ИГРА
— один из метасюжетов Л. Воспоминания современников сохранили образ веселого, остроумного, часто насмешливого, склонного к шутке, игре, импровизации молодого человека (см. воспоминания А. П. Шан-Гирея, А. М. Меринского, А. В. Мещерского, Е. П. Ростопчиной). Так, гвардейский однокашник Л. В. П. Бурнашев передал историю карнавального поведения поэта — инициированный им карнавал с заменой имен: «Перед выездом заявлено было Майошкой предложение дать на заставе оригинальную записку о проезжающих, записку, в которой каждый из нас должен был носить какую-нибудь вымышленную фамилию, в которой слова “дурак”, “болван”, “скот” и пр. играли бы главную роль с переделкою характеристики какой-либо национальности. Булгаков это понял сразу и объявил за себя, что он marquis de Gloupignon (маркиз Глупиньон). Его примеру последовали другие, и явились: дон Скотилло, боярин Болванешти, фанариот Мавроглупато, лорд Дураксон, барон Думшвейн, пан Глупчинский, синьор Глупини, паныч Дураленко и, наконец, чистокровный российский дворянин Скот Чурбанов. Последнюю кличку присвоил себе Лермонтов. Много было хохота по случаю этой, по выражению Лермонтова, “всенародной энциклопедии фамилий”» («Из воспоминаний В. П. Бурнашева, по его ежедневнику, в период времени с 15 сентября 1836 по 6 марта 1837 г.») [1; 233].
Эпистолярий Л. также демонстрирует его предрасположенность к игровому повествованию, являет открытую смеху натуру (см., например, письма к С. А. Бахметьевой, М. А. Лопухиной и др.).
Игровое поведение, карнавализация жизни, нехудожественные формы использования «смехового слова» созвучны творческим поискам Л. В его творчестве игра представлена несколькими явлениями: 1) сюжетные ситуации и образы игроков («Маскарад», «Штосс», «Тамбовская казначейша», «Фаталист»); 2) дискурс «играющая природа» («человек играющий», пейзажные метафоры); 3) образы, включающие игровые моменты (карточная игра, маскарад, бал); 4) театрализация жизни (ролевая маска) («Маскарад», «Герой нашего времени»); 5) игра как эксперимент человека («Маскарад», «Герой нашего времени», «Штосс»).
Особой составляющей метасюжета становится игра автора. Прежде всего, это игра с литературной формой: моделирование разных художественных реальностей средствами «чужого» и «своего» слова. Указание в начале поэмы «Тамбовская казначейша» на форму пушкинской строфы, полемически названную «старый лад», делает обыгрывание сюжетных ходов «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы», воспроизведение иронических интонаций «Графа Нулина» и «Домика в Коломне» сознательным художественным приемом, который не только обозначает пушкинскую канву поэмы, но и позволяет создать новую художественную реальность, в рамках которой узнаваемые литературные ситуации получают смеховое разрешение.
«Маскарада» помещена в анекдотический контекст «Тамбовской казначейши». Евгений Арбенин — романтический герой, в котором объединены черты Гамлета и Отелло, «переодевается» в казначея Бобковского, игрока с краплеными картами, плута. Пространство разных жанров (трагедия и комическая поэма) становится у Л. полем для испытания сюжета. Арбенин и Бобковский — игроки, считающие, что им подвластно все. Эта мысль развенчивается автором драматически (Арбенин и Звездич) и в смеховом варианте (Бобковский и Гарин).
«Погружение» драматических ситуаций в смеховой контекст, переигрывание «серьезных» сюжетов позволяло Л., меняя смысловые акценты, генерировать новый смысл в пределах другой художественной реальности. Присутствует у Л. и игра с читателем: выстраивание иронического диалога с простодушной публикой («Тамбовская казначейша», предисловия к «Герою нашего времени»), смеховое обыгрывание романтических представлений (например, в «Бэле»: «Итак, мы спускались с Гуд-Горы в Чертову Долину… Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами, — не тут-то было: название Чертовой Долины происходит от слова «черта», а не «чорт», — ибо здесь когда-то была граница Грузии.Эта долина была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества» [VI; 225–226] и образов (иронические поэмы). Игровой элемент есть и вслучаях использования одного и того же фрагмента в пространстве разных жанров («Памяти А. И. Одоевского» и «Сашка»).
— М.: Худ.. лит., 1989. — 672 с.; 2) Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века //Ю. М. Лотман Пушкин. — СПб.: Искусство-СПБ, 2005.— С. 786–814; 3) Манн Ю. В. «Бес мистификаций» (О драме Лермонтова «Маскарад») // Ю. В. Манн Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. — М.: Изд-во РГГУ, 2001. — С. 303 – 331; 4) Манн Ю. В. Мотивы игры // ЛЭ. — С. 305–306; 5) Турбин В. Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении лит. жанров. — М.: Просвещение, 1978. — 239 с.
С. А. Дубровская