ЭТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ ЛЕРМОНТОВА
связан с осознанием поэтом онтологической ценности этических категорий: любви, добра, справедливости. О. П. Герасимов в «Очерке внутренней жизни Л. по его произведениям» говорит об уверенности поэта в естественности нравственных стремлений человека и их неотрывности от веры в бессмертие «души человеческой» и убеждения «в гармоничности и разумности всего мироздания» [2; 23]. П. А. Федоровский отмечал, что наше стремление к миру иному, по Л., есть результат нашего божественного происхождения, а благородные порывы и страсти души человека — отголосок песни ангела «под кущами райских садов…» [7; 7]. П. А. Кропоткин говорил о высоком нравственном потенциале личности Л. и о религиозных корнях его этического чувства. «Одаренный врожденным чувством красоты, не могущей существовать вне Правды и Добра, и в то же время окруженный <…> людьми, которые не могли или не смели понять его, он легко мог бы прийти <…> к человеконенавистничеству; но он всегда сохранял веру в человека» [6; 64], — пишет исследователь, подчеркивая духовную силу личности поэта. И. П. Щеблыкин в статье «Поэт пророчества и преодоления» пишет о Л. как о человеке, сумевшем распорядиться даром Божиим в «соответствии с Высшим предначертанием», «во славу человека и России, показав силу и необходимость человеческого порыва, осененного божественным духом Красоты и Истины». И. П. Щеблыкин полагает, что никто «в поэзии не сказал с такой же силою, как Лермонтов, о том, что источник всех человеческих бед состоит в попрании Истины и Блага» [8; 7].
Эти замечания имеют серьезные основания как в самой жизни поэта, так и в полных яркой художественной образности его произведениях. Этические координаты поэзии Л. укоренены во взрастившей его духовно-культурной традиции православия, декларирующей теснейшее соотношение между земной и высшей правдой, между личным представлением о справедливости, являющейся доминантой этики как таковой, и справедливостью масштаба вселенского. «Как я любил, за что страдал, / Тому судья лишь Бог да совесть» [I; 16], — эти слова еще юного поэта определяют его мировоззренческую перспективу, устремленную к осознанию и воплощению религиозного нравственного идеала. В традиции православной культуры, которая признает сочетание в человеке доброго и злого, «священного с порочным» (Л.), достижение нравственного идеала возможно лишь через приобщение к церковной жизни, через участие в Таинствах, одним из которых является Таинство Исповеди, что есть чудо прощения человека и очищения его от порочных движений души. Покаяние свойственно и светскому, и религиозному сознанию. Но если в светском понимании оно проявляется в сознании стыда, то в религиозном эти чувства сопровождаются осознанием факта освобождения от греха через участие в Таинстве Исповеди. И вот этим стремлением к очищению от греховных движений души пронизаны многие произведения Л., именно оно определило исповедальность как ведущее чувство его поэтического творчества.
«Ночь I» (1830): «…и жди / Пока придет Спаситель — и молись… / Молись — страдай… и выстрадай прощенье…» [I; 124]). Т. А. Иванова в статье «Что говорят рукописи и книги (К вопросу об основном тексте «Демона»)» ведущей идей поэмы считает идею «божественной справедливости» [5; 83]. Категория справедливости является краеугольным камнем всей этической системы Л, в картине мира которого важнейшее место занимают эсхатологические чаяния и, соответственно, образ Христа как Судии. В ст. под условным названием «Отрывок» («На жизнь надеяться страшась…», 1830) поэт, начиная изображать различные воздаяния за праведную и греховную жизнь, с формы первого лица единственного числа («я») затем переходит к форме «мы». Через этот переход произведение приобретает обличительный пафос, роднящий его со знаменитой лермонтовской «Думой» (1840), которая представляет горько-покаянную исповедь представителя своего времени. «Богаты мы, едва из колыбели, / Ошибками отцов и поздним их умом» [I; 23] — пишет поэт, и в этих словах нет, конечно, попытки самооправдания и переложения грехов на «отцов», но осознание и понимание общечеловеческой греховности, о чем читаем и во включенном в ежедневное молитвенное правило христианина 50 псалме, где образно представлено переживание глубокого покаянного чувства.
«Вот я в беззакониях зачат есмь и во грехе родила меня мать моя» (Пс. 50). Человек выходит из дурной бесконечности греха только через покаяние и ответное помилование Божие. Для Л. таким выходом является бытие в определенных ситуациях, которые, как правило, связаны с готов ностью к подвигу и жертвенности ради спасения своих близких и Отечества, с выходом из изображенного в «Думе» бездействия повседневности. Жизнь, соответствующая представлению поэта о должном, оказывается осуществима, например, в ситуации Бородинской битвы, вдохновившей поэта на создание его шедевра — ст. «Бородино». «Дума» Л. есть и исповедь, и проповедь — проповедь через обличение постыдного равнодушия к основным этическим координатам — добру и злу. Проповедью Царства Божия является и лермонтовский «Отрывок» («На жизнь надеяться страшась…»), в котором показана цель человеческого существования — радость безгрешной жизни.
Само появление имени Л. на устах его поколения было связано с темой Суда Божьего. Знаменитые строки «но есть и Божий Суд» из ст. «Смерть поэта» (1837) не только явили России Л., но и навлекли на поэта гнев тех, кто «таится» «под сению закона». Не принимая лжи и лицемерия, именно перед лицом Божиим поэт обнажает грехи поколения. Проводником идеи праведности и является для Л. поэт в своем высшем назначении. В ст. «Пророк» (1841) мы видим эту мысль прямо выраженной. Лермонтовский пророк не боится суда толпы — осуждения, противопоставляя его, в согласии с христианской традицией, Суду высшему.
Обличение порока стало доминантой лермонтовского творчества, обнажает поэт и свои грехи, и грехи своего поколения, полагая себя ответственным и за них. Но духовное учительство поэта не исчерпывается изображением греха и покаяния. Своеобразным наставлением звучат строки из ст. Л. «Ребенка милого рожденье…» (1839), в котором поэт проповедует идеи твердости духа, противостояния страстям и неосуждения ближних, что является залогом чистоты души: «И выйдет он из светской тины / Душою бел и сердцем невредим!» [I; 127].
но утверждает этику добродетели. Поэт воспринимает добро как основное содержание этики именно в его причастности высшему благу, добро есть субстанциональная реальность человеческого бытия, освященного светом религии. Образом нравственного завещания Л. становятся и строки его исторических произведений, и самого известного из них, оформленного в виде диалога поколений ст. «Бородино», пронизанного любовью к Отечеству и покорностью воле Божьей. Нравственное начало у Л. неотделимо от чувства истории, ибо человек помнящий, а, соответственно, и человек служащий своему Отечеству, является человеком добродетельным, осознающим свою ответственность за судьбу мира.
Этика Л. имеет высокий мироустрояющий смысл и определяет развитие истории. Условием нравственного бытия, согласно поэту, становится живая историческая память и тоска по идеалу богочеловечества, в его жертвенности и уподоблении ангельскому образу. Духовно-нравственный идеал поэта выражается не только семантически в констатации идеала и обличении порока, но и через эстетику художественного текста, а комплекс нравственных представлений поэта может быть определен как религиозный панэтизм. Этический идеал Л. неотделим от образа Христа, который является и мерой, и источником нравственного чувства в человеке.
1) Белинский В. Г. Стихотворения М. Лермонтова, Т. 4 // Полн. собр. соч.: В 13-ти т. – М. Л.: АН СССР, 1953–1959; 2) Герасимов О. П. Очерк внутренней жизни Лермонтова по его произведениям // Вопросы философии и психологии, 1890. № 3. — С. 45–59; 3) Гуревич А. Проблема нравственного идеала в лирике Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова: 150 лет со дня рождения, 1814–1964. — М.: Наука, 1964. — С. 149–171; 4) Гуревич А. Этический идеал // ЛЭ. — С. 633–635; 5) Иванова Т. А. Что говорят рукописи и книги (К вопросу об основном тексте «Демона») / Т. А. Иванова // М. Ю. Лермонтов. Вопросы жизни и творчества / Под ред. А. Н. Соколова и Д. А. Гиреева. — Орджоникидзе, 1963. — С. 82–87; 6) Кропоткин П. А. Идеалы и действительность в русской литературе / П. А. Кропоткин. Т. V. — СПб.: Изд. тов-ва «ЗНАНIЕ», 1907. —134 с.; 7) Федоровский П. А. Памяти М. Ю. Лермонтова — Тифлис: Тип. Канц. главнонач. гражд. частью на Кавказе, 1891. — 45с.; 8) Щеблыкин И. П. Поэт пророчества и преодоления; И. П. Щеблыкин. / Лермонтов. — Пенза, 1999. — Вып. 5. — С. 24–39.