Герцен А. И. О развитии революционных идей в России: (отрывок из книги)

О РАЗВИТИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ИДЕЙ В РОССИИ

(Отрывок из книги)

... Но каковы были новые мысли, стремления, проявившиеся после 14 декабря?..^1*

Первые годы, следовавшие за 1825-м, были ужасающие¹. Потребовалось не менее десятка лет, чтобы в этой злосчастной атмосфере порабощения и преследований можно было прийти в себя. Людьми овладела глубокая безнадежность, общий упадок сил. Высшее же общество с подлым и низким рвением поспешило отречься от всех человеческих чувств, от всех гуманных мыслей. Не было почти ни одной аристократической семьи, не насчитывающей близких родственников в числе сосланных, и почти ни одна из них не осмеливалась носить по ним траур или выказывать сожаление². Когда же люди, отворачиваясь от этого печального зрелища холопства, сосредоточивались в размышлении с целью найти в нем совет или надежду, они приходили к мысли страшной, леденившей сердце.

Не оставалось никаких иллюзий: народ остался равнодушным зрителем 14 декабря. Всякий добросовестно мыслящий видел ужасное последствие полного разрыва народной России с Россией европеизованной. Между двумя лагерями порвалась всякая связь, — необходимо было ее восстановить, но как, каким образом? Вот в чем основной вопрос. Одни думали, что ни к чему не придешь, если оставить Россию на буксире Европы; они возлагали свои надежды не на будущее, а на возврат к прошедшему. Другие видели в будущем только несчастие и разорение. Они проклинали ублюдочную цивилизацию и равнодушный народ. Душой всех мыслящих людей овладела глубокая грусть.

Одна лишь звонкая и широкая песнь Пушкина звучала в долинах рабства и мучений; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла мужественными звуками настоящее и посылала свой голос в отдаленное будущее...

... 14 декабря слишком глубоко отделило прошедшее, чтобы можно было продолжать предшествовавшую ему литературу. Еще назавтра после этого великого дня мог прийти молодой человек, полный фантазий и идей 1825 года, Веневитинов. Отчаяние, как и боль от раны, наступает не сразу. Но едва только он произнес несколько благородных слов, как исчез, подобно цветам, расцветшим под более теплым небом и умирающим от ледяного дуновения Балтийского моря³.

ветру; надо было приспособиться к неразрешимым сомнениям, к горьчайшим истинам, к собственной немощности, к каждодневным оскорблениям; надо было с самого нежного детства приобрести навык скрывать все, что волнует душу, и не растерять того, что хоронилось в ее недрах, — наоборот, надо было дать вызреть в немом гневе всему, что ложилось на сердце. Надо было уметь ненавидеть из любви, презирать из-за гуманности; надо было обладать беспредельною гордостью, чтобы высоко держать голову, имея цепи на руках и ногах.

Каждая глава «Онегина», которая появлялась после 1825 года, отличалась все большей и большей глубиной. Первый план поэта отличался легкостью и ясностью, — он его задумал в другое время; поэт был тогда окружен обществом, которому нравился тот иронический, но благосклонный и веселый смех. Первые главы «Онегина» сильно напоминают язвительный, но сердечный комизм Грибоедова. Слезы и смех — все переменилось⁴.

Два поэта, которых мы имеем в виду и которые выражают новую эпоху русской поэзии, это — Лермонтов и Кольцов. То были два сильных голоса, шедших с двух противоположных концов.

Ничто не может с большей ясностью доказать перемену, происшедшую в настроении умов с 1825 года, как сравнение Пушкина с Лермонтовым. Пушкин, часто недовольный и грустный, оскорбленный и полный негодования, готов тем не менее заключить мир. Он желает его, он не отчаивается в нем; струна воспоминаний о временах императора Александра не переставала дрожать в его сердце⁵. Лермонтов же настолько свыкся с отчаянием, с антагонизмом, что не только не искал выхода, но даже не понимал возможности ни борьбы, ни примирения. Лермонтов никогда не учился надеяться; он не жертвовал собой, так как ничто не требовало этого самопожертвования. Он не шел с гордо поднятой головой к палачу, как Пестель и Рылеев, потому что не мог верить в действительность жертвы; он бросился в сторону и погиб ни за что.

— интриги, затеянные министрами-писателями и журналистами-шпионами⁶, — с юношеским негодованием воскликнул: «Отмщенье, государь, отмщенье!» Поэт искупил эту единственную непоследовательность ссылкой на Кавказ. Это происходило в 1837 году, а в 1844 тело Лермонтова было опущено в могилу у подножия Кавказских гор⁷.

И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших тебя не понял ни единый...
...............
              
        Глубокое и горькое значенье
        Потеряно...^2*

К счастью, мы не потеряли того, что Лермонтов написал за последние четыре года своей жизни. Он всецело принадлежит к нашему поколению. Все мы были слишком юны, чтобы принимать участие в 14 декабря. Разбуженные этим великим днем, мы увидели только казни и изгнания. Принужденные к молчанию, сдерживая слезы, мы выучились сосредоточиваться, скрывать свои думы — и какие думы! То не были уже идеи просвещающего либерализма, идеи прогресса, то были сомнения, отрицания, злобные мысли. Привыкший к этим чувствам, Лермонтов не мог спастись в лиризме, как Пушкин. Он влачил тяжесть скептицизма во всех своих фантазиях и наслаждениях. Мужественная, грустная мысль никогда не покидала его чела, — она пробивается во всех его стихотворениях. То была не отвлеченная мысль, стремившаяся украситься цветами поэзии, нет, размышления Лермонтова — это его поэзия, его мучение, его сила^3* 8— смелость многое высказывать без прикрас и без пощады. Существа слабые, оскорбленные никогда не прощают такой искренности. О Лермонтове говорили как о баловне из аристократической семьи, как о каком-нибудь бездельнике, погибающем от скуки и пресыщения. Никто не хотел видеть, сколько боролся этот человек, сколько он выстрадал, прежде чем решился высказать свои мысли. Люди переносят ругательства и ненависть с гораздо большей снисходительностью, чем известную зрелость мысли, чем одиночество, не желающее разделять с ними ни их надежд, ни их опасений и осмеливающееся подтверждать этот разрыв. Когда Лермонтов уезжал из Петербурга на Кавказ во вторую ссылку, он чувствовал себя усталым и говорил друзьям, что постарается скорее умереть. Он сдержал свое слово.

Что же это, наконец, за чудовище, называемое Россией, которому нужно столько жертв и которое детям своим предоставляет печальный выбор: или нравственно погибнуть в среде, враждебной всему, что есть человеческого, или же умереть в начале своей жизни? Бездонная пропасть, где гибнут лучшие пловцы, где величайшие усилия, величайшие таланты, величайшие способности исчезают раньше, чем успевают чего-нибудь добиться⁹...

Примечания

Отрывок из книги, впервые напечатанной в 1851 году на немецком языке.

Публикуется по кн. А. И. , Избранные сочинения, Гослитиздат, М. 1937, стр. 399, 404—405.

¹ Речь идет о дне восстания декабристов — 14 декабря 1825 года.

² В числе осужденных были и знакомые бабушки Лермонтова Е. А. Арсеньевой, у которой воспитывался поэт.

³ Веневитинов Д. В. (1805—1827) — поэт, участник философского кружка любомудров.

⁴ «Евгений Онегин» Пушкин начал писать в 1823 году и закончил его в 1830 году.

⁵ Долгие годы после гибели Пушкина держалась легенда о примирении поэта с царем.

⁶ «Министр-писатель» — С. С. Уваров — министр народного просвещения; «журналисты-шпионы» — Ф. Булгарин и Н. Греч.

⁷ Здесь допущена неточность. Дата гибели Лермонтова — 1841 год.

⁸ Друг Герцена — поэт Н. П. Огарев (1813—1877), писал о Лермонтове:

«Я ни в ком другом не нахожу такого поэтически, лирически настроенного мозга. Мне трудно оторваться от его стихов, как от какой-то собственной страсти — хорошей или дурной — все равно, только никогда не солганной...» (Н. П. Огарев, Стихотворения и поэмы, М. 1937, т. I, стр. 355).

⁹ Заканчивая главу книги «О развитии революционных идей в России» А. И. Герцен (1812—1870) писал: «Ужасная, черная судьба выпадает у нас на долю всякого, кто осмелится поднять голову выше уровня, начертанного императорским скипетром; поэт ли, гражданин, мыслитель, — всех их неумолимый рок толкает в могилу. История нашей литературы — или мартиролог, или реестр каторги. Даже те, которых правительство пощадило, погибают, едва распустившись, спеша покинуть жизнь» (А. И. Герцен