XI. ИСТОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ЛЕРМОНТОВА
Участник военных действий на юго-восточной окраине России, Лермонтов часть зимы 1841 г. провел в Петербурге, умственном и правительственном центре страны, где события на Кавказе и перспективы дальнейшего наступления на Азию строились теоретически и разрабатывались в плане государственной философии. В политических салонах и литературных кругах столицы тема Востока широко дебатировалась в связи с текущими международными событиями. Об этом свидетельствует сохранившийся отрывок весьма значительных высказываний Лермонтова в беседе с редактором «Отечественных Записок» А. А. Краевским в феврале — марте 1841 г.
«Он мечтал об основании журнала и часто говорил о нем с Краевским, не одобряя направления „Отечественных Записок“. — „Мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое. Зачем нам все тянуться за Европою и за французским? Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов и для нас еще мало понятны. Но, поверь мне, — обращался он к Краевскому, — там на Востоке тайник богатых откровений“»102.
Беседы на такие темы с Краевским могли представлять некоторый интерес для Лермонтова. В 30-х годах Краевский еще не вполне пожертвовал своими первоначальными научными заданиями в пользу журналистики. Историк и популяризатор философских доктрин, член археологической комиссии и автор монографии о Борисе Годунове, он заинтересовался к концу 30-х годов вопросами древней истории и египтологии. В 1836 г. он издал «Образцовую историческую таблицу для древней истории», в 1840 г. приступил к переводу большой двухтомной монографии А. Б. Клота-бея «Египет в прежнем и нынешнем своем состоянии» (она была издана в 1843 г., но цензурное разрешение первого тома датировано 18 июня 1841 г.)103
Слова Лермонтова: «Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания», перекликаются с поздними восточными мотивами Лермонтова. Именно так звучит его признание в «Сашке»:
Не веры я ищу, — я не пророк,
Хоть и стремлюсь душою на Восток...
В этом отношении представляет особенный интерес заключительная новелла «Героя нашего времени» — написанный в 1839 г. «Фаталист», также подсказанный Лермонтову его общим интересом к Востоку»104.
«Валерике»:
Мой крест — несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не всё ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их пророка
...
Здесь уже не народные поговорки, вставленные в реплики казачьего есаула и Максима Максимыча («своей судьбы не минуешь», «так у него на роду было написано»), а выражение личного умонастроения поэта. Эти строки «Валерика» дают основание считать, что под конец жизни Лермонтов усвоил некоторые черты восточного учения о предопределении и новелла «Фаталист» выражала какой-то характерный уклон его мировоззрения.
«Лермонтов, при близком знакомстве с мусульманским Кавказом, не раз отмечал веру в судьбу как важную черту в мировоззрении и характере своих героев. Так, в „Турецкой сказке“ — „Ашик-Кериб“ есть эпизод: богач Куршуд-бек обманом женится на невесте бедняка Ашик-Кериба, но в самый разгар свадебного пира является Ашик-Кериб, и невеста бросается к нему в объятия. Брат Куршуд-бека кинулся на них с кинжалом, но Куршуд-бек остановил его, промолвив: „Успокойся и знай; что написано у человека на лбу при его рождении, того он не минует“»105.
«Вечером часов в 9 я занимался один в своей комнате, — записал Самарин в своем дневнике. — Совершенно неожиданно входит Лермонтов. Он принес мне свои новые стихи для „Москвитянина “ — „Спор“».
ФРОНТИСПИС И ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ КНИГИ А. КЛОТА-БЕЯ „ЕГИПЕТ В ПРЕЖНЕМ И НЫНЕШНЕМ СВОЕМ СОСТОЯНИИ“, ПЕРЕВЕДЕННОЙ А. КРАЕВСКИМ В 1840—1841 гг.
В первой половине мая 1841 г.106 Ю. Ф. Самарин писал к М. П. Погодину: «Посылаю вам приношение Лермонтова в ваш журнал. Он просит напечатать его просто, без всяких примечаний от издателя, с подписью его имени. Радуюсь душевно и за него, и за вас, и за всех читателей „Москвитянина“». Как указывает публикатор, «при этом письме было приложено превосходное стихотворение Лермонтова под заглавием „Спор“, которое было напечатано еще при жизни Лермонтова, то-есть в июньской книжке „Москвитянина“»107. К тому же «Спору» издатели относят и другое свидетельство Юрия Самарина (перевод с французского): «Никогда не забуду нашу последнюю встречу за полчаса до его отъезда. В самый момент расставания он передал мне стихотворение — последнее свое произведение. Все это возникает в моей памяти с невероятной подлинностью. Он сидел на том самом месте, с которого теперь пишу вам. Он говорил о своем будущем, о своих литературных планах, и вдруг бросил несколько слов об ожидающем его близком конце; это было принято мною за обыкновенную шутку. В Москве я был последним, кто пожал ему руку»108.
Все это дает возможность довольно точно определить время и место написания «Спора». 13 апреля в Петербурге Лермонтов получил от Одоевского тетрадь, в которую вскоре стал записывать это стихотворение; в самых первых числах мая он выехал из Москвы, вручив автограф Самарину. Написание «Спора» датируется второй половиной апреля 1841 г., когда Лермонтов находился в Москве.
«...до сих пор я жил для литературной карьеры, принес столько жертв своему неблагодарному кумиру и вот теперь я — воин...». С этого времени военная деятельность переплетается в биографии Лермонтова с творческой работой и налагает заметный отпечаток на его поэзию. В петербургской гвардейской школе преподавание истории и географии, как мы видели, имело выраженный военный уклон. Деятельность Лермонтова как офицера русской армии, несомненно, способствовала усилению его интереса к «батальной» тематике. Характерно, что драматической пружиной его поэм и лирики часто становится война, а исторические созерцания поэта нередко разрешаются картинами вооруженной борьбы народов.
Лермонтову, судя по его «Спору», в высокой степени было свойственно ощущение исторического процесса как единого целого, отдельные этапы которого принимали в представлении поэта конкретность и яркость больших декоративных фресок минувшего.
Именно так раскрыты эпохи человеческого развития в «Споре», где страны Востока показаны на протяжении тысячелетий — от Рамзесов до Ермолова — в живописных и разнообразных видениях поэта. Неощутимо вскрываются глубокая связь событий и фактов различных эпох, неразрывность эволюции государств и народов в едином и цельном потоке времени. Такой принцип исторического мышления и художественного воссоздания прошлого Лермонтов мог вынести из своих занятий историей еще в Московском университете (его интерес к истории, как мы видели, точно засвидетельствован современниками). Вот почему есть основание предполагать, что исторические курсы профессора Ю. Ульрихса возбуждали его интерес и удерживали его внимание. Читая в 1831—1832 гг. специальные курсы, лектор развивал перед слушателями и свои методологические принципы. Они знакомы нам по его «Лекции о сущности, образе представления и цели истории».
«такого образа представления», который объединял бы события и факты веков «в одно целое»: внутренняя связь явлений и их хронологическая последовательность — вот основные задачи исторического изложения. Раскрытие причин эволюции народов, умение представить в цельной картине последовательные этапы их роста и сопоставить в едином обзоре разные эпохи для общего вывода и суждения о современном человечестве — таков путь подлинного историка. «Такой синхронистический образ представления, разделяя историю на части, составляет разные картины, из коих каждая относится к определенному для нее пространству времени; но беспрерывный ход времени приводит сии части в столь тесную связь, что все они составляют одно целое, относящееся ко всему пространству времени, которое история обнимает...». Для полнейшего же раскрытия причин, связей и следствий требуется помощь философии, географии и хронологии. Такой метод, или «образ представления», Ульрихс определяет как «соединение прагматического изложения с синхронистическим». Без этого история «лишится единства в системе, она перестанет быть наукой», утратит общую цель109.
Некоторые следы такого исторического метода ощущаются в том творческом раскрытии многих культур на одном отрезке земного шара в течение целой эры, какую дает поистине «картинно» и «синхронистично» Лермонтов в живописной прагматике своего «Спора». География, хронология и философия здесь даны в едином поэтическом синтезе.
«Спор» — одно из самых зрелых стихотворений Лермонтова по богатству своего культурного содержания, по красочной экспрессии национальных характеристик и смелой постановке всемирно-исторической темы под знаком боевых проблем современной международной жизни. Оно раскрывает с особенной полнотой размах и глубину лермонтовской эрудиции. Если новейшая европейская поэзия формировала подчас лирическое дарование Лермонтова, творчество его в не меньшей степени питалось народными преданьями Кавказа, историческими монографиями о Востоке и Западе, литературой ученых путешествий и, наконец, современной журнальной публицистикой. Это сообщало особенную прочность и достоверность его поэтическим картинам, придавало глубокую уверенность его рисунку, внушало неотразимую познавательную силу его описательным страницам. Недаром немецкий переводчик Лермонтова Боденштедт считал, что русский поэт выполнил в своих стихотворениях задание, выдвинутое Гумбольдтом в его «Космосе»: приложить к области поэзии результаты современных научных открытий и исследований природы. «Пусть назовут мне хоть одно из множества толстых географических, исторических и других сочинений о Кавказе, — писал немецкий критик, — из которого можно бы живее и вернее познакомиться с необычайной природой этих гор и бытом их населения, чем из какой-нибудь кавказской поэмы Лермонтова»110.
Мы видели, что фольклорные богатства южных народов, литература о Востоке, ориентальные темы современной поэзии, как и ряд словесных памятников древней Азии, были близко знакомы Лермонтову и творчески восприняты им. Тема древнего Востока принимала в сознании Лермонтова новое значение трагически напряженного современного вопроса. Проблемы доисторической цивилизации переключались в план текущей политической и национальной борьбы. Вавилон и Египет фараонов вели к битвам мятежного паши Мехмеда-Али, поддержанного правительством Луи-Филиппа, с султаном Махмудом, опиравшимся на военные силы Николая I. Библейские сказания о Иосифе и Эсфири как бы освещали трагедию велижских подсудимых, вызвавшую глубокий отзвук в «Испанцах» юноши-Лермонтова. Ориентализм в таком разрезе принимал характер острой актуальности. Древняя Азия помогала понять современный Восток и освещала судьбы тысячелетних народов в условиях государственной цивилизации Европы XIX в. Под конец жизни Лермонтова тема Востока стала слагаться для него в целый поэтический цикл111«восточного вопроса», весной 1841 г. Текущая международная ситуация обнаружила всю глубину его восприятия и понимания темы Востока, с новой силой раскрыв в гениальном лирике поэта-мыслителя, имевшего право заявить незадолго до смерти о своем «всеведении пророка». Недаром в это время Лермонтов готовился стать руководителем русской литературной жизни, мечтал о своем журнале, задумывал большие эпические полотна об исторических судьбах русских поколений на рубеже двух столетий. Перед великим поэтом, к этому времени окрепшим для огромного творческого труда, открывался «гётевский» путь художника — путь знания и мудрости, на который он только начинал вступать. Смерть Лермонтова, подобно смерти Пушкина, — быть может, одна из самых бессмысленных и жестоких по непоправимому ущербу, нанесенному ею человечеству, — оборвала рост его замыслов и навсегда отняла у мировой мысли того поэта-мудреца, который уже явственно проступает в поэмах его молодости, отмеченных таким пытливым вниманием к древней прародине европейской культуры, раздираемой жестокими битвами современной истории.
Примечания
102 П. Висковатов, цит. соч., 368.
103 «Египет в прежнем и нынешнем своем состоянии. Сочинение А. Б. Клота-бея, в двух частях, с портретами, картами и планами. Перевод с французского Андрея Александровича Краевского», Спб., 1843.
104 Герштейн, Лермонтов и «кружок шестнадцати». — «Литературный Критик» 1940, №№ IX—X, 236—237.
105 С. , «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, М., 1940, 248.
106 A не в середине июня (как обыкновенно указывают); цензурная помета июньской книжки «Москвитянина» с лермонтовским «Спором»: «Москва. 31 дня, 1841 года»; если бы Самарин послал Погодину «Спор» в середине июня («ровно за месяц до кончины Лермонтова», по указанию Н. Барсукова), стихотворение не могло бы появиться в июньской книжке журнала, еще при жизни Лермонтова.
107 «Жизнь и труды М. П. Погодина», Спб., 1892, VI, 236.
108 Из письма Ю. Самарина к И. Гагарину 3 августа 1841 г. — «Сочинения Ю. Самарина», XII, 55—56.
109 «Лекция о сущности, образе представления и цели Истории, читанная в Имп. Московском Университете Ю. Ульрихсом при вступлении его в должность ординарного профессора всеобщей истории и статистики 31 октября 1823 года, Москва, в Университетской типографии», 1823.
110 Боденштедт, Заметка о Лермонтове. — «Современник» 1861, LXXXV, отд. II, № 2.
111 Как сообщил Б. Эйхенбаум«в записной книжке, где находится автограф „Спора“, на чистом обороте предшествующего листа написано (как название отдела): «Восток». — Лермонтов«Academia», II, 250.