Лермонтов М.Ю. Энциклопедический словарь.
Лирика М. Ю. Лермонтова.
Буквы "Ч" - "Щ"

«ЧАША ЖИЗНИ» (1831).

Автограф — ИРЛИ, тетр. XI. Копия — там же, тетр. XX. Впервые опубликовано: «Отеч. зап.», 1859, № 11, отд. 1, с. 264–265.

Ст. относится к ранней философской лирике Л. В аллегорической форме поэт изображает не только свое трагическое мироощущение, но и мироощущение своего поколения. Ст. написано от лица поколения 1830-х гг. («мы», «нас», «не наша»). В центре метафора жизни как чаши. Чаша сделана из золота, что символизирует кажущееся счастье. Эта чаша пуста. Человек пьет собственные соленые слезы. Также как чаша жизни наполнена мечтой, так и человек полон иллюзиями, которые исчезают под действием времени («Когда же перед смертью с глаз / Завязка упадает, / И все, что обольщало нас, / С завязкой исчезает» [I; 203]). Ключевое слово первой строфы — «слезы», второй — «смерть», третьей — «мечта».

Образ «чаши жизни» как романтической аллегории был популярен в элегической поэзии 1820–30-х гг. Ст. Л. перекликается с «Двумя чашами» (1826) С. П. Шевырева. Но ст. Шевырева несет в себе философско-религиозный характер осмысления темы бытия, тогда как у Л. тема бытия тесно переплетена с мотивом разочарования, потерянности своего поколения. Также выражение «жизни чаша» встречается в ст. Л. «Монолог» 1829 г. (ср. «И нам горька остылой жизни чаша»), где тоже появляется образ разочарованного поколения.

1). Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. — М. ;Л.: АН СССР, 1961. — С. 323, 336; 2) Рождественский В. Лирика гнева и печали // Звезда. 1964. — №10. — С. 10.

М. А. Дорожкина

«ЧЕЛНОК» («ПО ПРОИЗВОЛУ ДИВНОЙ ВЛАСТИ…») (1832).

Автограф — ИРЛИ, оп. 1, № 21 а (Казанская тетрадь), л. 10 об. Первоначальный автограф: ИРЛИ, оп. 1, № 24 (письмо к С. А. Бахметевой от августа 1832 г.). Копия, отличающаяся от автографов — ИРЛИ, оп. 2, № 40 (по альбому А. М. Верещагиной, л. 10). Впервые опубликовано: Русская старина, 1873, Т. 7, № 3, С. 403).

«Мне кажется, что это недурно вышло; пожалуйста, не рвите этого письма на нужные вещи» [VI; 412].

Это ст. написано в трудный период жизни поэта, после смерти отца, разрыва с Н. Ф. Ивановой и переезда в Петербург.

В ст. «Челнок» создается образ, известный в мировой литературе со времен древнегреческого поэта Алкея («Буря», «Новый вал»), — корабля, брошенного в пучину вод. По сюжету и ритмике соотносится с написанным позднее Л. ст. «Парус».

Это ст. можно отнести к духовной лирике поэта. Образ моря как жизни человеческой с ее житейскими страстями создается святителем Василием Великим, Григорием Богословом, Игнатием Брянчаниновым и восходит к Псалтири: «Спаси меня Боже, ибо воды дошли до души моей… вошел во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня» (Пс. 68, 2–3).

К образу челнока, попавшего в бурю, обращался и поэт-декабрист, романтик Федор Глинка. В ст. «Вера» (1826), написанном в год ареста и ссылки, поэт укрепляет свой дух верой:

И под грозой сгорают небеса,
И вихри с кораблей сдирают паруса,
И треснули могучие канаты,
Ты в челноке будь Верой тверд!

Тебя чрез грозное волненье
На тонкой нитке проведет… [1].

У Л. море также показано как «царство страсти», его челнок выброшен на берег «после бури». Но романтический образ снижается оценочной лексикой: челнок — это «инвалид», «свое бессилие он знает», «никто ему не вверит боле / себя иль ноши дорогой». Кроме того, поэт пишет о приобретенном горьком жизненном опыте: «Пускай прилив его ласкает, / В обман не вдастся инвалид» [II; 58].

Духовный смысл ст. раскрывается в том, что поэт верит в Промысел Божий: «По произволу дивной власти». Ситуация гибели от страстей осмысливается им с высшей точки зрения: «Он не годится — и на воле! / Погиб — и дан ему покой!..» [II; 58]. Покой здесь показан как освобождение от страстей.

«Парус» поэт продолжит размышления о движению к покою в Боге. Духовное значение «покоя» в ст. «Парус» отмечал В. А. Котельников [2].

Лит.: 1) Глинка Ф. Н. Сочинения. — М.: Советская Россия, 1986. — 349с. 2) Котельников В. А. «Покой» в религиозно-философских и художественных контекстах // Русская литература, 1994. № 1. — С. 3–41; 3) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. — М.: Наука, 1964. – С. 450; 4) Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. — М. Л.: АН СССР, 1961. — С. 314.

Е. А. Федорова (Гаричева)

«ЧЕЛНОК» («ВОЕТ ВЕТР И СВИСТИТ ПРЕД НЕДАЛЬНОЙ ГРОЗОЙ…») (1830).

— ИРЛИ, оп. 1, № 6 (тетр. VI) л. 19 об. — 20. Копия — там же, оп. 1, № 21 (тетр. XX), л. 5 об. Впервые опубликовано: Соч. под ред. П. А. Висковатова (Т. 1, 1889, С. 98–99).

В ст. «Челнок» создается образ, известный в мировой литературе со времен древнегреческого поэта Алкея («Буря», «Новый вал»), — корабля, брошенного в морскую пучину. Отличается это ст. повествовательным характером и изобразительностью. Написано в традициях романтической баллады, видимо, под влиянием романтической поэзии и живописи. В 1819 г. в парижском Салоне была выставлена картина французского романтика Теодора Жерико «Плот «Медузы», сюжет которой использовал французский писатель Эжен Сю в авантюрном морском романе «Саламандра» (1832). Художник-романтик Эжен Делакруа также обращается к образу челнока или ладьи, брошенного в бушующее море, в картине «Данте и Вергилий» (1822). У Байрона в поэме «Дон-Жуан» (1823) также есть яркая картина кораблекрушения, в которое попадает герой, одержимый страстями.

И. Н. Розанов отмечает, что в лирике Л. 1830 г. «среди разных влияний 1-е место начало занимать влияние Байрона» [3]. Ст. написано, видимо, под влиянием романтической поэмы Байрона «Корсар» (1813–1814), где Конрад, морской пират, сражающийся с пашой Саидом, попадает в плен и являет «равнодушие к смерти». Ст. Л. написано строфами из шести строк, четверостишием с перекрестной рифмой и двустишием с парной рифмовкой. Поэма Байрона «Корсар» написана «героическим двустишием», которое, по мнению поэта, лучше соответствует повествованию.

Ст. «Челнок» Л. состоит из двух частей: первая часть рисует картину попавшего в бурю челнока с корсарами, которые везут пленника «в богатой чалме», умирающего от ран. Пленнику грозит двойная опасность («две могилы»), которая его не страшит. Вторая часть посвящена размышлениям о смерти: «чем ближе она, тем менее жалко нам свет». Заключительные строки написаны в традициях романтических поэм Байрона, в которых повествовательный сюжет соединяется с авторскими лирическими размышлениями: «И если б не ждал я счастливого дня, / Давно не дышала бы грудь у меня!» [I; 103].

Лит.: — М.: Мир, 1934. — С. 27; 2) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. —М.: Наука, 1964. – С. 450, 461; 3) Розанов И. Н. Лермонтов в истории русского стиха // ЛН. Т. 43–44. — М.: Изд. АН СССР, 1941. — С. 446–447.

Е. А. Федорова (Гаричева)

«ЧЕРКЕШЕНКА» (1829).

Автограф — ИРЛИ, оп. 1, № 2, т. II. Впервые опубликовано: Соч. М. Ю. Лермонтова под ред. П. А. Висковатого (1889, т. 1, с. 42–43).

Ст. «Черкешенка» (1829) написано в романтических традициях, во многом под влиянием воспоминания о первом посещении Кавказа поэтом в 1825 г. и его первой любви (см. «Кавказ», «Первая любовь»), а также романтической поэмы А. С. Пушкина «Кавказский пленник» (1820–1821гг.).

— дитя «природы дикой красоты», несущая в себе «тихую простоту» и принадлежащая к «народу счастливому» «степей глухих». Первая часть ст. утверждает красоту «естественного человека», воспитанного на лоне дикой природы. Но вторая часть ст. переводит нас в духовную, метафизическую сферу. «Взор девы» пробуждает сердце, а мысль устремляется в горную высь.

О символическом характере пейзажа у Л. пишет А. Ф. Лосев [2]. И. А. Киселева раскрывает символику образа гор в лирике Л.: «В символическом ландшафте поэтического космоса Л. ведущими являются образы водного простора, гор, пустыни, онтологию которых поэт видит в их функциях порога, пространства перехода» [1]. Третья часть ст. строится по принципу синтаксического параллелизма: «звуки райские» пробуждают «дух раскаяния» и потребность «узреть еще небесный вид», а «стон любви» звучит в памяти «до гроба», вызывая стремление покаяться.

Ст. положено на музыку В. Н. Кочетовым [5].

Лит.: 1)Киселева И. А. Творчество М. Ю. Лермонтова как религиозно-философская система. — М.: МГОУ, 2011. — С. 123, 100; 2)Лосев А. Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категориями // Изв. АН СССР. Серия лит-ры и яз. — М.: АН СССР, 1970. — Т. 29. Вып. 5. — С. 186, 377–390; 3) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. — М.: Наука, 1964. – С. 52; 4) Удодов Б. Т. М. Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. — Воронеж: Воронежский государственный университет, 1973. — С. 292; 5) Лермонтов в музыке: Справочник. / Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. —М.: Сов. композитор, 1983.– 176 с.

«ЧЕРНЫ ОЧИ» (1830?)

Автограф — ЛБ, М., 8228, 45, л. 2. Впервые опубликовано: Соч. изд. Акад. б-ки, т. 1, 1910, с. 188.

Ст. относится к сушковскому циклу, адресат легко угадывается: «Miss black eyes» («черноокая») — так называли Е. А. Сушкову в домашнем кругу. Ст. представляет собой образец любовной лирики раннего Л.: влюбленный поэт воспевает глаза своей возлюбленной. Рефреном звучит восклицание «Очи юга! черны очи!», повторяющееся в первой и третьей строфах. Выражение «черны очи» относится к возвышенно-поэтической лексике. Сравнение глаз возлюбленной («очей») со «звездами» — популярный прием в романтической поэзии 1820–30-х гг. (см. П. А. Вяземский «Черные очи» (1828), Пушкин «Ее глаза» (1828), В. И. Туманский «Песня» (1830-е гг.) и др.). В ст. нашли отражение психологические моменты развития отношений Л. и Сушковой. В первой строфе звучит мотив встречи («Нашей встречи был недобрый час»), во второй — понимание Л. любви как ада и рая («Я нашел для сердца рай и ад»). В третьей строфе любовь становится приговором: попав под очарование очей, лирический герой не может с собой ничего уже сделать. Отныне глаза любимой заменяют ему и «звезды дня» и «звезды ночи».

Ст. написано в песенной манере, о чем говорит наличие почти во всех четных строках пиррихия в первой стопе, сбивающего ритмическую интонацию хорея. Рифма «очи — ночи», повторяющаяся в каждой строфе, еще раз акцентирует внимание на романтической метафоре и связана с тайной очарования очей возлюбленной. Также отмечалось художественное несовершенство ст., связанное с отсутствием смысловой четкости.

1) Чистова И. С. «Черны очи» // ЛЭ. — С. 613.

М. А. Дорожкина

«ЧТО ТОЛКУ ЖИТЬ!.. БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ…» (1832).

Автограф: беловой — ИРЛИ. Оп. 1. Казанская тетрадь (№ 21а), л. 11– 11 об. Вариант автографа — РНБ, собрание рукописей Л., (№ 17), письмо к М. А. Лопухиной от 28 августа 1832 г., строфа 1 ст. здесь отсутствует, строфы 2 и 3 представлены в иной редакции. Ст. было впервые опубликовано в «Русской старине» (1872, т. 5, № 2, С. 289).

«кладбищенских» мотивов эстетики романтизма с отчетливо звучащей иронической тональностью. Приезд юного Л. в Санкт-Петербург и знакомство с высшим светом сопровождались для поэта разочарованиями, доказательство чему встречается в письме М. А. Лопухиной 28 августа 1932 г.: «… я видел образчики здешнего общества: дам очень любезных, кавалеров очень воспитанных — все вместе они на меня производили впечатление французского сада, и не пространного и не сложного, но в котором можно заблудиться в первый же раз, так как хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями» [VI; 703]. Эти мысли трансформируются в строки ст.:

Невольно узнавать повсюду
Под гордой важностью лица,
В мужчине глупого льстеца
И в каждой женщине Иуду. [II; 59]

А потрудитесь рассмотреть —
Все веселее умереть. [II; 59]

Однако и после смерти все подчиняется определенной схеме, в которой есть место и натуралистическому описанию происходящего с умершим, и заведенному порядку дальнейшего поведения живущих. Философское размышление о смысле жизни получает в данном ст. Л. трактовку в свете юношеского максимализма, вынесенного по первой строке в заглавие.

Вариант автографа РНБ с 23 стиха имеет значительное расхождение с вариантом автографа ИРЛИ как в сюжетном, так и в эстетическом планах: демонстрируя развитие темы «черного юмора» и гастрономических фантазий, поэт явно нарушает романтические традиции и откровенно эпатирует читателя:

Которой (я боюсь сказать)
Не суждено вам услыхать;
И если вы скончались в вере,
Как христианин, то гранит

Названье ваше сохранит
С двумя плачевными стихами,
Которых, к счастию, вы сами
Не прочитаете во век.

Захочет место на кладбище,
То ваше тесное жилище
Разроет заступ похорон
И грубо выкинет вас вон;

Подлив воды, подсыпав круп,
Кухмейстер приготовит суп —
(Все это дружески, без злости).
А там голодный аппетит

А там желудок вас сварит,
А там — но с вашим позволеньем
Я здесь окончу мой рассказ;
И этого довольно с вас. [II; 267]

«Евгения Онегина», выразившееся как в выборе иронически-бытовой тональности, так и строфике: первый вариант (ИРЛИ) данного произведения написан онегинской строфой, подвергшейся некоторому видоизменению в варианте автографа РНБ.

Лит.: — Л.: Гослитиздат, 1938–1940. — Т. 1. Стихотворения.– С. 317.

Т. М. Фадеева

«ЧУМА» (1830).

— ИРЛИ. Оп. 1. Тетрадь VIII, л. 12 об. -13 об. Копия содержит ошибки — ИРЛИ. Оп. 1. Тетрадь XX, л. 4–4 об. Впервые ст. было опубликовано с рядом неточностей в «Русской мысли» (№ 4, 1883, с. 77–78).

«чумой».

Подзаголовок ст. — «отрывок» — определяет его жанровое своеобразие, что подчеркивается авторской нумерацией 6 строф, начинающихся с 79-й.

Композиция ст. имеет завершенный характер и представляет читателю историю дружбы двух героев, получающей трагическую развязку, характерную для эстетики романтизма.

Схематичность в описании персонажей и отсутствие у них имен придает повествованию обобщенное и даже философское звучание. При создании образов героев, быть может, Л. испытал влияние поэмы А. С. Пушкина «Братья разбойники» (1822). Традиционное противопоставление характеров друзей («один был юн» — «другой узнал… жизни зло», «играла кровь в щеках» — «высокое и бледное чело») усиливает трагизм финала: из жизни уходит тот, кто не успел утратить «блистающий и быстрый взор», и даже любовь друга оказывается бессильной перед неумолимым роком. Эмоциональный накал внутренних переживаний старшего товарища, передающийся посредством использования глаголов («вставал, ходил, бледнел и вдруг садился вновь, ломал в безумье руки — но молчал»), наталкивается на бесстрастность механических действий могильщиков в последней строфе. Резкая интонационно-ритмическая смена в финале реализует авторскую мысль о холодности окружающего мира к трагедии конкретной личности.

«бестрепетно» ожидавшего конец героя.

Ст. написано октавой с нехарактерной для нее муж. рифмой.

Лит.: 1) Пумпянский Л. В. Стиховая речь Лермонтова // Литературное наследие. — Т. 43–44. — М.: Наука, 1941. — С. 398.

«ЧУМА В САРАТОВЕ» (1830).

Автограф: беловой — ИРЛИ. Оп. 1. Тетрадь VIII, л. 10. В автографе рядом с заглавием в скобках имеется помета Л. «Cholera-morbus» и записана дата: «1830 года августа 15 дня». Впервые с некоторыми искажениями ст. опубликовано в «Русской мысли» (№ 4, 1883, С. 76–77).

Юношеское ст. Л. написано во время эпидемии холеры в Нижнем Поволжье, которую обыватели называли «чумой». Ужасные картины бедствий и душевное состояние горожан было отражено в письме Н. Барсукова к М. П. Погодину: «…одни только гроба встречались на каждом шагу. Несчастие сие было тем разительнее, что здешние жители, пришельцы из разных краев, не имеющие совершенно никакого общего характера, тотчас упали духом и предались отчаянию и унынию» [1].

«волшебницы очей». Угроза трагического конца пробуждает картины возможного будущего, когда дорогую сердцу женщину нельзя будет даже похоронить и проститься с ней. Переживания лирического героя вызваны чувством вины, раскрывающимся в двух последних строках: «Затем что, сладкость их [уст] испив, / Я деву некогда забыл». Примечательно, что именно последний стих имел в вариантах автографа более резкое самообличение: «И эту деву позабыл», «Я эту деву позабыл» [I; 345].

Образ героини ст., предположительно, связан с Е. А. Сушковой.

«Чума в Саратове», «Чума», «Смерть».

Лит.: — СПб.: Типография М. М. Стасюлевича. 1890. — С. 197.

Т. М. Фадеева

«М. А. ЩЕРБАТОВОЙ» (1840).

— РГАЛИ, ф. 276, Оп. 1, №8, копия: ИРЛИ, оп. 1, № 15, т. XV, л. 10 об. Впервые опубликовано в 1842 году в журнале «Отеч. зап.» (Т. 2, № 1, отд. 1, С. 126).

«М. А. Щербатовой» (1840) посвящено молодой вдове Марии Алексеевне Щербатовой (ок. 1820–1879), которой Лермонтов был увлечен в 1839–1840 гг. Оно состоит из двух частей: в первой части героиня показана как дитя своей родной украинской природы и противопоставлена высшему свету. Высший свет характеризуются как «беспощадный» и «ледяной», здесь царит несвобода («светские цепи»), усталость («блеск утомительного бала»). Героиня несет в себе «приметы» «юга родного». Внешний образ героини строится по принципу синтаксического параллелизма (прием, заимствованный из фольклора): «уста ароматны», как украинские ночи, глаза «сини и прозрачны», как южное небо, ласки жгучи и нежны, как «ветер пустыни», румянец подобен зреющей сливе, а кудри отливают золотом солнца.

Вторая часть ст. посвящена духовному миру героини. Поэт показывает Щербатову как цельную личность, которая сохраняет в себе чистоту ребенка и православную веру: «В надежду на Бога / хранит она детскую веру». Поэта привлекает в героине ее внутренний покой, который позволяет ей сносить от окружающих «насмешки и зло».

Покой — ключевое понятие для православного мироощущения [6]. К нему обращается Л. в ст. «Мой дом» (1830– 1831). Именно пребывание в Боге дает чувство покоя и определяет те качества, которые привлекают поэта в героини: ее цельность, чувство собственного достоинства, способность сопротивляться страстям и верность, сильное, глубокое чувство, умение по-настоящему любить. Замечательно, что Лермонтов стремится определить национальные основы духовности: «следуя строго печальной отчизны примеру», «как племя родное». Видимо, это связано с духовными исканиями позднего поэта, для которого тема Отечества выступает на первый план.

Лит.: – 1841 гг. // Традиции и новаторство в русской литературе. — М.: Просвещение, 1973. — С. 58–75; 2)Андроников И. Л. Комментарии // Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4-х т. — М.: Худ. лит., 1964. — Т. 1. — 480 с.; 3) Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13т.. — М.;Л.: Худ. лит., 1953–1959. — Т. 6. — 650 с.; 4) Заславский И. Я. М. Ю. Лермонтов и украинская поэзия. — Киев: Днипро, 1977. — С. 13–19; 5) Иконников С. Н. Как работал М. Ю. Лермонтов над стихотворением. — Пенза: Кн. изд-во, 1962. — 79 с.; 6) Котельников В. А. «Покой» в религиознофилософских и художественных контекстах // Русская литература. 1994. — № 1. — С. 3–41; 7) Коровин В. И. Наблюдения над метафорой и сравнением в лирике Лермонтова 1837–1841 гг. // Уч. зап. МГПИ им. В. И. Ленина. — М., 1957. — Т. 115. В. 7. — С. 395–411; 8) Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. — М. -Л.: Наука, 1964. — 266 с.; 9) Найдич Э. Э. Стих. «М. А. Щербатовой» (Л. и Е. П. Гребенка) // М. Ю. Лермонтов. Сб. статей. — Ленинград: АН СССР, 1980. — С. 403–408; 10) Пигарев К. Романтическая поэзия в ее соотношении с живописью // Романтический реализм. — М.: Просвещение, 1973. — С. 434; 11) Розанов И. Лермонтов в истории русского стиха // ЛН. Т. 43–44. — М.: Изд. АН СССР, 1941. — С. 446–447.

Е. А. Федорова (Гаричева)