ДОМ

как художественный образ находит в творчестве Л. напряженное осмысление. Уже в юношеском ст. «Мой дом» [I; 100] поэт определяет высшую ординату своего Дома: «Мой Дом везде, где есть небесный свод…». Также в ст. «Ангел» человеческая душа тоскует по Небесной Отчизне: «И звуков небес заменить не могли / Ей скучные песни земли».

При этом Небесная Отчизна воспринимается поэтом по-детски близко. Так, С. Н. Дурылин отмечает, что в Л. «была простота мудрости — знания о вечном» [1; 240]. Он тонко замечает, что Л. чужда «земная оседлость» <…>, более понятна ему вечность, которую он называет «вечность моя» [1; 240]. В ст. «Посреди небесных тел» поэт придает небу конкретно земные черты. Романтический образ «луны туманной» [I; 469] наделяется у Л. реалистическими прозаическими деталями, небо вписывается в земной круг человеческой жизни: «Видно, там на небесах /Масленица вечно! [I; 469]. Здесь ощутимо и народное восприятие Вечности, и родственность поэта с небом. Стремление у Л. к Вечности, к Небесному Отечеству связано и с конкретным мистическим знанием о нем. Поэт не только передает гармонию небесного мира через музыку небесных сфер («Ангел»), но пишет и о других конкретных духовных приметах, составляющих его суть. «Грядущие дни» —– таков один из образов Небесного Отечества в поэтическом мире Л. («Когда в покорности незнанья…» [I; 231]). Он соотносится с жизнью будущего века.

Образу Дома сопутствует у Л. и мотив притчи о блудном сыне, возвращающемся к Отцу небесному. Эта тема психологически мотивирована ранней потерей отца и матери [7; 123– 155] и подтверждается проблематикой таких ст. Л., как «Ужасная судьба отца и сына», «Листок», мотив признания «права седины» подтверждают мысль исследователя [7; 123–155].

Ст. «Ужасная судьба отца и сына» [I; 243] имеет биографическую основу — потеря отца, затем — его смерть. Могила отца — это личное переживание — уводит Л. к Небу и Вечности. Образ отца соединяет два пространства. Здесь образ дома разрешается через трагическое сопряжение земного и небесного. С образом отца связывается тема поиска пути на небо, с образом матери, «чудной девы», являвшейся в детстве, в чистоте души, помогают эти пути найти, сохраняют. Так, автобиографическая семейная тема восходит к теме духовного восыновления, а в по-детски чисто воспринятых видениях отца и матери прозреваются небесные Отец и Мать («Ребенку» [I; 492]).

— еще одна характерная особенность образа дома у Л., при этом поэт изображает дом души, в котором связь земного и небесного вступает в предельно острые противоречия при одновременном осознании ее неразрывности.

Здесь отразились особенности времени, формировавшего человека с «расколотым» сознанием, что запечатлел удивительно точно Пушкин в образе безумного Евгения в «Медном всаднике».

Наиболее гармоничное соединение земли и неба в конкретной земной жизни Л. открывается через природу. Часто эта природа Кавказа, которая получает в восприятии художника божественный смысл. Природа Кавказа наделяется качествами «храмового» пространства, в котором земное освящено небесным. В ст. «Крест на скале» [I; 550] образ креста соединяет землю и небо, при этом его зрительное восприятие (руки креста) соотносимо с образом Креста и Христа в богослужебных текстах. В природе Кавказа зримо присутствует у поэта образ храма, что указывает на некоторую общность восприятия этого места у Л. и Пушкина («Синие горы Кавказа, приветствую вас» [I; 353]).

В русской природе образ дома связан Л. с образами прошлого («Панорама Москвы», [IV; 503]), где «камни» Кремля связывают поэта с историческим прошлым; национальный пейзаж, воспринятый как родной край («Кто в утро зимнее, когда валит…», [I; 238]; «Унылый колокола звон…» [I; 319]), связывается у Л. с мотивом Вечности, объявшей землю.

Образ Земного Отечества как отблеск небесного заявлен в художественном осмыслении уже юного Л., но получает свое полное осмысление в зрелом творчестве («Когда волнуется желтеющая нива…», «Родина», «Бородино» [I; 409–410], «Ветка Палестины [I; 416]).

«Бородино»), национальный уклад, в котором Вечность, горнее сопрягается с дольным. В нем идеальное дано через феноменальное, конкретное. «Идеальное у Л. мыслится не как запредельное по отношению к жизни, но подлежащее осуществлению в круге самих ее явлений» [1; 124].

Образ национального уклада при осмыслении феномена дома — тема, заявленная Л. и наиболее глубоко воплощенная им мистически в «Ветке Палестины» [I; 416]. Образ луча лампады, ассоциативно связанный с лучом детства, «родных мест», символичен. Он корреспондирует и с образом «вечных лучей» (Пушкин), преображающих Дом. Домом становится место, в котором обыденное соединяется со святым, его центр — святыня, организующая вокруг себя пространство [5; 5]. Ст. строится так, что образ места, в котором душа обретает Дом, вбирает в себя все дороги (1–7 строфы) и становится итогом пути, к которому причастен и сам автор, но причастен «тайно», целомудренно. На это непосредственно указывает и определение «тайный» в самом тексте ст., и контекст внутреннего мира [3; 28]. Композиция предстояния Вечности, передающая статику покоя («мира и отрады»), свойственная национальному пейзажу, характерна для поэтики воплощения национального уклада и у Л.

–234].

Лит.: 1) Асмус В. Ф. Круг идей Лермонтова // М. Ю. Лермонтов. Литературное наследство. – М.: Наука. 1941. Т. 43-44. – С. 5; 2) Дурылин С. Н. В своём углу. – М.: Московский рабочий, 1991. – С. 240; 3) Дурылин С. Н. Судьба Лермонтова // Русская мысль. 1914. №10. – С. 130; 4) Киселёва И. А. Творчество Лермонтова как религиозно-философская система. – М.: МГОУ, 2011. – С. 69–114; 5) Пушкин А. С. Полн. собр. соч: В 9 т. – М.: ACADEMIA. 1935. Т. 2. – С. 5; 6) Радомская Т. И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети XIX в. – М.: Совпадение. 2006. – С. 187–234; 7) Турбин В. Н. Ужасная судьба отца и сына. К проблематике поэзии Лермонтова //Турбин В. Н. Незадолго до Водолея. – М.: Радикс. 1994. – С. 123–155.

Т. И. Радомская