ГОЛОВИН
Константин Федорович (1843–1913),
писатель (псевд. Орловский К. Ф.), публицист, общественный деятель, литературный критик, теоретик русского консерватизма, участник право-монархического движения. В 1881 г. оставил дипломатическую службу из-за потери зрения и занялся литературной деятельностью, став известным на этом поприще.
«Русском вестнике», «Русском обозрении» и др. журналах. В 1880-е были опубликованы романы «Блудный брат», «Дядюшка Михаил Петрович», «Молодежь»; в 1890-е — «Опустелый дом», «Чья вина», «Погром», «На весах», «Медовый месяц». В 1909 г. был напечатан роман «Язычники», впоследствии переведенный на многие языки.
— «Внуки Репетилова», а также незавершенная книга мемуаров «Мои воспоминания». Г. получил известность и как критик: его книга «Русский роман и русское общество» выдержала три издания с 1897 по 1914.
В своих публицистических работах Г. предлагал пути реформирования общественных институтов, способы решения многих вопросов (аграрного, финансового, сословного, выборного законодательства, административного устройства), был авторитетен в право-монархических кругах. В годы революции 1905 г. в салоне Г. («среды Головина») собирались многие члены Государственного Совета, сановники, ученые и литераторы. Г. принимал активное участие в дворянском движении, в деятельности Русского Народного Союза им. Михаила Архангела (РНСМА), сотрудничал в органе Союза журнале «Прямой путь», был членом редакционной комиссии «Книги русской скорби», членом комиссии по подготовке книги в память 300-летия Дома Романовых. Г. полноправно можно назвать одним из теоретиков русского консерватизма.
В 1902–1903 вышло «Полное собрание сочинений» Г., состоящее из 12 томов. В книге «Русский роман и русское общество» Г. обращается к фигуре Л. в связи с размышлениями о русском романтизме, который с приходом поэта стал, согласно мнению Г., ближе к действительности, глубже и конкретнее, чем у романтиков Запада, которым свойственна «бедность красок в описании природы и быта» [1; 59]. Приводя в пример поэму Л. «Демон», Г. отмечает, что произведение отличается «поразительным богатством колорита, неподражаемым мастерством в рисовке не только пейзажа вообще, но и пейзажа, так сказать, местного, и вдобавок оживленного деталями обстановки» [1; 59]. И в других восточных поэмах Л., как считает Г., «весь быт Кавказа предстает перед нами с необыкновенной рельефностью» [1; 59].
«ходульный романтизм» Марлинского, бывший «ничем иным, как отголоском Запада» [1; 59]. Двумя крупными произведениями «родного романтизма» критик считает роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин» и роман Л. «Герой нашего времени», поскольку в них сильна реалистическая струя, они отошли «от всего далекого, экзотического, всего сверхъестественного, чтобы заняться близкой современною жизнью и сюда перенести конфликт между сильной личностью и пошлостью общественной среды» [1; 59].
Г. называет Л. «непосредственным преемником Пушкина» [1; 64], полагая, однако, что Л. «был более своего предшественника во власти у западного романтизма, что объясняется, впрочем, его молодостью. Находясь под обаянием Байрона и подобно ему во всех своих героях рисуя самого себя, Лермонтов, тем не менее, в Печорине, значительно изменил своему прообразу. <…> Его Печорин замыкается в поклонение самому себе, любуясь своим бесстрашием и перед физической опасностью и перед нравственной виной и замечая с притворным равнодушием, что окружающие любуются им тоже» [1; 65]. Г. подчеркивает иллюзорность равнодушия Печорина, поскольку тот нуждается в общественном поклонении. В то же время, герой не отвечает никому ни любовью, ни дружбой. Даже если его «точит, быть может, тайный червь недовольства собой» [1; 65], он слишком горд, чтобы ставить себя на одну ступень с другими людьми, не способен подняться до сострадания к ним. Г. недоумевает, почему современная ему критика пыталась отыскать в лермонтовских героях «протестующих либералов», считая, что протест Печорина — это «протест аристократа, которому претит все мелкое и пошлое, который и пальцем не шевельнет, чтобы помочь общественному злу или хотя бы утешить чужое горе» [1; 65].
«Кого бы ни рисовал Лермонтов, избалованного ли барича Печорина, полудикого ли горца Измаила, или самого печального Демона, духа изгнанья, — ни на одну минуту он не перестает им сочувствовать, не развенчивает их, как Пушкин развенчивает своего Онегина. Как древний классический Прометей, все они остаются нераскаянными до конца и не преклоняют головы даже перед приговором совести. Как блестящие метеоры, величавые и ненужные, они проходят через жизнь, не давая счастья никому, в том числе и себе» [1; 65]. Это мнение Г. м. б. оспорено.
Лит: 1) Головин К. Ф. (Орловский (К. Ф.). Русский роман и русское общество. — СПб.: Издание Т-ва А. Ф. Маркс, 1914. — 520 с.