Лермонтов М.Ю.: Герштейн Э.Г. - Отклики современников на смерть Лермонтова

Герштейн Э. Г. Отклики современников на смерть Лермонтова: (По неопубликованным материалам архивов Елагиных, Булгаковых, Каткова и Самариных) // М. Ю. Лермонтов: Статьи и материалы. — М.: Гос. соц.-эконом. изд-во «Соцэкгиз», 1939. — С. 64—69.

ОТКЛИКИ СОВРЕМЕННИКОВ НА СМЕРТЬ ЛЕРМОНТОВА

(ПО НЕОПУБЛИКОВАННЫМ МАТЕРИАЛАМ АРХИВОВ ЕЛАГИНЫХ,
БУЛГАКОВЫХ, КАТКОВА И САМАРИНЫХ)

Весть об убийстве Лермонтова Мартыновым распространилась по Москве и Петербургу в начале августа 1841 г. Катастрофа, произошедшая на далеком Кавказе, взволновала многих и вызвала разнообразные толки. Чувство вины и общественной ответственности за гибель поэта, так хорошо выраженное в словах Самарина, усугублялось тем, что смерть Лермонтова была непонятна, заставляла недоумевать и искать истинных причин его гибели.

Наиболее осведомленные и проницательные люди вполне отдавали себе отчет в том, что дуэль Лермонтова с Мартыновым была вызвана не только личной ссорой, но и тем, что в смерти Лермонтова был активно заинтересован сам царь. Об этом скупо, но совершенно отчетливо сказал П. А. Вяземский в «Старой записной книжке», призывая в свидетели кн. А. Н. Голицына, — близко наблюдавшего уже четвертое царствование в России. «Я говорю, что в нашу поэзию стреляют удачнее, чем в Луи-Филиппа. Вот второй раз, что не дают промаха», — повторяет Вяземский фразу, написанную им впервые в письме к А. Я. Булгакову 4 августа, и раскрывает содержание разговоров, о которых он только упоминает в этом письме. «По случаю дуэли Лермонтова, князь А. Н. Голицын рассказывал мне, что при Екатерине была дуэль между князем Голицыным и Шепелевым. Голицын был убит и не совсем правильно, по крайней мере так в городе говорили, и обвиняли Шепелева. Говорили также, что Потемкин не любил Голицына и принимал какое-то участие в этом поединке...»

Из публикуемого ниже письма А. А. Елагина мы видим, что первая часть проводимой Вяземским аналогии между дуэлью Лермонтова и Голицына точна: так же, как в 1775 г. общественное мнение обвиняло в убийстве Голицына Шепелева, — в 1841 г. все считали Мартынова убийцей Лермонтова. Очевидно, что и для второй части параллели — подразумеваемой аналогии между Потемкиным и Николаем I — Вяземский также имел основания.

Здесь не место анализировать сложные политические причины, приведшие Лермонтова к гибели. Из всех приводимых ниже откликов современников ясно одно: смерть Лермонтова воспринималась как злодеяние и произошла непосредственно из-за нарушения элементарных дуэльных правил. А. И. Тургенев не только оплакивал гибель поэта, но и возмущался преступлением. Очевидно, гр. Виельгорская привела в своем письме к Тургеневу данные, позволяющие так квалифицировать эту дуэль. Точно так же и Вяземский подчеркивает бесчеловечность обстановки дуэли. Из письма ясно, что последний абзац является ответом на только что полученное письмо А. Я. Булгакова. Осведомленность московского почт-директора, имевшего широкие возможности получать достоверные сведения и выполнявшего в Москве функции неофициальной устной газеты, не подлежит сомнению. Из ответных писем к Булгакову Вяземского и Тургенева ясно, что А. Я. Булгаков сообщал им те черты поединка Лермонтова с Мартыновым, которые дали современникам право называть эту дуэль убийством.

Лаконичное замечание Вяземского о том, что Лермонтов «сознавался в своей вине», заставляет нас внимательно отнестись к сообщениям менее авторитетных свидетелей — А. А. Елагина и М. Н. Каткова, ценных однако тем, что, сквозь налет юношеских субъективных оценок, они верно отражают общественное мнение. Оба они говорят о том, что Лермонтов просил у Мартынова прощения и выстрелил на воздух.

Такую же картину нарисовал Ю. Ф. Самарин в письме к кн. И. С. Гагарину от 3 августа 1841 г.: «Пишу вам, мой дорогой друг, под тяжким впечатлением только что полученного мною известия. Лермонтов убит Мартыновым на дуэли на Кавказе. Подробности ужасны. Он выстрелил на воздух, а противник убил его, стреляя почти в упор»¹.

Публикуя это письмо в 1894 г., В. А. Бильбасов снабдил его осторожным примечанием: «Таковы первые московские слухи о подробностях дуэли».

Но если мы обратимся к следственным материалам, в частности к показаниям кн. А. И. Васильчикова, мы должны будем прийти к заключению, что первые московские слухи, поддержанные такими именами, как П. А. Вяземский, А. И. Тургенев, А. Я. Булгаков, К. С. Аксаков, — были верны.

В 1872 г. Васильчиков выступил в печати с рассказом о смертном поединке Лермонтова, в котором изобразил фигуру Лермонтова, оставшегося неподвижным, заслонившегося рукой и локтем как опытный дуэлист и поднявшего пистолет дулом вверх². Но уже через несколько лет, когда биограф Лермонтова П. А. Висковатый обратился к Васильчикову с расспросами об обстоятельствах дуэли, последний прибавил подробность, опущенную им в предыдущем рассказе: «...все не трогаясь с места, он (Лермонтов) вытянул руку к верху, попрежнему к верху же направляя дуло пистолета». «Когда я спросил, — замечает Висковатый, — отчего же он не печатал о вытянутой руке, свидетельствующей, что Лермонтов показывал явное нежелание стрелять, князь утверждал, что он не хотел подчеркивать этого обстоятельства, но поведение Мартынова снимает с него необходимость щадить его»³.

Ни в первом, ни во втором рассказе Васильчиков не упомянул о чрезвычайно важном обстоятельстве: пистолет Лермонтова после дуэли оказался разряженным. В 1841 г., еще до того, как 21 июля описанные управой пистолеты были доставлены в следственную комиссию, Васильчиков предусмотрительно заявил о своих ответах комиссии 17 июля: «...дойдя до барьера, майор Мартынов выстрелил. Поручик Лермонтов упал уже без чувств и не успел дать своего выстрела: из его заряженного пистолета выстрелил я гораздо позже на воздух»⁴.

Описывая подробно через 30 лет после дуэли положение тела убитого, поступки секундантов и даже погоду, Васильчиков никогда нигде не упоминал больше о выстреле на воздух, произведенном им из пистолета Лермонтова. Да и не было больше надобности в этой лжи: вопрос о выстреле Лермонтова больше не подымался, а слухи о дуэли постепенно были забыты. Между тем следственные материалы о дуэли показывают, что пункт о выстреле Лермонтова был одним из самых опасных для убийцы и его секундантов⁵.

повод к крайнему раздражению Мартынова остается неясным. Однако нельзя пройти мимо упоминаний имени сестры Мартынова в связи с «Княжной Мэри» и дуэлью Лермонтова. В письмах Елагина и Каткова мы впервые сталкиваемся с указаниями современников на этот конфликт. Позднее в лермонтовской литературе 70—90-х гг. неоднократно встречалось сближение сестры убийцы — Натальи Соломоновны Мартыновой с одной из героинь «Княжны Мэри» — Верой. Однако из публикуемого ниже письма А. А. Елагина мы узнаем о распространенном в Москве мнении, отождествляющем Н. С. Мартынову не с Верой, а с княжной Мэри. Очевидно, какие-то факты, дававшие повод семье Мартынова делать такие сопоставления, существовали. Не случайно, что в вариантах предисловия ко второму изданию «Героя нашего времени» мы находим жалобы Лермонтова, главным образом, «на недоразумение публики, не на журналы»⁶. Это предисловие написано весной 1841 года. А в предисловии к «Журналу Печорина», помещенном и в первом издании 1840 г., Лермонтов сам дает право своим читателям находить знакомых в персонажах романа: «Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно, себя узнают, и может быть они найдут оправдание поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем».

У нас нет достаточных данных, чтобы установить, в чем именно заключалась признанная Лермонтовым вина его перед Мартыновым. Трудно установить также, в какой мере в 1841 г. Мартынов чувствовал себя оскорбленным за сестру. Частые встречи Лермонтова с Мартыновым в многочисленном кругу съехавшихся в Пятигорске кавказских офицеров и посетителей Минеральных вод, присутствие здесь жандарма Кувшинникова, присланного с специальным поручением, — создали чрезвычайно напряженную атмосферу вокруг Лермонтова. В этой атмосфере прошедший эпизод с сестрой Мартынова мог помочь заинтересованным лицам разжечь ссору его с поэтом.

...Как грустно слышать о смерти Лермонтова и к несчастью эти слухи верны. Мартынов который вызвал его на дуэль имел на то полное право, ибо Княжна Мэри сестра его. Он давно искал случая вызвать Лермонтова и Лермонтов представил ему случай нарисовав карикатуру (он говорят превосходно рисовал) и представив ее Мартынову. У них была картель: Лермонтов выстрелил в воздух а Мартынов подошел и убил его. Все говорят, что это убийство, а не дуэль, но я думаю что за сестру Мартынову нельзя было поступить иначе. Конечно, Лермонтов выстрелил в воздух, но этим он не мог отвратить удара и обезоружить обиженного. В одном можно обвинить Мартынова зачем он не заставил Лермонтова стрелять. Впрочем обстоятельства дуэля рассказывают различным образом и всегда обвиняют Мартынова как убийцу.

Андрей Алексеевич Елагин (1824—1844) — младший сын Алексея Андреевича Елагина и Авдотьи Петровны Елагиной — матери братьев Киреевских. В 1839—41 гг. в салонах Елагиной и Ив. Вас. Киреевского сталкивались будущие западники и славянофилы: Чаадаев, Грановский, Кавелин с Хомяковым, К. С. Аксаковым, Н. М. Языковым. В 1841 г. дом Елагиных особенно часто посещали М. А. Стахович, Д. А. Валуев, братья Бакунины, А. Н. Попов и профессура Московского университета.

ИЗ ПИСЬМА МЕФОДИЯ НИКИФОРОВИЧА КАТКОВА
к М. Н. КАТКОВУ

...Аксаков и Самарин тебе кланяются. Семейство Аксаковых нанимало дачу в 3 верстах от Никольского и я часто видался с Константином. От него я услыхал страшную, убийственную весть, которой я не смел сперва верить, — о смерти Лермонтова. Ты я думаю уже знаешь об этом. Мартынов, брат мнимой княжны, описанной в Герое Нашего Времени, вызвал его на дуэль, впрочем не за нее, а за личные оскорбления, насмешки. Лермонтов, чувствуя себя не совсем правым просил прощения и выстрелил в воздух. «Пускай твоя рука не подымается, моя зато поднимается» и Лермонтов в самое сердце, навылет был прострелен. Вот что пишут в Одесском Вестнике: «15 Июля, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с молниею и громом: в это самое время между горами Машуком и Бештау, скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов. С сокрушением смотрел я на привезенное сюда бездыханное тело поэта». Как грустно! Теперь русская литература заснет глубоким апатическим сном.

Странно, все русские поэты имеют одинаковую судьбу, все умерли противуестественною смертию (Грибоедов, Пушкин, Лермонтов).

Мартынов осужден на ужаснейшее, говорят наказание. Лишение чинов и дворянства и несколько десятков лет ссылки в отдаленную крепость на тягостнейшую работу. Его сперва хотели было судить военным судом. Говорят, что Лермонтов слишком много себе позволял оскорблять и насмехаться над всеми, им все недовольны. —

Мефодий Никифирович Катков — младший брат М. Н. Каткова — бывший в то время студентом Московского университета.

Письмо адресовано в Берлин. Мих. Никиф. Катков в 1840—43 гг. слушал лекции Шеллинга в Берлинском университете.

ИЗ ПИСЬМА кн. П. А. ВЯЗЕМСКОГО к А. Я. БУЛГАКОВУ

...К. Голицын после завтра оставляет Ц. Село. Он очень доволен своим здешним пребыванием и пользою от мариенбадской воды. Погода опять поправилась. Мы все под грустным впечатлением известия о смерти бедного Лермантова. Большая потеря для нашей словесности. Он уже многое исполнил, а еще более обещал. В нашу поэзию стреляют удачнее нежели в Лудвига Филиппа. Второй раз не дают промаха. Грустно! —...

в Лермантова особенно когда он сознавался в своей вине.

Настоящее письмо приписано к письму А. И. Тургенева к А. Я. Булгакову из Шанрозе (Франция) от 18/6, 20/8 и 25/13 июля 1841 г. Из текста письма видно, что оно было переслано с оказией в Царское Село к П. А. Вяземскому, а последний направил его со своими приписками в Москву, к А. Я. Булгакову.

Сейчас милое письмо твое от 8 августа оживило меня, но в ту же минуту получил я и Дебаты и прочел известие о П-бургском пожаре и сердце опять застрадало — хотя и не знает за кого! Ты писал письмо в самый день пожара, прежнего — одного, где ты уже писал о смерти Лермонтова, о коем упоминаешь, я не получал. Естьли с попутчиком, то могу получить после; на другие я уже отвечал. Гр-я Велгурская уведомила меня уже о смерти Лермонтова и я оплакиваю и талант и преступление.

Лермонтов убит. Его постигла одна участь с Пушкиным. Невольно сжимается сердце и при новой утрате болезненно отзываются старые. Грибоедов, Марлинский, Пушкин, Лермонтов. Становится страшно за Россию при мысли что [упрямый] [жесто] не простой случай а какой-то приговор судьбы поражает ее в лучших из ее сыновей, в ее поэтах. За что такая напасть... и что выкупают эти невольные жертвы.

На нем лежит великий долг его роман — Герой Нашего Времени. Его надлежало выкупить и Лермонтов, ступивши вперед, оторвавшись от эгоистической рефлексии, оправдал бы его и успокоил многих. [Теперь его не может оправдать никто]

и глубокой горести за себя] кроме слез и [сожалений] воспоминаний на долю [оставшихся] его переживших друзей ничего не осталось. Пушкин не нуждается в оправдании. Но Лермонтова признали не все, поняли немногие, почти никто не любил его. Нужно было [простить] простить ему [много].

Да, смерть Лермонтова поражает незаменимой утратой целое поколение. [Мы должны видеть в ней] Это не частный случай, но общее горе, гнев божий, говоря языком писания, и как некогда при казнях свыше посылаемых небом, целый народ облекался трауром, посыпая [сво главы] себя пеплом, так мы теперь должны [обратиться к себе самим, в себе искать вины] считать себя не безвинными и не просто сожалеть и плакать, но [обратиться [внутрь] к себе самим] углубиться внутрь и строго допросить себя.

Страницы из дневника Ю. Ф. Самарина за 1841 г., посвященные М. Ю. Лермонтову, впервые были опубликованы в его «Сочинениях» в примечаниях к письмам Самарина к И. С. Гагарину (М. 1911, т. XII, стр. 54—56). Та часть дневника, в которой описываются встречи Самарина с Лермонтовым, неоднократно цитировалась и перепечатывалась. Мы публикуем вновь первую часть записи с добавлением пропущенных отрывков. Неопубликованная прежде дата перед записью дает возможность установить, что известие о смерти Лермонтова пришло в Москву уже 31 июля.

Ф. Самарина состоит из отрывочных записей и выписок. Тетрадь 1841 г. подверглась жестокой последующей цензуре. Большинство листов в ней вырезано, из них значительная часть была заполнена текстом карандашом и чернилами. Когда и кем были вырезаны эти страницы, установить пока не представляется возможным. Общей участи этой тетради подверглась и запись о Лермонтове. Она обрывается на полуфразе, далее следуют 7 вырезанных страниц вплоть до следующей записи от 23 и 24 октября 1841 г.⁷ На некоторых из корешков этих вырезанных страниц заметны следы текста карандашом и чернилами. На последней странице сохранившегося текста о Лермонтове — следы от непросохших чернил следующей вырезанной страницы.

Начатая 31 июля запись прерывается несколько раз переносом на другую страницу с промежуточной чистой страницей⁸.

В квадратные скобки заключены зачеркнутые автором слова.

¹ «Новое слово» 1894 г., № 2, стр. 46—47. Письмо на франц. яз. Цитирую по переводу В. А. Бильбасова.

² Кн. А. И. Васильчиков. Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова и о дуэли его с Н. С. Мартыновым. «Русский архив» 1872 г.

³ П. А. . Жизнь и творчество Лермонтова. М. 1891, стр. 425.

⁴ Военно-судное дело об отставном майоре Мартынове, корнете лейб-гвардии конного полка Глебове и титулярном советнике князе Васильчикове, осужденных первый за дуэль с М. Ю. Лермонтовым, а последние за секундантство. Архив ИЛИ, ф. 524, оп. 3, № 15. Разрядка в приведенной цитате сделана мною. Э. Г.

⁵ См. подробное изложение ответов Мартынова в статье «Суд над убийцами Лермонтова». (Прим. редактора).

⁷ В печатном тексте подставлено логическое окончание фразы (слово «присутствия»). Сочинения Ю. Ф. Самарина, М. 1911, т. XII, стр. 56.