Лингвистическая ситуация на Кавказе в XIX веке и осознанный интерес писателей к культуре и языкам горцев
Важную роль играла лингвистическая ситуация на 93 Кавказе в XIX веке, которая была глубоко осознана и понята русскими писателями. В Закавказье и частично на Северном Кавказе в начале XIX века широко распространенным языком торговли и межнационального общения был «татарский» (азербайджанский) язык. Многие кавказские народы не имели письменного языка, только с появлением ссыльных декабристов и представителей русской интеллигенции, с началом функционирования русского языка на территории Кавказа зарождаются первые попытки создания письменности для горских народов.
Обратим внимание на то, что понятие «татарский язык» в XIX веке в русской среде употреблялось недифференцированно применительно к разным тюркским народам вообще. Народы Кавказа и Закавказья в русской официальной речи понятие «татарский» язык соотносили с «азербайджанским», реже с другими «тюркским» языками.
Татарский (азербайджанский) язык, который функционировал не только в устной, но и в письменной форме, имел богатую литературную традицию, был широко известен как язык торговли и поэзии, наконец, носители азербайджанского языка составляли наибольшую часть тюркоязычного населения, проживающего в Закавказье и на Кавказе. В начале XIX века в состав России входили Северный Азербайджан и ряд областей Северного Кавказа, населенных тюркоязычными народами.
под пристальным вниманием нашей филологической науки. Не зря знаток тюркских языков академик Н. К. Дмитриев призывал к созданию «монографий по анализу тюркизмов в основных памятниках истории русской литературы» [Дмитриев: 508]. Важнейшим из таких «памятников», на наш взгляд, являются кавказские произведения русских писателей. Авторы, создавая свои шедевры, внимательно изучали местные языки.
Как свидетельствуют различные своды, «словари» горских слов, имеющиеся в собраниях сочинений, например, Л. Н. Толстого, в произведениях русских писателей есть эк- 94 зотическая лексика из кабардино-черкесского, арабского, ногайского, кумыкского, чеченского, турецкого, персидского, аварского и других языков [Толстой Т. 14: 509].
Русские писатели отмечают взаимодействие русскоязычного населения с различными народами, говорящими на разных языках, что и отображали в своих произведениях. В «Письмах из Дагестана» (1832) А. А. Бестужев- Марлинский отмечает знание духовенством и их учениками арабского языка: «Мулла этот, заметив и Кази-Мугаммеде необыкновенное прилежание и смышленость, послал его к известному ученостью кадию Мугаммеду, во владение Аслан-хана Казикумыкского. У него-то, изучив арабский язык, натерся он духом мусульманского изуверства и нетерпимости» [Бестужев, Письма из Дагестана, 6]. «Лошади их мелки, - пишет А. А. Бестужев об аварцах, - но крепки невероятно; язык дробится на множество наречий - но в основе лезгинский, ибо и сами аварцы племени лезгинского» [Бестужев, Аммалат-Бек, 450]; «В Аварии много занимаются арабским языком и потому слог людей грамотных очень цветен» [Бестужев, Аммалат-бек, 30]. Герои А. А. Бестужева- Марлинского говорят на черкесском языке: «Это обыкновенное на черкесском языке приветствие было произнесено им с таким значительным видом, что Аммалат, поцеловавшись с ним, спросил: - Насмешка это или предсказание, дорогой гость мой?» [Бестужев, Аммалат-Бек, 433].
В примечаниях писателей, в частности наиболее подробно у Л. Н. Толстого, отмечается взаимодействие с говорящими на кумыцком, «татарском» языках. Особенно интересно то, что в примечаниях Л. Н. Толстого в некоторых случаях не дифференцируется принадлежность к языку и определяется некоторое общее «кавказское наречие»: «Курией на кавказском наречии значит овчина» [Толстой, Набег, 11]; «Маштак на кавказском наречии значит небольшая лошадь» [Толстой, Набег, 11]; «Балка на кавказском наречии значит овраг, ущелье» [Толстой, Набег, 11]; «Чиразы значит галуны, на кавказском наречии» [Толстой, Набег, 13]; «Кунак - приятель, друг, на кавказском наречии» [Толстой, Набег, 14]; «Таяк значит шест, на кавказском наречии» [Толстой, Набег, 22]. Л. Н. Толстой здесь говорит о «кавказском наречии», не дифференцируя язык. Это случаи, когда лексема функционирует в разных языках, например, «кунак». Возможно, в некоторых случаях нельзя понять, лексику какого языка использует говорящий в условиях кавказского многоязычия. Писатель в этих случаях уходит от прямого наименования языка, к которому относится то или иное слово.
«языковое обустройство»: «Проблема языкового обустройства возникает всякий раз, когда на одной территории существуют разные языки или варианты языка. В этом случае имеет место «языковая подвижность» - переход групп населения от одного языка к другому. <... > В условиях многоязычия языковая подвижность - неизбежное явление, и в конечном счете она может привести к смене языка через одно поколение» [Гак: 106]. На основе наблюдений русских писателей можно понять ситуацию многоязычия на территории Кавказа, и в частности Северного Кавказа. Лингвистами выделены критерии определения типов многоязычия, обобщенные В. Г. Гаком. Это общий тип многоязычия, язык и территория, тип законодательства, демографическая ситуация, оценочный статус языков, функция языка в обществе, кодификация языка [Гак: 126].
На Кавказе господствовало «многоярусное» многоязычие. Носителям языков «третьего яруса» приходится овладевать тремя языками: родным, языком области и языком всей страны. В качестве языка области функционировал «татарский» язык, родные языки были самыми разнообразными, а языком всей страны становился русский.
Следующий критерий - язык и территория. Основная оппозиция - наличие или отсутствие территориальных границ у миноритарных, то есть не доминирующих языков. Россия, в особенности первой половины XIX века, - район постоянной миграции народов, хотя конец XVIII века характеризуется некоторым «успокоением», которое еще нельзя назвать стабилизацией: «К этому времени Северный Кавказ уже стал частью Государства Российского, решившего в свою пользу многовековую борьбу с Турцией, Персией и Крымом, - пишет В. С. Белозеров в работе «Этническая карта Северного Кавказа» (2005). - Однако политические и экономические мотивы соперничества на Кавказе сохра- 96 нялись, противники России в реализации своих замыслов (не забудем среди них и Англию) стремились опереться на «незамиренное» горское население, проживавшее почти по всему кавказскому периметру российской границы - от черноморского до каспийского фланга» [Белозеров: 21].
Как видим, территория была обозначена, но языкового обустройства на ней не было, так как территория была неоднородной в языковом отношении, и языковое обустройство сталкивалось здесь с дополнительными трудностями. По данным русских писателей, в языковой проблеме намечалось разрешение посредством взаимодействия горской и русской культур. В языковой сфере складывалось законодательство через языковой диалог: «Еще в 1860 году, - отмечает В. С. Белозеров, - князь А. И. Барятинский, один из выдающихся кавказских наместников, определил основные принципы управления горскими народами, названные им «военно-народными», то есть предполагавшими сочетание военных и гражданских управляющих институтов власти (но на деле они сводили к полицейским и гражданские институты). В составе административного аппарата наместника имелось горское управление, которое привлекалось для консультации при решении вопросов, связанных с горскими народами» [Белозеров: 22].
В сфере демографической ситуации наблюдалась лингвоэтническая неоднородность населения. Возникало уменьшение однородности населения вследствие притока мигрантов: «Начало XIX века, - пишет В. С. Белозеров, - не отличалось заметными подвижками в расселении северо- кавказских народов. Отмечалась разве что активизация их миграций в пределах своих исторических ареалов, но без изменения этнических границ. Фактором, способствующим активизации миграции горцев на равнину, была меняющаяся политическая обстановка в районе... Первая половина XIX века, начиная с 1820-х годов, характеризуется началом военных действий на Северо-Восточном и Северо-Западном Кавказе, влияние которых на этнические процессы в районе еще не было явственно выражено» [Белозеров: 22].
использовали один язык - русский, местной - два: национальный и русский, иногда несколько языков и русский. В армии использовался русский язык, судопроизводство велось на русском языке. В экономике - мажоритарный, то есть ведущий, и миноритарный языки. В образовании преподавание начиналось на родных языках, изучался русский. В плане кодификации в качестве мажоритарного языка со сформировавшимися нормами выступал «татарский» язык, внедрялся русский язык. Кавказские языки выступали в качестве миноритарных, о норме речь вести трудно, так как многие языки были бесписьменными.
Осмысление функционирования языков народов Кавказа и языковое обустройство, к которому стремились русские писатели, проводилось в интересах как малых языков, так и русского языка, который распространялся на Кавказе. Действия русских писателей позволили сохранить для человечества особенности языковой ситуации на Кавказе и связанные с ней культурные ценности. В. Г. Гак отмечает: «В психологическом отношении положительный эффект языкового обустройства проявляется в том, что языковое меньшинство освобождается от комплекса «неполноценности», приобретает чувство собственного достоинства, язык и культура становятся более престижными; благодаря этому растет его положительное отношение и уважение к мажоритарному языку и связанной с ним культуре» [Гак: 133]. Целесообразное и справедливое решение языкового вопроса устраняет языковое отчуждение, способствует росту активности граждан, что идет на пользу всему обществу.
В произведениях русских писателей наиболее частотно используется термин «татарский язык». Как уже отмечалось, этим термином обозначали «азербайджанский» язык. Но казаки у Л. Н. Толстого «щеголяют знанием татарского языка» [Толстой, Казаки, 164], хотя живут на Тереке, в Чечне (повесть «Казаки»): «Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев» (Толстой, Казаки, 164). Татарский язык использовался как 98 язык межнационального общения в Чечне, или в этом случае Л. Н. Толстой называет «татарским языком» чеченский язык - из контекста неясно. Определенности тексты не дают, но можно отметить следующую закономерность: не всегда точно возможно было установить национальную и языковую принадлежность горца по причине многочисленности народов и языков. М. Ю. Лермонтов в повести «Бэла» называет горцев, живущих за Тереком, кабардинцами, черкесами, татарами, чеченцами, которые тем не менее говорят «по-татарски» [Лермонтов, Герой нашего времени, 299].
Следующий фактор, определяющий деятельностный характер речевого поведения русских писателей на Кавказе, - осознанный интерес к культуре и языкам горцев. Языковая личность несет в себе опыт языкового развития поколений, в том числе и опыт мастеров слова, опыт среды, а также и свой неповторимый опыт. Личность всегда находится в рамках заданных многообразными условиями речевого поведения. Следовательно, речевое поведение русских писателей мы рассматриваем как разновидность и составную часть социального поведения. С момента приезда на Кавказ русские писатели не только с уважением говорят о горцах, но и подчеркивают национальное равенство и их человеческое достоинство. Видя героическую борьбу народов Кавказа за свою независимость, они восстают против покорения Кавказа силой.
Нельзя представить Кавказ, а также вхождение всего Кавказа и кавказских народов в мировую цивилизацию, в мировой культурный процесс без творчества великого русского поэта А. С. Пушкина. Следует отметить, что интерес к восточным языкам проявляли все русские писатели, осваивавшие тему Востока. Приоритет в этом принадлежит А. С. Пушкину. Г. П. Макогоненко, изучая творчество Пушкина, писал: «На «Путешествии...» лежит печать времени его написания. Это «путевые записки», то есть деловая проза, документ, свидетельство об увиденном в далеком, мало знакомом крае России - Кавказе, точное описание жизни, быта, обычаев грузин и армян, рассказ о военных действиях русской армии» [Макогоненко: 320]. Двадцатилетний поэт был поражен и восхищен красотой Кавказа, подвигами и характерами, обычаями и обрядами горцев. И, естественно, поэт вполне осознанно начинает осваивать горские языки. В «Кавказском пленнике» и «Бахчисарайском фонтане» можно встретить такие восточные (тюркоязычные) слова и понятия, как хан, Коран (Алкоран), евнух, гарем, Мекка, аул, уздень, шашка, чалма:
Между невольницами хана,
Забыла веру прежних дней;
Но вера матери моей
Была твоя) клянись мне ею
Бахчисарайский фонтан. 1824
Все ждут. Из сакли наконец
Выходит между жен отец.
Два узденя за ним выносят
Тазит. 1829-1830
Данные «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмера подтверждают, что слова «хан» и «уздень» являются тюркоязычными заимствованиями: хан - «азиатский титул», из тур., уйг., чагат. уап «хан, император»; уздень - «горский дворянин на Кавказе», из тюрк., ср. кыпч. ozden «свободный, благородный» [ФЭСРЯ].
Самым крупным событием творческой жизни Пушкина было создание и появление поэмы «Кавказский пленник», которую он начал писать на Кавказе, а окончил в Каменке в 1822 году. В поэме сам автор различает две части, по его мнению, «плохо связанные между собою: описательноэтнографическую (лучше удавшуюся) и романтическо-пси- хологическую» [Живые страницы: 66]. Не случайно, ознакомившись с «Кавказским пленником», В. Г. Белинский отметил, что поэма Пушкина в первый раз «познакомила русское общество с Кавказом» [Белинский: 376-377]. А. С. Пушкин великолепно знал народности Кавказа. А. С. Пушкин обладал огромной культурой и осознавал, что заслужить уважение к себе можно, только уважая другого.
Второй раз А. С. Пушкин попадает на Кавказ в апреле 1829 года, где встречается с братом и некоторыми ссыльными декабристами, а также участвует в действиях русской армии. Плодом поездки Пушкина становятся путевые очерки «Путешествие в Арзрум», где собран огромный лингвоэтнографический материал: «За нею потянулись коляски, брички, кибитки солдаток, переезжающих из одной крепости в другую; за ними заскрыпел обоз двуколесных ароб»; «Справа сиял снежный Кавказ; впереди возвышалась огромная, лесистая гора; за нею находилась крепость. Кругом ее видны следы разоренного аула, называвшегося Татартубом и бывшего некогда главным в Большой Кабар- де. Легкий, одинокий минарет свидетельствует о бытии исчезнувшего селения. Он стройно возвышается между грудами камней, на берегу иссохшего потока»; «Я взобрался по ней на площадку, с которой уже не раздается голос муллы»; «Они несли ему обед. Обе казались спокойны и смелы; однако ж, при моем приближении обе потупили голову и закрылись своими изодранными чадрами» [Пушкин, Путешествие в Арзрум, 448, 450]. А. С. Пушкин использовал экзотическую лексику, создавая ориентальный колорит, благодаря чему складывалась манера изложения, способствующая вхождению в экзотический мир Кавказа и пониманию его.
шараде с разгадкой «Агафон» писатель использовал слова тюркского происхождения: «ага», «султан», «янычар»:
Часть первая моя в турецкой стороне
Гроза для янычар и часто для султана;
Вы окончание хотите знать во мне?
Оно в Германии отличьем служит сана;
Есть имя знатных и крестьян.
Агафон. 1819
В другой шараде, написанной в том же году, сама разгадка - слово «арак» - имеет тюркское происхождение:
Лишенный головы, ни рыба я, ни зверь,
Мне дайте голову - с водой соединюся
И вас развеселю.
Узнаете ль теперь?
Арак. 1819
писателей пестрели словами и выражениями из восточных языков. Несмотря на это, использование экзотической лексики А. А. Бестуже- вым-Марлинским представляет особенный интерес, так как никто из русских писателей по знанию этих языков не мог состязаться с ним, и потому важно проследить, как писатель, владеющий языком народа описываемого края, использует свои познания.
Русские писатели не только использовали экзотизмы в своих произведениях о Кавказе, осваивая и популяризируя лексику языков Кавказа, но и комментировали ее. Эти комментарии можно отнести к первому опыту лингвистического освоения лексики языков Кавказа. У А. А. Бестужева встречаются объемные авторские ремарки и комментарии. Приведем фрагмент: «Абур адам (честнейший человек)! - Не человек - душа этот Искендер, - говорили промеж собой беки, - крепко сердит и на дербентцев и на Фетхали, а как брызнули на него слезами бедных - растаял! Народ, обрадованный вестью о согласии молодого бека, запел и заплясал» [Бестужев, Мулла-Нур, 356].
Отличное знание А. А. Бестужевым-Марлинским татарского языка подтверждают фрагменты из произведений, где он использует предложения, формирует объемные микроэтнографические тексты: «Неджа кан агламассын даш бугюн! Кеселибты етмиш-еки баш бугюн! Как сегодня не прослезиться тебе, камень, кровью? Сегодня отрублено семьдесят две головы!» [Бестужев, Мулла-Нур, 415]; «Сычан гюранда, пелянга охшатан пишик, ослан гюран- да, сычана дюнды! Кошка, завидя мышь, тигром надулась, а перед львом сама прикинулась мышкою!» Присказка. [Бестужев, Мулла-Нур, 369]; «Мулла-Нур ласково глядел на него, когда он разостлал маленькую скатерть, положил на нее чурек, сыр и несколько яблоков. Буюр, ага, [Буюр значит прикажите, благоволите, не угодно ли, а иногда так же, как слово бали (так), значит: чего изволите?] - сказал он мне, предлагая вечерю. - Не чуждайся ничьего хлеба, это дар Аллаха, а не человека, и, переломив его со мной, ты не обяжешься мне приязнию» [Бестужев, Мулла-Нур, 455]. Реалистические тенденции сказываются в широком вводе в тексты лингвоэтнографического материала, в описании местных обычаев, нарядов, в стремлении имитировать речь героев.
Осознанный интерес М. Ю. Лермонтова к языку и культуре горцев проявляется стремлением постигнуть дух восточных народов. С детства он видел черкесов в лохматых шапках и бурках, скачки джигитов, огненные пляски, хороводы, праздник байрама, слышал горские песни, легенды, предания [Русские писатели. Биографический словарь]. В основу всех кавказских поэм и стихотворений М. Ю. Лермонтова легли эти первые, неизгладимые впечатления, виденный им в детстве край войны и свободы, «подлинный сражающийся Кавказ». Для М. Ю. Лермонтова Кавказ стал второй родиной. Он великолепно изучил жизнь и обычаи горцев и, конечно же, отобразил все это в произведениях кавказского цикла.
У табуна сторожевой черкес,
Смотрел и думал: «Много есть чудес!..
Велик Аллах!., ужасна власть шайтана!»
Аул Бастунджи. 1833-1834
Изучение «татарского» язык дает возможность русскому писателю непосредственно общаться с кавказскими народами. Занятия М. Ю. Лермонтова татарским языком определенным образом отразились и на языке его произведений кавказской тематики; наблюдается высокая частотность употребления восточных (тюркских) слов в произведениях русского писателя:
Арбы тяжелые скрыпели,
Трепеща, жены близ мужей
Держали плачущих детей...
Измаил-Бей. 1832
«Он равно в жар и в холод носит под сюртуком ахалук на вате и на голове баранью шапку; у него сильное пред- убежденье против шинели в пользу бурки; бурка его тога, он в нее драпируется; дождь льет за воротник, ветер ее раздувает - ничего! бурка, прославленная Пушкиным, Мар- линским и портретом Ермолова, не сходит с его плеча, он спит на ней и покрывает ею лошадь; он пускается на разные хитрости и пронырства, чтобы достать настоящую андийскую бурку, особенно белую с черной каймой внизу, и тогда уже смотрит на других с некоторым презрением» [Лермонтов, Кавказец, 478].
Проникновение экзотизмов в русский язык, как отмечают многие исследователи, - живой, развивающийся процесс. Опыт писателей классиков (А. А. Бестужева- Марлинского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого) учит, что экзотическую лексику следует вводить в литературные произведения осторожно, с разбором, помня слова А. С. Пушкина о том, что «истинный вкус состоит... в чувстве соразмерности и сообразности» [Русские писатели о языке: 114]. Степень владения М. Ю. Лермонтовым «татарским» языком выходит за рамки использования общеупотребительной бытовой лексики. В числе используемых М. Ю. Лермонтовым тюркизмов встречаются также слова, относящиеся к глубинным слоям тюркской лексики, редко употребляемой при создании восточного колорита: чауш - слуга, стража, чапра - занавес, шинди гёрурсез - скоро узнаете: «Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой (занавес) с своими подругами, держала в одной руке чашу с ядом, а в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит голову на ложе Куршуд-бека. И слышит она из-за чапры, что пришел незнакомец...» [Лермонтов, Ашик-Кериб, 272].
К его струям черкесы принесли
Кровавый труп; расстегнут их рукою
Чекмень, пробитый пулей роковою;
Измаил-Бей. 1832
Кавказ у М. Ю. Лермонтова не условный, а подлинный, кавказские произведения Лермонтова свидетельствуют о знании реального материала и стремлении на нем основываться в процессе создании произведения.
Деятельностный характер речевого поведения русского писателя Л. Н. Толстого реализуется в достоверном описании горской жизни. На первом плане - изображение внешнего быта горцев, обычаев, а также описание жилища, одежды, пищи, обрядов, обычаев. Знание татарского языка - результат систематических занятий и проявления писательского интереса. Результатом деятельностного подхода русского писателя на Кавказе является введение большого количества слов тюркского происхождения в тексты. Они взяты из живой речи кавказских народов: бешмет, булат, аул, шамхал, йок, рамазан, папаха, бер, абазы, сакля, ахалук, ислам, вали, яман, якши, коп, саман, аманат, алкоран, байрам, мечеть, алла, арба, парча, чурек: «Ай, ай, коп абрек! - говорили они жалобно, указывая руками по тому направлению, куда ехали казаки. Оленин понял, что они говорили: «Много абреков» [Толстой, Казаки, 293]; «Лукашка ничего не ответил, ему, видимо, досадно было это попрошайничество; но он знал, что этого не миновать. - Вишь, черт какой! - сказал он, хмурясь и бросая наземь чеченский зипун, - хошь бы зипун хороший был, а то байгуш» [Толстой, Казаки, 186].
Использование экзотической лексики в текстах кавказского цикла является одним из блестящих художественных приемов русских писателей. Л. Н. Толстой использует не только слова-экзотизмы, но и обороты речи, характерные для данной местности. Толстой иногда как бы фотографирует действительность, дает натуралистические картины, вводя при этом в авторскую речь экзотизмы, этнонимы: «Через минуту драгуны, казаки, пехотинцы с видимой радостью рассыпались по кривым переулкам, и пустой аул мгновенно оживился. Там рушится кровля, стучит топор по крепкому дереву, и выламывают дощатую дверь; тут загораются стог сена, забор, сакля, и густой дым столбом подымается по ясному воздуху. Вот казак тащит куль муки и ковер; солдат с радостным лицом выносит из сакли жестяной таз и какую-то тряпку; другой, расставив руки, старается поймать двух кур, которые с кудахтаньем бьются около забора; третий нашел где-то огромный кумган с молоком, пьет из него и с громким хохотом бросает потом на землю» [Толстой, Набег, 27].
Кавказа. Л. Н. Толстой ведет лингвистическую исследовательскую деятельность, что, в первую очередь, выражается в комментировании лексики, ее толковании. Так, например, он не раз комментирует экзотизмы, пришедшие из кумыкского языка: «Офицеры верхами ехали впереди; иные, как говорится на Кавказе, джигитовали [Джигит - по- кумыцки значит храбрый; переделанное же на русский лад джигитовать соответствует слову «храбриться»], то есть, ударяя плетью по лошади, заставляли ее сделать прыжка четыре и круто останавливались, оборачивая назад голо- ву; другие занимались песенниками, которые, несмотря на жар и духоту, неутомимо играли одну песню за другою» [Толстой, Набег, 13].
этого конфликта мирным путем: через освоение языков и культур, взаимообмен ценностями культуры, языка, народной этики. Русский писатель стремился объективно показать горскую жизнь, с большим интересом изображал быт горцев, раскрывал мужество и героизм горского народа. Через язык, литературу Л. Н. Толстой пытается изменить отношение русского народа и правительства к народам Кавказа. Эта проблема актуальна и сейчас, так как слово «Кавказ» всегда ассоциировалось с войной.
Одной из особенностей речевого поведения русских писателей является речевое взаимодействие с горскими 106 народами. Хотя между Россией и Кавказом шла война, это не мешало местному населению общаться с представителями русской интеллигенции, а также с солдатами и офицерами. Между русскоязычным населением Кавказа и горцами создавался общий язык общения, своеобразное койне, в качестве которого использовались элементы русского и татарского языков. Формирование смешанного языка обусловлено историческими, географическими, экономическими, социальными и др. условиями Кавказа и кавказских языков. Огромную роль в духовном сближении народов Северного Кавказа с русским народом сыграли произведения А. А. Бестужева, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого и многих других писателей и поэтов. С начала XIX века стали усиливаться связи народов Кавказа с русским населением Северного Кавказа. В результате этих связей местные языки обогатились русской лексикой, связанной с повседневной жизнью горцев.
Справедливо высказывание В. Г. Базанова о том, что А. А. Бестужев не просто писатель-этнограф: он писатель с политической программой, рассматривающий быт и этнографию Кавказа в свете общих идей декабризма [Базанов: 492]. Результаты взаимодействия русских и горцев привели к созданию «общего» языка, который складывался постепенно, и процесс этот нашел отражение в произведениях русских писателей.
Сам А. А. Бестужев-Марлинский опирался на богатства русского национального языка, освоение которых в литературе он считал одной из больших и принципиально важных задач своего времени. Актуальны замечания русского писателя об интересе к различным языкам и взаимодействию их элементов в системе русского языка. В письме к братьям Н. А. и М. А. Бестужевым от 1 декабря 1835 года читаем: «Да не у одних французов, я занимаю у всех европейцев обороты, формы речи, поговорки, присловия. Да, я хочу разнообразить русский язык, и для того беру мое золото обеими руками из горы и грязи, отосвюду, где встречу, где поймаю его. <...> Слово и ум есть братское достояние всех людей, и что говорит человек, должно быть понятно человеку, предполагая, разумеется, их обоих не безумцами. Будьте уверены, что еще при наших глазах грамматики всех языков подружатся между собой, а риторики будут сестрами. <... > Я хочу и нахожу русский язык на все готовым и все выражающим. Если это моя вина, то и моя заслуга» [Бестужев Т. 2: 665].
«Мулла-Нур» автор поднимает актуальный и на то время и сейчас - самый важный вопрос - вопрос дружбы между горским народом и русскими, выражающейся в языковом взаимодействии. Тексты А. А. Бестужева, как уже отметили, отличаются расширенными комментариями заимствованной лексики: «Это не был наглый стук заимодавца, не частые повелительные удары палкою комендантского есаула [Есаулы - остатки ханского порядка, гонцы вестовые и охрана коменданта, народ видный, смелый, смышленый и хорошо вооруженный. Чауши - десятские. (Прим, автора)], или чауша, вестника приказа явиться в диван или наряда ехать гонцом куда-нибудь» [Бестужев, Мулла-Нур, 159]; «Советую только переменить тебе имя Юсуфа на Аллах- верды! [Аллах-верды - бог дал, обыкновенное восклицание того, кто пьет; кто подносит, говорит: «сизни кейфиниса (на здоровье вам)» или просто: «яхши олсун (да будет благо)». Искендер смеется над пьянством Юсуфа: впрочем, Аллах- верды (Бог дал) - обыкновенное собственное имя. (Прим, автора.)]» [Бестужев, Мулла-Нур, 219].
Тексты А. А. Бестужева отображают постепенное освоение русскими элементов кавказских языков. А. А. Бестужев основывается на таких принципах, как справедливость и благоразумие, учитывающих взаимные выгоды русских и горцев. Он считает, что взаимная дружба принесет большую пользу народам Кавказа. «Перемените природу Востока, - призывал писатель, - дайте его жизни европейские условия, перелейте в нашу форму нравы его общества, и тогда требуйте от восточных терпеливости в ожидании неумытого суда, твердости в неволе» [Бестужев, Мулла- Нур, 80]. Эти слова продиктованы горячей и искренней любовью к Кавказу.
Ко времени Л. Н. Толстого многие казаки, жившие на Кавказе, прекрасно владели языками горских народов: «Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже с своим братом говорит по-татарски», - пишет Л. Н. Толстой в повести «Казаки» [Толстой, Казаки, 164]. Хотя казаки обитали в иноязычной среде, Л. Н. Толстой тем не менее отмечает стремление, в особенности староверов, сохранить в чистоте русский язык: «Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру» [Толстой, Казаки, 164].
Интересно отметить и то, что казаки сформировали и свой «язык», что отмечалось Л. Н. Толстым: «- Шли мы так-то по канаве, как он затрещит, а у меня ружье в чехле было, Иляска как лопнет... [Лопнет - выстрелит на казачьем языке. (Прим. Л. Н. Толстого)]» [Толстой, Казаки, 171]. «- Что, красавицы, заснули? - сказал Назарка. - Мы с кордона помолить пришли. Вот Лукашку помолили. [Помолить на казачьем языке значит за вином поздравить кого-нибудь или пожелать счастья вообще; употребляется в смысле выпить. (Прим. Л. Н. Толстого)]» [Толстой, Казаки, 199]. Вряд ли это «наречие» можно отнести к самостоятельному языку, но лексика его связана с тем диалектом, в условиях которого первоначально проживали казаки. Как известно, этническое ядро казаков составляло восточнославянское население из разных районов России и Украины, чем объясняется многообразие лексики.
на разных языках, но автором даются комментарии. Особенно выразительны те случаи, когда используются экзотизмы, применяются разнообразные лексические, синтаксические средства (повтор, инверсия, усиление, интонации, многоточие, скобки и др.). Примечательно использование русскими писателями горского фольклора, фразеологии, поговорок и пословиц. Типичны повторы, нагнетение однородных членов. Ремарки в текстах чрезвычайно существенны. Они указывают на характер произнесения слов и отражают движение реплик по разным плоскостям текста. Основные части произведения (повествование и диалог), и отдельные элементы (лексические и грамматические) организуются этими базисными принципами, сложно соотносясь и взаимодействуя. Характер этого взаимодействия и создает оригинальный, неповторимый стилистический рисунок произведения. Приведем пример из «Путешествия в Арзрум» А. С. Пушкина: «На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Всё семейство собиралось завтракать. Котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное в верху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила куря табак. Я сел подле нее. «Как тебя зовут?» . - «Сколько тебе лет?» - «Десять и восемь». - «Что ты шьешь?» - «Портка». - «Кому?» - «Себя». - Она подала мне свою трубку и стала завтракать» [Пушкин, Путешествие в Арзрум, 423]. Диалог иллюстрирует процесс освоения русского языка: лексика, в определенной степени, воспринята, грамматика - в процессе освоения.
«Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить» [Лермонтов, Герой нашего времени, 281]. Интересен тот факт, что в повести «Бэла» черкес Казбич то и дело употребляет «татарские» слова («йок», не хочу, «Нет! Урус яман, яман!»); Максим Максимыч рассказывает, что «не один кабардинец», умильно поглядывая на его лошадь, приговаривал: «якши тхе, чек якши» (здесь только слово тхе (лошадь) - кабардинское, остальное - тюркизмы); наконец, Печорин полагает, что нанятая им духанщица, поскольку она «знает по-татарски», сумеет договориться с Бэлой (черкешенкой). Между тем ни черкесский, ни кабардинский не принадлежат к группе тюркских языков. Все это свидетельствует о некоторой языковой пестроте, взаимодействии языков, взаимопроницаемости, особенно на лексическом уровне.
Приведем другой фрагмент, отражающий взаимовлияние двух лингвокультур - русская речь звучит в устах горца: «Ведь этакой народ, - сказал он: - и хлеба по-русски назвать не умеет, а выучил: «офицер, дай на водку!» Уж татары по мне лучше: те хоть непьющие...» [Лермонтов, Герой нашего НО времени, 283]. М. Ю. Лермонтов для создания местного колорита и речевых характеристик включает в тексты экзотиз- мы не только тюркоязычной группы, что говорит о широкой лингвистической осведомленности русского писателя.
Диалоги на разных языках, ведущие к их сближению, часто встречаются у Л. Н. Толстого. Л. Н. Толстой так и характеризует язык, на котором говорят горцы, - «полурусский язык». Приведем фрагменты из «Хаджи-Мурата»: «Их пять братьев, - рассказывал лазутчик на своем ломаном полурусском языке, - вот уж это третьего брата русские бьют, только два остались; он джигит, очень джигит, - говорил лазутчик, указывая на чеченца. - Когда убили Ахмед-хана (так звали убитого абрека), он на той стороне в камышах сидел; он все видел: как его в каюк клали и как на берег привезли»; «- Твоя наша бьет, наша ваша коробчит. Все одна хурда-мурда, - сказал лазутчик, видимо обманывая, засмеялся, оскаливая свои белые зубы, и вскочил в каюк» [Толстой, Хаджи-Мурат, 32]; «- Чечен мирная, - заговорил тот, который был пониже. Это был Бата. - Ружье иок, шашка иок, - говорил он, показывая на себя. - Кинезь надо» [Толстой, Хаджи-Мурат, 33]; «Право, совсем как российские. Один женатый. Марушка, говорю, бар? - Бар, говорит. - Ба- ранчук, говорю, бар? - Бар. - Много? - Парочка, говорит. - Так разговорились хорошо. Хорошие ребята» [Толстой, Хаджи-Мурат, 34].
«полурусского языка», наличие которого отмечает Л. Н. Толстой, характеризуются частичным владением русскими лексикой горских языков на обыденном уровне, в той же мере синтаксисом. Реплики русскоязычного героя (в пересказе) характеризуются наличием этнонима из тематической группы «термины родства»: «баранчук». Интересен метакомментарий диалога, который ведется говорящим: «Так разговорились хорошо. Хорошие ребята». В то же время горцы пользуются элементами русской лексики. В результате коммуниканты понимают друг друга.
В «Кавказском пленнике» Л. Н. Толстого речь горцев воспроизводится правильным русским языком. Вот, например, как говорит хозяин Жилину: «Одежду самую лучшую дам и черкеску, и сапоги, хоть жениться. Кормить буду, как князей. А коли хотят жить вместе, пускай живут в сарае. А колодку нельзя снять - уйдут. На ночь только снимать буду» [Толстой, Кавказский пленник, 213]. Л. Н. Толстой отказался от слепого копирования речи, от коверканья слов и предложений, которое отвлекает внимание читателя, создавая подчас комический эффект. Однако, чтобы сохранить впечатление того, что разговор ведет горец, Толстой в некоторых случаях использует несклоняемость слов.
невозможно, но основной принцип - это наличие русской лексики и элементов русской грамматики в речи горцев, «подгонка» синтаксиса при отсутствии падежных форм, и наоборот - наличие иноязычной лексики в речи русских с целью ведения успешной коммуникации. В текстах русских писателей, как мы видим, отображается это явление, что служит доказательством деятельностного характера их речевого поведения в процессе изображения Кавказа, изучения кавказских языков и тех типов речевой коммуникации, свидетелями которых они были, что нашло отображение в их произведениях.
Об общем языке (своеобразном койне), на котором общались русские и горцы, Л. Н. Толстой делает метапоэтическое замечание в примечании к рассказу «Набег»:
«- Скажите, пожалуйста, что это за огни? - спросил я шепотом у татарина, ехавшего подле меня.
- А ты не знаешь? - отвечал он.
- Не знаю.
- Чтобы всякий человек знал - русской пришел. - Теперь в аулах, - прибавил он, засмеявшись: - ай-ай, томата идет, всякий хурда-мурда будет в балка тащить.
- Разве в горах уже знают, что отряд идет? - спросил я.
- Эй! как можно не знает! всегда знает: наши народ такой!
- Иок, - отвечал он, качая головой в знак отрицания. - 112 Шамиль на похода ходить не будет, Шамиль наиб пошлет, а сам труба смотреть будет, наверху» [Толстой, Набег, 23].
В примечании Л. Н. Толстого отмечается: «Томаша значит хлопоты, на особенном наречии, изобретенном русскими и татарами для разговора между собой. Есть много слов на этом странном наречии, корень которых нет возможности отыскать ни в русском, ни в татарском языках». Здесь Л. Н. Толстой отмечает еще одну особенность «наречия», некоего общего языка, которая является наиболее значимым свидетельством того, что он существовал, - наличие лексики, входящей именно в это «странное наречие», аналоги и мотивацию которой писатель не обнаруживает ни в русском, ни в «татарском» языках. По-видимому, койне, или общий язык, характеризуется подвижностью и приспосабливаемостью к различным жизненным ситуациям, историческим периодам. И в настоящее время можно отметить формы уже нового контактного молодежного «наречия», лексическая основа его - новая русская лексика, в том числе из экономической сферы, а также молодежный жаргон.