стихотворное переложение прозаического текста. Также Эйгес обратил внимание на то, что в той же тетради Л. находится заметка, в которой роман Ж. -Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» сравнивается с «Вертером»: «Вертер лучше. Там человек — более человек» [3; 74].

Это свидетельствует о том, что в 1831 г. Л. читал Гете. Лермонтовский текст и фрагмент из Гете объединяет общая тема близкой смерти, просьба похоронить в определенном месте и надежда на то, что могила привлечет внимание путников. Эйгес так формулирует тематическую общность ст. Л. с отрывком из завещания Вертера: «В обоих случаях — и у Лермонтова, и у Гете — мы имеем выражение предсмертной просьбы похоронить тело в уединенном месте и надежды, что добрый человек не погнушается могилой самоубийцы» [3]. Федоров высказал убеждение, что «это сходство не подкрепляется соответствием в каких-либо конкретных образах: и место, избранное для погребения, изображается у Лермонтова совсем по-иному, чем в “Вертере”…, и образы прохожих даются иначе, и во всем стихотворении не обнаруживается ни одного словесного совпадения с прозаическим письмом Гете» [2; 146].

Высказывалось предположение, что тема Вертера, его трагической любви, перекликалась с личными переживаниями Л., связанными с безответным чувством к Н. Ф. Ивановой.

— Л., 1982. — С. 48–49; 2) Федоров А. Творчество Лермонтова и западные литературы // М. Ю. Лермонтов. — М., 1941. Кн. I. — С. 146–147; 3) Эйгес И. Перевод М. Ю. Лермонтова из «Вертера» // Звенья. М.; Л., 1933. Т. 2. — С. 72–74. 4) Эйхенбаум Б. М. Комментарии // Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. М.–Л., 1936. Т. 1. — С. 472–473.

«ЗАВЕЩАНИЕ» («НАЕДИНЕ С ТОБОЮ, БРАТ…») (1840).

Автограф неизв. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1841, т. 14, № 2, отд. III, с. 157.

Лермонтов М.Ю. Энциклопедический словарь. Лирика М. Ю. Лермонтова. Буква З

Стихотворение «Завещание». Список рукой Н. В. Гоголя. НИОР РГБ

Подлинный шедевр поздней лермонтовской лирики. Ст. написано в 1840 г. под впечатлением походной жизни русской армии в Чечне. Умирающий от раны «на вылет в грудь» армейский офицер, не принадлежащий к светскому кругу, в форме монолога-исповеди дает последние поручения своему боевому товарищу. Л. делает героем ст. «простого человека», близкого по духу Максиму Максимычу из романа «Герой нашего времени», рассказчику «Бородина», но моложе их. Достоевский справедливо заметил, что «лишь он (Л. — М. Д.) коснется народа, тут он светел и ясен. Он любит русского солдата, казака, он чтит народ» [1]. «Внимание к иной, чем его собственная, социальной среде делало поэтическую позицию Л. подлинно общечеловеческой», — считает С. И. Кормилов [2].

«…умер честно за царя» [I; 174]), любовью к родине («…родному краю поклон я посылаю» [I; 174]), родителям, и в то же время — страшным неверием.

Но вопреки всему душа героя не совсем огрубела на войне: к своему товарищу он обращается по-христиански «брат», не хочет расстраивать своих уже старых отца и мать («Признаться, право, было б жаль / Мне опечалить их» [I; 174]). Но не забыл он и о своей несчастной любви и, видимо, предательстве любимой женщины, которую не простил. Этим можно объяснить горькие строчки: «Пускай она поплачет… / Ей ничего не значит!» [I; 175]. О своей смерти он просит рассказать «соседке», зная, что она даже о нем и не спросит. Смерть становится поводом напомнить ей о себе, надеждой вызывать жалость, сочувствие, любовь.

В ст. тесно сплетаются два мотива: любовь и смерть. Готовность героя к смерти пугает, потому что в его состоянии ощущается вселенское одиночество, жизненная неустроенность, трагическое мироощущение, обида на судьбу, которые приводят к неверию в Божий промысел и как результат — холодному равнодушию к смерти. Белинский о заключительных строчках «Завещания» писал: «…последние стихи этой пьесы насквозь проникнуты леденящим душу неверием в жизнь и во всевозможные отношения, связи и чувства человеческие» [3].

Л. использует простую лексику, точные фразы, разговорную интонацию, переносы, обращения, просторечия («Ну, кто бы ни спросил…», «Ей ничего не значит!» [I; 175]). «Умер честно за царя» [I; 175]). — такая формулировка была в извещении о гибели солдат в XIX в., врачей называет «лекарями», родине посылает «поклон». «Завещание» написано чередующимся четырехстопным и трехстопным ямбом. В ст. четыре строфы, которые рифмуются по рисунку абабввгг и имеют мужскую рифму, лишь только две последние строчки каждой строфы объединены женской рифмовкой.

Монолог умирающего сбивчив. Л. передает обрывающуюся речь героя с помощью коротких и часто незаконченных предложений, а затрудненное дыхание — используя многоточия. На четыре строфы семь больших пауз. За этими паузами скрывается душевные страдания и физическая боль героя: «Поедешь скоро ты домой: / Смотри ж… Да что? Моей судьбой / Сказать по правде, очень / Никто не озабочен» [I; 174]).

в третьем, и т. д. Вспоминая о своей давней любовной драме, о женщине с «пустым сердцем», герой начинает сильно волноваться. Л. передает его состояние с помощью четырех пауз в последней строфе и восклицательной интонации: горькое признание в безответности своего чувства сочетается с недоговоренностью. Воспоминания о личной драме становятся кульминационным моментом «завещания», а многоточия выдают волнение.

Белинский писал о «Завещании»: «Это похоронная песнь жизни и всем ее обольщениям, тем более ужасная, что ее голос не глухой и не громкий, а холодно спокойный; выражение не горит и не сверкает образами, но небрежно и прозаично… Мысль этой пьесы: и худое и хорошее — все равно; сделать лучше не в нашей воле, и потому пусть идет себе как оно хочет…» [3].

Лит.: 1) Достоевский Ф. М. Пушкин. Лермонтов. Некрасов // Дневник писателя. — СПб., 1877 (сентябрь — декабрь); 2) Кормилов С. И. Русская литература XIX-XX веков: В 2 т. Т. I. — М. 2008. — С. 190–191; 3) Белинский В. Г. Полн. собр. соч.. М. — Л., 1953–1959. Т. IV. — С. 533.

М. А. Дорожкина 

«ЗАКАТ ГОРИТ ОГНИСТОЙ ПОЛОСОЮ…»

— см. «Смерть»

«ЗАЧЕМ Я НЕ ПТИЦА, НЕ ВОРОН СТЕПНОЙ…»

— см. «Желание»

«ЗВЕЗДА» («ВВЕРХУ ОДНА ГОРИТ ЗВЕЗДА…») (1830).

Автограф неизв. Печ. по копии в ИРЛИ, оп. 2, № 40 (копия из альбома А. М. Верещагиной), л. 3. Копия (без заглавия) представляет наиболее позднюю редакцию текста. Авторизованная копия хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетр. XX), л. 1. Впервые опубликовано: Библиотека для чтения. 1844. Т. 64. № 6. Отд. I. С. 130.

«Солнце бессонных» («Sun of the sleepless», 1815) из цикла «Еврейские мелодии» («Hebrew Melodies»). Другие ст.: «Звезда» («Светись, светись, далекая звезда…») и «Еврейская мелодия» («Я видал иногда, как ночная звезда…»). Переводом ст. Д. Г. Байрона или подражанием ему не является. Л. М. Аринштейн считает ст. «Звезда» («Вверху одна горит звезда…») самой поздней вариацией на тему далекой звезды потому, что «именно его Л. включил в задуманную в 1832 книгу избранных стихов (все отобранные для этого произведения переписаны в особую XX тетрадь); оно должно было открывать том» [1].

«Обращение к надземным сферам» [3], в частности, к звездам, характерное для лирики Л., появляется и в этом ст. Двухчастная композиция и сопоставление женского «нежного взора» со звездой напоминает ст. «Звезда» («Светись, светись, моя звезда…»). Однако, в отличие от него, в ст. «Звезда» («Вверху одна горит звезда…») появляется отчужденный от человека образ звезды, не дающей надежд и исцеления душе. Таков и соотнесенный со звездой женский образ в этом ст. («Мук никогда / Он зреть не мог, / Как та звезда, / Он был далек…» [I; 99]).

На основании «Записок» Е. А. Сушковой Л. М. Аринштейн устанавливает автобиографическую основу ст. [1]. Е. А. Сушкова сообщает о том, что «Звезда» посвящена ей и получена от А. М. Верещагиной, добавляя: «Я тогда имела привычку все смотреть вверх, и Лермонтов смеялся надо мной и часто повторял, что стоит быть у моих ног, чтоб никогда не быть мной замечену» [4].

«Звезда» («Вверху одна горит звезда…»), а также язвительность интонаций и резкость оценок отделяют его от произведений, включающих отрадное воспоминание о первой любви («Звезда» («Светись, светись, моя звезда…»), «Первая любовь», «Кавказ»), сближая с такими ст. 1830 г, как «Нищий» («У врат обители святой…»), «Я не люблю — зачем скрывать!», посвященными Е. А. Сушковой [4; 5]. «Динамичный эффект “короткого” ямба и мужских рифм усилен астрофичностью ст.; в результате на интонационном уровне возникает непрерывный и весьма энергичный поток стихотворной речи, строфически неразложимой и членимой лишь синтаксически. <…> Подобного рода ритмико-мелодичесакая конфигурация встречается у Л. лишь однажды — в ст. “Прощанье” (“Прости! Прости!..”), тоже романсного типа, тоже написанного в 1830–1831 гг.» (Л. М. Аринштейн) [2].

Ст положили на музыку: Ф. М. Амиров, Д. И. Аракишвили, Н. Ф. Аргамаков, Н. Я. Афанасьев, М. В. Бегичева, В. Д. Биберган, И. Бронзарт, П. П. Булахов, А. К. Вустин, Г. А. Гольденберг, В. В. Гурдов, Ф. А. Заикин, А. Ф. Казбирюк, М. Н. Калачевский, Ю. А. Капри, А. А. Козакевич, Ц. А. Кюи, Н. С. Лавров, В. С. Левитская, С. М. Ляпунов, Х. Э. Матусевич, М. Нажет-Вильбушевич, И. Г. Неймарк, О. В. Никольская, В. А. Оранский, В. Н. Пасхалов, М. Понсе, Г. М. Римский-Корсаков, А. М. Севастьянов, К. С. Сорокин, Н. А. Тивольский, А. А. Шеншин, М. А. Шишкин, А. М. Шмидтгоф, П. А. Щуровский, Е. Эггерс, Ю. М. Яцевич [7].

«Звезда» («Вверху одна горит звезда…») // ЛЭ. — С. 175; 2) Аринштейн Л. М. Реминисценции и автореминисценции в системе лермонтовской поэтики // Лермонтовский сборник / Под ред. И. С. Чистовой, В. А. Мануйлова, В. Э. Вацуро. — Л.: Наука, 1985. — С. 42, 43; 3) Бесчеревных Ю. С., Виноградова И. К. Нравственный идеал в любовной лирике Лермонтова // М. Ю. Лермонтов. Проблемы идеала: Межвузовский сб. научных трудов / Отв. ред. И. П. Щеблыкин. — Куйбышев: КГПИ, 1989. — С. 27; 4) Сушкова Е. А. Записки. — Л., 1928. — С. 135; 5) Щеголев П. Е. Лермонтов. Воспоминания, письма, дневники. — М.: АГРАФ, 1999. — С. 25–26; 6) Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. — М. — Л.: Наука, 1961. — С. 304–309; 7) Лермонтов в музыке: Справочник // Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. —М.: Сов. композитор, 1983.– 176 с.

А. Р. Лукинова

«ЗВЕЗДА» («СВЕТИСЬ, СВЕТИСЬ, ДАЛЕКАЯ ЗВЕЗДА…») (1830).

Автограф: беловой хранится в ИРЛИ, оп. 1, № 6, тетр. VI. Впервые опубликовано: Соч. под ред. П. А. Висковатова. Т. 1. 1889. С. 91.

Ст. написано в один из наиболее «продуктивных» [8; 13] периодов творческой деятельности Л. (в 1830 г. создано 5 поэм и около 100 ст. [5]) и является одним из первых в ряду ст. Л., содержащих звездные мотивы. «Звездный мир притягивал к себе поэта <…> Звезды “манили” его, “влекли” к себе, “звали”, он “встречал” их» (В. Н. Аношкина) [2]:


Чтоб я в ночи встречал тебя всегда;
Твой слабый луч, сражаясь с темнотой,
Несет мечты душе моей больной;
Она к тебе летает высоко;

Я видел взгляд, исполненный огня.
(Уж он давно закрылся для меня),
Но как к тебе к нему еще лечу;
И хоть нельзя, – смотреть его хочу. [I, 99]

«Солнце бессонных» («Sun of the sleepless», 1815) из цикла «Еврейские мелодии» («Hebrew Melodies») (более точный перевод — «древнееврейские», т. е. библейские мелодии), однако имеет значительные отличия и не может считаться переводом или подражанием Байрону [3]. Л. М. Аринштейн выделяет 3 ст. Л. 1930 г., перекликающиеся с указанным ст. Байрона, однако резко отличающиеся от него и друг от друга своим поэтическим строем: «Звезда» («Светись, светись, далекая звезда…»), «Еврейская мелодия» и «Звезда» («Вверху одна горит звезда…»). Ст. «Звезда» («Светись, светись, далекая звезда…») исследователь относит к «медитативной лирике», считая его по жанру близким к элегии [4].

«Природа у Л. вовсе не фон, не “орнамика”, а символ, картина, с помощью которых глубже и острее раскрывается психологическое состояние человека. Ни у одного русского поэта до Л., в т. ч. и у Пушкина, этот принцип не получил такого универсального <…> применения» (И. П. Щеблыкин) [11]. Ст. принадлежит к ранним произведениям Л. («Звезда» («Вверху одна горит звезда…»), 1830; «Очи NN», 1830; «Черны очи», 1830; «Еврейская мелодия», 1830; «Небо и звезды», 1831; «Как в ночь звезды падучей пламень…», 1832; и др.), в которых образ звезды позволяет не только понять психологическое состояние человека и сущность сопоставляемого со звездой явления, но и познать жизненные закономерности.

Две графически отделенные друг от друга части ст.: обращение к звезде и размышления о тайнах души, хранящей любовь, – внутренне связаны между собой. Построенная на контрастах характеристика звезды, «слабой», но «сражающейся с темнотой», далекой, но «несущей мечты» и исцеление душе («И груди сей свободно и легко»…), одновременно служит созданию идеального образа любви, «не подверженной тлену» [10].

В 1830 г. Л. часто вспоминает о первой любви, которую испытал во время длительной поездки на Кавказ в 1825 г. Известна запись Л. от 8 июля 1830 г.: «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет 9. Я ее видел там. <…> Ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. <…> Это была истинная любовь. <…> Я никогда так не любил, как в тот раз» [IV; 349-350]. Ст. «Звезда» («Светись, светись, далекая звезда…») стоит в ряду ст. 1830 г. («Первая любовь», «Кавказ»), в которых появляется мысль о хранимой сердцем чистой любви, понимаемой как «закон поступков, общего морального веления» [1]. Так в это время начинает складываться сохраняющийся до конца в лирике Л. идеал «одухотворенной женственности» [7]. Ее воплощением в ст. 1830 г. является неизъяснимо отрадный и потому желанный «взгляд», «божественный взор» далекой возлюбленной, уподобленной звезде.

Ст. положили на музыку: З. Л. Компанеец, Г. Лапшинский («Я видел взгляд, исполненный огня…»), Е. И. Яхнина [14; 128].

– М.: Советская Россия, 1973. – С. 44; 2) Аношкина В. Н. Звездный мир поэзии М. Ю. Лермонтова // «Мой гений веки пролетит…». К 190-летию со дня рождения М. Ю. Лермонтова. Воспоминания, критика, суждения. – Пенза: Лермонтовское об-во, 2004. – С. 133; 3) Аринштейн Л. М. Звезда («Светись, светись, моя звезда…») / ЛЭ. – С. 175; 4) Аринштейн Л. М. Реминисценции и автореминисценции в системе лермонтовской поэтики // Лермонтовский сборник / Под ред. И. С. Чистовой, В. А. Мануйлова, В. Э. Вацуро. – Л.: Наука, 1985. – С. 42, 43; 5) Афанасьев В. В., Боголепов П. К. Тропа к Лермонтову. – М.: Дет лит., 1982. – С. 23; 6) Бесчеревных Ю. С., Виноградова И. К. Нравственный идеал в любовной лирике Лермонтова // М. Ю. Лермонтов. Проблемы идеала: Межвузовский сб. научных трудов / Отв. ред. И. П. Щеблыкин. – Куйбышев: КГПИ, 1989. – С. 27; 7) Герштейн Э. Г. Судьба Лермонтова. – М.: Худ. лит., 1986. – С. 97; 8) Розанов И. Н. Лермонтов – мастер стиха // Розанов И. Н. Литературные репутации. Работы разных лет. – М.: Сов. писатель, 1990. – С. 136; 9) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. – М., 1964. – С. 417–91; 10) Полукарова Л. В. Своеобразие лирического героя М. Ю. Лермонтова // М. Ю. Лермонтов. Проблемы идеала: Межвузовский сб. научных трудов / Отв. ред. И. П. Щеблыкин. – Куйбышев: КГПИ, 1989. – С. 42; 11) Щеблыкин И. П. Лермонтов. Жизнь и творчество. – Саратов: Приволжское кн. изд-во (Пензенское отд.), 1990. – С. 29–35; 12) Щеголев П. Е. Лермонтов. Воспоминания, письма, дневники. – М.: АГРАФ, 1999. – С. 25-26; 13) Эйхенбаум Б. М. Михаил Юрьевич Лермонтов. – М.: ОГИЗ, 1947. – С. 6. 14). Лермонтов в музыке. Справочник / Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. – М.: Сов. композитор, 1983. – 176 с.

А. Р. Лукинова

«ЗВУКИ» (1890–1831)

— раннее стихотворение Л. Список — ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), лл. 16 об. — 17. Автограф не известен. Есть сведения, что автограф Л. с посвящением Высотскому и датой «1830» был утерян еще при жизни гитариста. Впервые опубликовано в «Саратовском листке» (1875, № 256).

Ст. было написано под впечатлением от игры известного гитариста М. Т. Высотского, которого Л. ездил слушать вместе с приятелями. Его игра отличалась виртуозностью, самобытным стилем, выражавшимся в своеобразной интерпретации русской народной песни. По некоторым данным, Л. собирался брать у Высотского уроки по игре на гитаре. Трудно определить, что именно слышал Л. в исполнении Высотского, чей репертуар был очень разнообразен.

«Музыкализация» бытия, свойственная творчеству поэта, нашла яркое отражение в ст. Л. Поэт слушает и воспринимает музыку: она отвечает его душевному настроению, вызывает ассоциации, сближает реальную жизнь с воображаемой. Поэтические впечатления рождают образ звуковой, и в момент, когда лирический герой «внемлет сладким звукам», происходит взаимодействие чувств и мыслей, характеризующие определенный момент жизни: «Принимают образ эти звуки, / Образ милый мне..» [I; 285]. Поэт передает состояние сознания, когда внемузыкальные образы, навеянные воспоминаниями о прошлом, поют звуками, а музыкальные звуки «принимают внемузыкальный образ, зацветают зрительными образами» [1; 516]. Звуки, рождающиеся в сердце лирического героя, противопоставлены у Л. образу путника: «Как в пустыне путник безотрадной / Каплю вод живых!» [I; 285]. Так в ст. возникает мотив пути, странничества, символизирующий путь от дисгармонии и разорванности бытия к примиряющей и гармоничной картине мира.

«Мнится, слышу тихий плач разлуки, / И душа в огне» [I; 285]. Это позволяет говорить о таком лермонтовском художественном феномене, как воссоздание звукообразов не только как слышимых, но и как чувственно-духовных, эмоциональных, зрительных.

Обладающий духовным слухом и взором лирический герой Л. тонко улавливает звуки высших сфер бытия. Различные эмоциональные и духовные состояния лирического героя (любовь, печаль, тревога) предстают как звучащие. Причем подобные звуки у Л. обладают чувственными характеристиками: «…внемлю / Сладким звукам я». Так создается онтологическая реальность, в которой ощущается присутствие божественного начала.

Ст. положили на музыку: А. Ф. Гедике, Г. М. Римский-Корсаков.

Лит.: 1) Эйгес И. Музыка в жизни и творчестве Лермонтова // М. Ю. Лермонтов / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.: Изд- во АН СССР, 1948. — Кн. II. — С. 514–517; 2) Мануйлов В. A., Один из воспетых Лермонтовым // Ленинградский альманах, кн. 9, Л., 1954, — С. 322–325; 3) Мансурова А. В. Поэтика звукообразов в лирике М. Ю. Лермонтова: Дис. … канд. филол. наук: — Томск, 2004. —195 c.

«ЗВУКИ И ВЗОР» (1830–1831).

Юношеское ст. Л. Список: ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетрадь XX), лл. 33 об. — 34. Автограф не известен. Впервые опубликовано в «Северном вестнике» (1889, № 1, отд. I, с. 20).

В ст. своеобразно преломляются некоторые типично лермонтовские мотивы: таинственный разговор взглядов, мир музыки, полнота звуков. В философском стремлении через «единый миг» прикоснуться к вечному, утопив свое «настоящее», обрывочные образы-звуки воссоздают волнующий момент духовной жизни лирического героя. Сосредоточенность на одном мгновении, когда сердце «воли просит», усиливает мотив прощания: «Мне каждый звук опять приносит/ Печали пролетевших дней» (ср. ст. «Прости! мы не встретимся боле», 1832).

«Звуки и взор» // ЛЭ. — С. 176; 2) Лермонтов в музыке: Справочник // Сост. Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. —М.: Сов. композитор, 1983.– 176 с.

В. В. Шмелева

«ЗЕМЛЯ И НЕБО» (1830–1831?).

л. 34. Впервые опубликовано в «Сев. вестнике» (1889, № 3, отд. I, стр. 92). В это же время Л. работал над такими произведениями, как «Ангел», «Демон», «Поток», «Исповедь», связанными по направлению философской мысли. Ст. позволяет говорить о поисках Л. в идейно-эстетическом и ритмико-интонационном планах (обретение особой напевности) поэзии.

П. Н. Сакулин называет философскую концепцию Л. как поэта в данный период «демонической»: он как бы между землёй и небом, хоть и ближе к земле. Его мир на земле под покровом небес, счастье пребывания на которых пока ещё «грядущего тёмная даль».

связи земного человека, с его бренным телом и бессмертной душой, подверженной страху незнания, и небесного – неведомого, лишь обещающего блаженства. Тревожимый мыслью о тёмном небесном счастье в недоступной разуму безбрежной вселенной, Л. прикасается к теме жизни и смерти: грядущее небесное возможно только после земного существования, данного в ощущениях (земное «во власти у нас»). Уже познанные на земле муки дороги, с ними было бы жаль расстаться – вот то, что реалистически подчёркивает поэт. Это противопоставление небесному – как неизведанному – реальной действительности, данной в чувственных ощущениях, духовном любовании. В ст. сталкивается мотив изведанного и неизведанного как перспектива мотива пути, который будет характерен при упоминании земли в дальнейшем («Выхожу один я на дорогу…»), по М. Ю. Лотману.

Новаторство Л. проявляется в ст. не только в контрастной манере передачи сложной тематики, но и в освоении и демонстрации новых ритмических приёмов, идущих от немецкой и английской поэзии, с вариациями анакруз, что отмечено Б. М. Эйхенбаумом.

– М.: Изд-во АН СССР, 1941. – Кн. I. – С. 83-128. 2) Голованова Т. П. Земля и небо. // ЛЭ. – С. 176. 3) Лотман Ю. М. М. Ю. Лермонтов; Ф. И. Тютчев «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.» //О поэтах и поэзии. – СПб.: Искусство-СПБ, 1996. – С. 163-172; 178-193; 4) Сакулин П. Н. Земля и небо в поэзии Лермонтова // Венок М. Ю. Лермонтову. – М. -П.: Издание Т-ва «В. В. Думнов, Наследники Бр. Салаевых», 1914. – С. 194. 5) Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха. – Пб.: ОПОЯЗ, 1922. – С. 92-93.

В. В. Леденёва

Разделы сайта: