«У РОССИИ НЕТ ПРОШЕДШЕГО...»
— см. Планы. Наброски. Сюжеты.
«У РОССИИ НЕТ ПРОШЕДШЕГО...»
— см. Планы. Наброски. Сюжеты.
«УЖАСНАЯ СУДЬБА ОТЦА И СЫНА» (1831).
Автограф ИРЛИ, театр ХI. Копия более поздней редакции — там же, театр ХХ. Опубликовано впервые «Русский архив», 1872, № 9, стлб. 1850.
с другими произведениями, посвященными отцу («Я видел тень блаженства; но вполне», «Пусть я кого-нибудь люблю», «Эпитафия» («Прости, увидимся ль мы снова»), а так же с драмами «Странный человек» и «Menschen und Leidenschaften», законченными Л. в 1831 г.
Ст. представляет собой постскриптум к семейной драме, в нем нашли отражение тягостные отношения бабушки поэта E. A. Арсеньевой с Ю. П. Лермонтовым и факт прижизненной разлуки отца с сыном (Е. А. Арсеньева разлучила Л. с отцом в трехлетнем возрасте, закрепив право воспитывать внука в своем завещании, в противном случае она лишала Л. наследства). Несмотря на семейную распрю и редкие встречи с отцом, Л. считал Ю. П. не только кровно, но и духовно близким человеком. В 1830 г. шестнадцатилетний поэт хотел уйти к страдающему чахоткой отцу от бабушки, но этот порыв так и остался неосуществленным. Л. не мог не усмотреть символический знак близости отцу в том, что Ю. П. скончался в канун его дня рождения.
Ст. присущи все приметы романтической эстетики: образ отверженного светом героя, стремление вырваться за пределы окружающей реальности, прорыв сквозь предметную данность мира, стирание грани между посюсторонним и потусторонним, внутренняя бесконечность души, позволяющая поэту беседовать с умершими. Загробная разлука расценивается в ст. как продолжение и трагическая кульминация прижизненной разлученности двух близких существ. Наделяя отца приметами романтической отверженности, Л сближает свою участь с судьбой Ю. П. Драма «розной жизни» переживается как горестный итог людской вражды, но при этом все препоны на пути сближения бессильны угасить сыновью любовь.
В ст. использован романтический мотив смерти как освобождения от земных мук и страдания («Ты счастливей меня»), поэта страшит не столько уход из жизни, сколько связанное с ним забвение и гибель любви. Ст. строится как монолог, обращенный в «вечность роковую»: соотнося земную и небесную судьбу отца, поэт абсолютизирует чувство любви. Отказываясь судить земную жизнь отца («Не мне судить, виновен ты иль нет» [I; 232]), лирический герой Л. не готов примириться с загробной утратой дорогих сердцу воспоминаний и связей: «Ужель теперь меня совсем не любишь ты?/ О если так, то небо не сравняю/ Я с этою землей, где жизнь влачу мою; /Пускай на ней блаженства я не знаю, /По крайней мере я люблю!» [I; 233]. Как отмечалось исследователями [4], переживание временности любви, не способной перенестись в трансцендентный план, и смерти как поглощения человеческой индивидуальности оказалось устойчивым мотивом в лирике Л.
Лит: 1)Бродский Н. Л. Лермонтов. Биография. Т. 1, — М: Гослитиздат, 1945. — С. 341; 2)Вацуро В. Ранняя лирика Лермонтова и поэтическая традиция 1820-х гг // Русская литература, 1964. №3; 3)Голованова Т. П. Ужасная судьба отца и сына// ЛЭ. — С. 589; 4)Кедров К. А. Смерть // Мотивы поэзии Лермонтова// ЛЭ. — С. 311; 5)Попов О. П. Лермонтов Ю. П. // ЛЭ. — С. 243.
«УЗНИК» (1837).
Автограф (черновой без названия) — ГИМ, ф. 445, №227а (театр. Чертковской библиотеки), копия — ИРЛИ, театр. ХV. Впервые напечатано — «Одесский альманах на 1840», О.,1839, с. 567–68.
Ст. создано Л. в переломный в творческом отношении период в 1837 г., когда поэт находился под арестом за ст. «Смерть поэта». Наряду со ст. «Сосед», «Соседка», «Пленный рыцарь» входит в цикл так называемой тюремной лирики Л. Тот факт, что ст. создано автором, находящимся в тюремном заключении, позволяет видеть в нем не только аллегорию земного узничества, характерную для романтической поэзии в целом и для лирики Л. в частности, но и вполне реальную картину арестантского быта. По свидетельству А. П. Шан-Гирея [4], «Узник» был написан Л. вином на оберточной бумаге. Как и другие произведения Л., созданные в момент ареста 1837 г., ст. знаменует новый период творчества: Л. стремительно порывает с ученичеством и переходит в «ипостась» второго после Пушкина поэта России.
В качестве литературных источников указывались ст. Н. М. Языкова «Конь», пушкинский цикл «Песни западных славян» [1]. Ст. так же перекликается с пушкинским «Узником», но лишено побудительно-диалогического мотива («Давай улетим!»), вольнолюбивой декларативности и декабристских аналогий.
к многократно реализованной у Л. метафизической теме освобождения человеческого духа из «неволи» и поисков высшего типа жизни. Ст. соотносится с ранним ст. Л. «Желание» (1832г.), которое выглядит подготовительной редакцией к «Узнику». Л. использует первую строчку «Желания» «Отворите мне темницу…» в качестве зачина, но при этом существенно трансформирует ключевые мотивы: порыв к воле служит теперь не просто романтическим выражением мятежного пафоса, но и отражает конкретные переживания арестанта, страдающего от тюремной тоски и одиночества. Одиночество лирического героя утрачивает высокую романтическую патетику, ореол исключительности и избранничества, и обретает черты одинокости простого человека, лишенного свободы не в метафизическом, а в социальном аспекте.
Ст. написано четырехстопным хореем и имеет трехчастную структуру. В первой строфе выражен порыв узника к свободе, риторическая жалоба на неволю. Во второй части дана характерная для лирики Лермонтова картина пира, праздника жизни, из участия в котором лирический герой исключен. И, наконец, в третьей — описание тюремной камеры, в которую возвращает узника его едва успевшее воспарить воображение. Воля предстает высшей категорией, областью устремлений героя-арестанта и воплощается в трех ключевых образах: «сиянье дня», «черноглазая девица», «черногривый конь». Их символическая недостижимость подчеркнута затхлостью каземата, в который не проникает дневной свет, далекостью терема возлюбленной и необузданностью коня. Мечта лирического героя о воле разбивается о прозаические реалии тюремного быта («стены голые кругом», «умирающий огонь» лампады), порыв к свободе остается без ответа. Отъединенность и бесконтактность тюремного пространства выступает как лейтмотив, наиболее остро выраженный в финале ст. «безответ ностью» ночного часового. Т. о., единственным адресатом узника становится его собственное я, а свобода открывается за гранью привычной действительности, в области сна-прозрения.
Трехчастная композиция, фольклорная обобщенность, просьба об освобождении и жалоба на неволю сближают ст. с народной песней. Тесно связанный с юношеской лирикой Л., «Узник», тем не менее, сочетает остроту индивидуалистических переживаний романтического героя-узника с анонимностью фольклорного персонажа. Впоследствии отдельные строки «Узника» бытовали в народно-песенном обиходе и воспринимались как арестантский фольклор.
Ст. иллюстрировали М. А. Врубель, С. В. Иванов, В. И. Комаров и др. Положили на музыку А. В. Богатырев, П. П. Булахов и дp. [7].
Лит.: — Л.: АН СССР, 1976.— С. 210; 2) Виноградов Г. Произведения Лермонтова в народно-поэтическом обиходе // ЛН. Т. 43. — С. 368; 3) Максимов Д. Поэзия Лермонтова. — Л.: Наука, 1959. — С. 208; 4) Роднянская И. Б. Узник // ЛЭ. — С. 589; 5) Удодов Б. Т. М. Ю. Лермонтов // Художественная индивидуальность и творческие процессы. — Воронеж: Воронежский государственный университет, 1973. — С. 79; 6) Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. — М.;Л.: АН СССР, 1961. — С. 76; 7) Лермонтов в музыке: Справочник // Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. —М.: Сов. композитор, 1983.– 176 с.
Т. Л. Скрябина
«УМЕЕШЬ ТЫ СЕРДЦА ТРЕВОЖИТЬ…» (ДОДО)
— см. <Новогодние мадригалы и эпиграммы>
«УМИРАЮЩИЙ ГЛАДИАТОР» (1836).
— ИРЛИ. Оп. 1. Тетрадь XV, л. 9–9 об. Ст. было опубликовано впервые в «Отечественных записках» (без 2 последних строф в стихе 8) (1842, т. 21, № 4, отд. I, с. 378); первая полная публикация — газета «Русь» (1884, № 5, стр. 35–36). Эпиграф к ст. (строки из поэмы Байрона «Чайльд-Гарольд») и год (1836) были вписаны Л. Последние две строфы в рукописи вычеркнуты, что получило несколько вариантов объяснений исследователей: отраженные мысли не были характерны для Л. (Б. Эйхенбаум); поэт исключил строфы с целью сохранения художественного и смыслового единства ст. (В. Кирпотин, С. Шувалов).
Ст. композиционно состоит из 2 частей: 1-я (1–21 строки) — переложение Л. трех строф из 4-й песни поэмы Дж. Байрона «Паломничества Чайльд Гарольда», а 2-я (22–36 строки) — оригинальное авторское произведение.
В ст. Л. образ гладиатора, в сравнении с оригиналом, воплощается более трагически. Поэт четко противопоставляет «буйному Риму» с гремящей ареной «мутный взор» «пронзенного в грудь». Эта антитеза первой строфы получает развитие в «луче воображенья» умирающего: «свободный жизни край», где осталась семья, отец и дети, невозможно далеки от «бесчувственной толпы» «развратного Рима» [II; 75].
3 строфа начинает транслировать авторское отношение к европейской цивилизации и царящим в ней бесчеловечным законам государства и социума.
Образ умирающего гладиатора становится воплощением мироощущения не только лирического героя, но и самого поэта.
рисунок произведения.
Ст. иллюстрировалось многими художниками: Ф. Б. Бронниковым, М. П. Клодтом, В. И. Комаровым, Л. О. Пастернаком, М. И. Пиковым, З. Пичугиным, М. Ушаковым-Поскочиным, Т. Г. Шевченко.
Ст. было положено на музыку П. И. Бларамбергом, С. М. Блуменфельдом, К. Д. Агреневым-Славянским и др. [7].
Лит.: 1) Андреев-Кривич С. А. Всеведенье поэта. — М.: Советская Россия, 1973. — С. 150–152; 2) Кирпотин В. Я. Политические мотивы в творчестве Лермонтова // Кирпотин В. Я. Вершины. Пушкин. Лермонтов. Некрасов. — М.: Соцэкгиз, 1939. — С. 5–6; 3 )Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. — М.: Наука, 1964. — С. 481; 4)Шувалов С. В. Мастерство Лермонтова // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. Сб. 1. — М.: ОГИЗ, 1941. — С. 260–261, 263, 266; 5) Эйхенбаум Б. М. ‹Комментарии› // Лермонтов М. Ю., Полн. собр. соч.: В 5-ти т.. — М.;Л.: Academia, 1935–1937. — Т. 2. — С. 162–164; 6) Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. — М.;Л., 1961. — С. 323–324; 7) Лермонтов в музыке: Справочник. / Сост Л. И. Морозова, Б. М. Розенфельд. —М.: Сов. композитор, 1983.– 176 с.
«УНЫЛЫЙ КОЛОКОЛА ЗВОН...» (1830–1831).
Автограф неизв. Копия — ИРЛИ, оп. 1, № 21, т. XX, л. 32 об. – 33. Впервые опубликовано: «Северный вестник». 1889. № 1. С. 11–12.
Элегия «Унылый колокола звон» (1831) относится к философской лирике поэта, размышления о смерти и смысле жизни соотносятся здесь с раздумьями о назначении поэта. Элегический характер ст. задан поэтическим звуковым образом [1].
Ст. делится на три части: в первой части рисуется картина вечернего кладбища, на котором слышен «унылый колокола звон». Этот лирический пейзаж перерастает в изображение души человека, который перед лицом смерти задумывается о прожитой жизни. Отсутствие страха смерти переводит размышление лирического героя Л. в метафизический план: «судьба не умертвит» «деятельный гений» поэта.
«хитрая клевета», «скучные наслаждения», «истощительные страсти», «язык ласкателей развратных», «желания, непонятные умам посредственных людей».
Тема непонимания, одиночества поэта перерастает в третьей части в противопоставление «яркого пламени» души поэта «сырой скале», каменному сердцу «холодного слушателя». Эти символические образы соотносятся с библейскими сюжетами: «горящим углем», который Ангел вложил в душу пророка Исайи и евангельской притчей о сеятеле. Анализу холодного восприятия, которое не может увидеть в простом совершенства и не может оценить прекрасное, ограниченное земным миром, Л. противопоставляет модель мира поэта, который желает вобрать в себя «всю природу» и «купить страданьем» «божественной души безбрежную свободу». Бессмертие обретает поэт, который способен к победе над земным, на страдание, на несение креста.
Лит.: 1) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. — М., 1964. — С. 448; 2) Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. — М.; Л., 1961. — С. 337.
«УТРО НА КАВКАЗЕ» (1830).
Автограф — ИРЛИ, оп. 1. № 6. (VI тетр.), л. 18. Впервые опубликовано: Соч. Л. под ред. П. Висковатова (т. 1, 1889, с. 96).
Лирическая миниатюра Л., навеянная воспоминаниями о пребывании на Кавказе. Мотив утра, пробуждения природы тесно переплетен в творчестве Л. с мотивом Кавказа. Утренняя гамма блеска, свечения, розового цвета в целом характерна для произведений Л. о Кавказе и объединяет кавказскую лирику поэта с произведениями о возвышенной любви и светлой мечте.
–12 строки ст. являют собой развернутое сравнение образов природы с миром человека и эмоциональными движениями его души. О. В. Миллер отмечала, что «позднее Л. использовал тему ст. и составляющее его основу развернутое сравнение солнечного луча с краской стыдливости у молодой девушки в опыте ритмич. прозы «Синие горы Кавказа» (1832)» [1; 592].
Работа над текстом шла по пути увеличения объемности пространства и конкретизации, динамики и пластичности образов. Так, например, претерпевали изменения стихи об утреннем луче — центральном образе ст. Окончательному стиху «И розовый по речкам и шатрам» в вариантах соответствовал стих «И розовый по снежным вышинам»; стиху «Зарделся вдруг, прорезавшись меж туч», соответствовали варианты «Зарделся вдруг, скользнув меж дальних туч», «Зарделся вдруг, прорвавшись между туч».
1) Миллер О. В. «Утро на Кавказе» // ЛЭ. — С. 592; 2) Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова. — М.: Наука, 1964. — С. 423.
«ХВАЛА ТЕБЕ, ПРИЮТ ЛЕНТЯЕВ…» (дата неизв.).
Местонахождение рукописи неизвестно, в связи с чем нет достаточных оснований для установления авторства ст. Ст. опубликовано как приписываемое Л. в собрании сочинений поэта в 10-ти т. (М.: Воскресенье, 2000). На принадлежность ст. Л. указывает Г. Головачев в статье «Университетские воспоминания». Учившийся в Московском университете вместе с Л., Г. Головачев воспроизводит ст. с комментарием, что эти строки ходили между студентами после увольнения поэта из Университета: «Хвала, ученья дивный храм, / Где цвел наш бурный Полежаев / На зло завистливым властям. / Хвала и вам, студенты-братья…» [1; 220].
— М.: Воскресенье, 2000. — Т. 2.: Стихотворения 1828–1831 гг.; 2) Головачев Г. Университетские воспоминания // «День», 1863. — №42 (19 октября). — С. 6–10.
К. А. Поташова
«ХОТЬ ДАВНО ИЗМЕНИЛА МНЕ РАДОСТЬ…» (1830– 1831).
Авт. не известен. Копия — ИРЛИ, оп. 1, № 21 (тетр. XX), л. 33–33 об. Вп. было опубл. в журн. «Сев. вестник» за 1889г. ( № 1, отд. I, С. 16). Предполож. датировк. 1830 или 1831 г. по полож. в тетр. XX.
«одиночества и разочарования», относится к интимно-психологич. лирике [4; 604] Поэт погружается в св. внутр. мир, пытаясь заглянуть в потаен. уголки души, но ни в мире, ни в себе он не находит радости. «Своеобразие ритмики определяется вкраплениями в анапест амфибрахич. стихов и обилием сверхсхемн. ударений» [4; 604].
Медитативн. размышление авт. о себе и св. месте в мире, где все носит печать лжи и обмана перекликается с байроновским представлением о любви как лжи («Стансы к Августе», 1809). Если Байрон, несмотря на «ненависти стрелы», «черную клевету» и «приговоры света лживые», верит св. возлюбленной, кот. «измене не доступна, / Неколебима, неподкупна», [1; 88–89] то Л. изменила «радость, как любовь, как улыбка людей» и потому он «презирает» этот мир, где нет ничего вечн., а дни полны разочарования и горестн. одиночества [I; 309]. Лирич. герой «был часто обманут жизнью», кот. «в бурях несется», и потому холодно и беспечно ожидает поворотов судьбы. Ст. начинается с упоминания о любви, а завершается образом «сырой могилы», кот. становится символом жизнен. итога. Духовн. противостояние лирич. «Я» с миром порождает антиномичность семантики его образа: господствующ. у него ненависти к миру, граничащей с презрением противопоставлена душа, кот. «слишком пылко любила», но, будучи не раз обманута, утратила надежду «лучшего дня» [I; 309]. Отсутствие деления на строфы создает семантич. поле монологичности единого душевного порыва. Использование против. союза «но» определяет ситуацию романтич. противостояния жаждущ. любви героя и ненавистн. мира, а формы личного местоим. придают диалогу с самим собой исповедально откровен., индивидуальн. репрезентацию. Холодн. равнодушие, с каким Л. герой ожидает «кончины или лучшего дня», показывает, что мимолетно пробегающ. жизнь для него утрачивает всякую ценность: бессмысленно ждать от нее «блаженства», кот. фактически оказывается только иллюзией и обманом, неприемлемым для пылко любящей «души»: «Кто сам был так часто обманут, / Обмануть не захочет других» [I; 309]. В финальн. строках звучит важнейш. для Л. поэтич. философ. мотив сна–смерти как последн. успокоения страдающ. души.
Лит.: 1)Байрон Дж. Г. Стансы к Августе//Байрон Дж. Г. Собр. соч. в 4 тт. — Том 2. — М.: Правда, 1981. — С. 88–89; 2)Бурцева Е А. Любовн. лир. М. Ю. Лерм.// Литер. в школе, 2010. №11. — С. 10–13; 3)Воробьев В. П. Лермонтов и Байрон: монография. — Смоленск: Маджента, 2009. — 160 с.; 4)Гладыш И. А. «Хоть давно изменила мне радость» // ЛЭ. — С. 604; 5)Кузнецова А. В. Концепт счастье в семантич. простр. лирич. поэз. М. Ю. Лерм. //Рус. слов., 2003. №7. — С. 28-32; 6)Котельников В. А. О христ. мотивах у рус. поэтов // Лит. в шк., 2004. N 3. — С. 3-10; 7)Кормилов С. И. «Я говорю с подругой юных дней…» //Кормилов С. И. Поэзия Лерм. — М., 2004. — С. 66–70; 8)Очман А. В. Женщины в жизни М. Ю. Лермонтова. М., 2008. — 224 с.; 9)Полукарова Л. В. Лирика М. Ю. Лермонтова (Сист. исслед. образ. структур): Автореф. дис… канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина. — М., 1984. — 16 с.; 10)Старостин Б. А. Мотивы (Любовь)// ЛЭ. — С. 308–310; 11)Шемелева Л. М. Мотивы (Обман)// ЛЭ. — С. 299–300.
«ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!» (дата создания неизвестна).
Ст. было напечатано в «Литературной газете» (1840; 13 апр., №40) с подписью «Л». Местонахождение рукописи неизвестно, в связи с чем нет достаточных оснований для установления авторства ст.
Поэтический текст насчитывает 84 строки и состоит из двух частей. Первая часть представляет собой описание таинства Пасхального богослужения, приносящего благость душе человека: «Таинственно в безмолвии ночном / Священной меди звуки раздаются… / О, эти звуки прямо в душу льются / И говорят с душой о неземном» [1; 25]. Светлый, лирический тон повествования свидетельствует об искренней вере и пасхальной радости поэта: «Нам на земле один путеводитель / Святая Вера; яркою звездой / Зажег ее над миром Искупитель / И озарил к спасенью путь земной» [1; 25]. Вторая часть представляет собой поэтическое переложении евангельского сюжета о воскресении Христа: «Все чело облито кровию / От тернового венца; / Взор сиял святой любовию, / Божеством черты лица» [1; 26]. Как указывает И. С. Чистова, ст. ближе всего к изложению событий в Евангелие от Матфея (гл. 27, стихи 46–66 и гл. 28, стихи 2–6) [1; 26].
ст. и его письма А. А. Краевскому, в котором сообщается, что ст. получено от «товарища Л. по университету» (имеется ввиду М. И. Сабуров) [1; 29], И. С. Чистова высказывает предположение, что ст. принадлежит перу Л.
Лит.: «И все-таки Лермонтов?» // Русская речь, 1995. — № 6. — С. 25–32.
К. А. Поташова
«ЦЕВНИЦА» (1828).
Авт. (Л. в нем указ. дату в скобках: «1828») — ИРЛИ, оп. 1, № 2 (тетрадь II), л. 3 об. Вп. было опубл. в журн. «Библиограф. записки» за 1861г. (т. 3. № 16, стлб. 487).
Ст. ран. Л. в жанре элегии, создан. в традициях античн. лирики. Положено на муз. С. Н. Василенко. Посвящ. креативной теме, кот. выражается в духе романтич. эстетики. В ст. звучат мотивы «последней любви» («Там некогда последняя любовь / Питала сердце мне и волновала кровь…»), памяти («души святое вспоминанье») и грусти («грустные мечты») [I; 11]. Цевница — «старинный духовой муз. инструмент, многоствольная флейта, свирель» [7; 274] В ст. Л. выступает «символом поэзии, поэтич. творч.» [7;, 274]. Авт. выступает верным певцом и служителем «муз и граций», от посещения кот. в душе художника — творца остались «утеха страждущих, спасенье в тишине» и «милое» души «святое вспоминанье» [I; 11]. Ст. построено в форме диалога «с прохожим» о св. «грустных мечтах», о том, что волнует авт., кот. в св. воображении создает некий поэтич. мир, где стоит «алтарь и муз и граций» [I; 11]. Л. «стремится к пластическому, лишенному сюжетн. движения описанию; картина создается существительными и гл. обр. определениями к ним; глагольная сфера крайне узка, причем глаголы состояния заметно доминируют над глаголами действия. Вместе с тем «Цевница» в большей мере, чем пушкинские ст. в антологичном роде, обнаруживает тяготение к элегии с типичным для этого жанра непосредственнным выражением эмоционального состояния лирического героя» [1; 606]. Если муза Пушкина «наполняла сердце святым очарованьем» и радостью [8; 26], которую поэт выражал в «гимнах важных, внушенных богами», то Л. муза оставляет тонкий флер воспоминаний о «последней любви» и «ржавый предков меч с задумчивой цевницей» [I; 11]. Цевница Пушкина «оживлена божественным дыханьем» «девы тайной», а свирель Л. «задумчива» и грустна. «Характерно, что в заключит. строках «Цевницы» возникает чуждая поэтике Пушкина «виньетка» («…веселие, уж взятое гробницей, / И ржавый предков меч с задумчивой цевницей!»), воспроизводящая символику элегии Е. А. Баратынского «Родина» (ср.: «…положит на гробницу / И плуг заржавленный и мирную цевницу») [1; 606–607].
«поэтическую жалобу» (Ф. Шиллер), выраженные антологич. формой ст., но и «органически необходимый этап в становлении его поэтики (Н. Бродский, В. Вацуро) [1; 607], типологической константой которой у Л. станет индивидуально творч. структурно — мотивная и жанровая выразительность.
1)Аринштейн Л. М. Цевница // ЛЭ. — С. 606–607. 2) Бродский Н. Л. М. Ю. Лермонтов: Биография, 1814–1832. — Т. 1. — М.: Гослитиздат, 1945. — С. 80–81; 3)Богданович О. В. Эволюция темы творчества в рус. лирике перв. трети XX века (В. Я. Брюсов, А. А. Ахматова, Б. Л. Пастернак). Автореф. дис. канд. филол. наук. Магнитогорск, 2008. — 21 с.; 4)Вацуро В. Ран. лирика Лермонтова и поэтич. традиция 20-х гг. // Русская литература, 1964. — № 3, — С. 46–49; 5)Иванюк Б. П. Элегия //Иванюк Б. П. Лирика (Словарь терминов). — Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина, 2006. — C. 201–203; 6) Киселева И. А. Пушкин и Лермонтов. К вопросу о путях богопознания // А. С. Пушкин. Проблемы творчества и эстетич. жизни наследия (1899– 1999). — Межвуз. сб. науч. тр. — М., 1999. — С. 160–173; 7)Макаров В. И., Матвеева Н. П. Рус. худ. литература: Лексич. трудности. — М.: Современник, 1998. — С. 274; 8) Пушкин А. С. Муза: («В младенчестве моем она меня любила…») // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977–1979. — Т. 2. — Стихотворения, 1820–1826. — С. 26.
О. В. Сахарова