”Между Машуком и Бешту”
Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
Я посвящаю снова стих небрежный.
Как сына ты его благослови
И осени вершиной белоснежной;
От юных лет к тебе мечты мои
Прикованы судьбою неизбежной...
Такой пламенный привет посылал Лермонтов Кавказу, когда писал свои лучшие поэмы ”Демон” и ”Аул Бастунджи”.
И не удивительно. Разве есть в нашей литературе хотя один поэт, который был бы так привязан к местности, где он провел лучшие годы своей жизни, как Лермонтов — к Кавказу?
Здесь воедино слились два начала — величие природы и величие гения. И если первое служило источником вдохновения для второго, то наоборот, не Лермонтов ли окутал представление о Кавказе тонким флером легенд, воплощенных в бессмертные поэмы?
Впервые Лермонтов посетил Кавказ еще ребенком, когда ”робкими шагами взбирался он на гордые скалы, увитые туманными чалмами, как головы поклонников Аллы”. Тогда Кавказ представлялся его детскому уму сказочной страной, полной еще не постигнутых человеческим сознанием тайн.
Вторично на Кавказ Михаил Юрьевич приехал уже взрослым человеком, вкусившим горечь бытия. Он был сослан сюда за смелый дерзкий вызов, брошенный обществу, за вызов, направленный в сторону тех, кто не умел ценить достоинство человека, тех, кого он называл ”свободы, гения и славы палачами”.
Кавказ гостеприимно принял Лермонтова в свои объятия. Здесь, среди чудной и дикой природы, ”за хребтом Кавказа, укрылся он от сих пашей, от их всевидящего глаза, от их всеслы- шащих ушей”.
Кавказ был для Лермонтова второй родиной, родиной поэтической, ибо здесь было зачато его вдохновение, здесь он черпал образы и краски, которыми так художественно написал ряд ценнейших поэм.
С другой стороны, Кавказ был для него пристанищем после житейских бурь, местом отдохновения. Не было здесь ни суетного света, ни житейских дрязг и пошлости. Перед поэтом открылся новый мир. Оттого он так полюбил Кавказ, сроднился с ним, оттого он писал о Кавказе:
Как некогда ребенку, твой привет
Изгнаннику был радостен и светел.
Третье посещение Кавказа и Пятигорья было для поэта роковым. Его излюбленные и воспетые им места послужили ему последним пристанищем. И умер поэт, прильнув, как к груди матери, к склонам Машука, который с такой любовью он упоминал в своих произведениях множество раз.
Почему Лермонтов полюбил так Кавказ и его преддверие — Пятигорье? Какая неведомая сила влекла его сюда, к горным высотам, ”где гуляют лишь туманы, да цари орлы”? Почему он воспел не русскую природу своей фактической родины, а дикую девственную природу родины поэтической — Кавказа?
”наскучили нивы бесплодные”. Он рвался на Кавказ. Недаром он послал ему такую весточку:
На севере, в стране тебе чужой,
Я сердцем твой, всегда и всюду твой.
Пятигорье сделалось местом действия большинства Лермонтовских поэм.
Было за что любить Кавказ, но если бы не было поэта, может быть, не было бы в литературе и Кавказа, как не было бы, пожалуй, Миргорода без Гоголя, Бахчисарая без Пушкина.
На самом деле, разве мог бы кто-нибудь другой воспринять всю прелесть посещения Пятигорска в такой степени, как Лермонтов? Разве мы когда-нибудь так восторгались величием окружающей природы, как восторгался им поэт? Возьмите несколько строк из повести ”Княжна Мери”. Ведь ее начало —это отдельная поэма о красоте Пятигорья. Ведь если мы впервые сюда приехали и восхищаемся всем увиденным, то разве не потому так остро ощущается восхищение, что нам памятны эти строки: ”Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука. Во время грозы облака будут спускаться до моей кровли. Вид с трех сторон у меня чудесный: на запад пятиглавый Бешту синеет как ’’последняя туча рассеянной бури”; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка; внизу передо мною пестреет чистенький новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом”.
Лермонтов назвал красоту Кавказа вольной. Не потому ли, что она не была еще тронута человеческой культурой и цивилизацией? Разве грот, который мы называем именем поэта и который сделался одной из реликвий его памяти, не был красивее и величественнее, когда его еще не касалась человеческая рука? Лермонтов пострадал за любовь к вольности, за дерзкое смелое слово, брошенное ”надменным потомкам известной подлостью прославленных отцов”, но и после этого он чувствовал, что ”вольность для героя милей отчизны и покоя” и, видя в природе Кавказа, его гор, упирающихся в облака, воплощение вольности, Лермонтов недаром воскликнул:
Пусть на тебя, Бешту суровый,
Попробуют надеть оковы.
Чудные легенды Кавказа, слышанные поэтом здесь, во время его пребывания на Кавказе, послужили темами для ряда поэм.
Вот прекрасная, дышащая художественным ароматом легенда ”Аул Бастунджи”. До чего прост ее замысел и до чего поразительно ярко выполнение! Действие происходит ”между Машуком и Бешту назад тому лет тридцать”. В поэме рассказывается об одном, теперь уже не существующем ауле, в котором жили два брата, чрезвычайно любившие друг друга.
Однажды... Акбулата ждал Селим
С охоты. Было поздно. На долину
Туман ложился как прозрачный дым;
И сквозь него, прорезав половину
Косматых скал, как буркою, густым
Одетых мраком, дикую картину
Родной земли и неба красоту
Обозревал задумчивый Бешту.
Вдали тянулись розовой стеной,
Машук, склоняся лысой головой,
Через струи Подкумка голубые,
Казалось, думал тяжкою стопой
Перешагнуть в поместия чужие.
а саклю Акбулата поджигает, отчего сгорает весь аул.
Это простое содержание поэт вставляет в прекрасную оправу. Вот, например, место, где Селим разговаривает с братом:
Бурно молодость во мне
Кипит, как жаркий ключ в скалах Машука!
Как мало и вместе с тем как много сказано!
Лишь бледный луч из-за Бешту крутого
Едва светил печальною струей.
Читая ”Аул Бастунджи”, невольно переносишься в прошлое, когда этот аул мог существовать. И, закончив чтение, словно спрашиваешь у себя словами поэта: ”Скажи, не знаешь ты аула Бастунджи?” Так могут действовать на воображение только в высшей степени художественные произведения, в которые поэт вкладывает, как принято выражаться, всю свою душу.
А вот другая поэма — восточная повесть ”Измаил-Бей”. Раз-ноцветная лента ее содержания тоже вьется вокруг вершин Пятигорья. Сам поэт говорит о том, что действие происходит
Где по кремням Подкумок мчится,
Где за Машуком день встает,
А за крутым Бешту садится.
Прошли годы. Подкумок мчится по-прежнему по тем же крем-ням. День, как и раньше, встает за Машуком, а садится за крутым Бешту. А замечаем ли это мы, люди сегодняшнего дня, живущие тут же между Машуком и Бешту? Боюсь, нет. Боюсь, мы об этом и не подумали никогда, потому что в этом как будто нет ничего особенного. А вот поэт это особенное нашел. И ведь не правда ли, когда читаешь это место в поэме, тебя тянет туда, где когда-то ”аулы мирные цвели”. Тянет потому, что поэт очаровал тебя сво-ей поэмой, заставил полюбить то, о чем в повседневной жизни забываешь, — природу Кавказа, ее величие, ее красоту.
и в небольшой статье не вы-скажешь даже десятой части того, что можно об этом сказать.
Лермонтов и Кавказ — это одно целое, неразрывное.
Лермонтов свой творческий гений воплотил в произведения, воспевающие Кавказ. И поэтому имя его будет переходить из уст в уста, из поколения в поколение столь же долго, сколь дол-го будут глядеть задумчиво вдаль его любимые ”Бешту остроконечный” и ”зеленеющий Машук”.