ПЕРВЫЕ КРИТИЧЕСКИЕ ИСТОЛКОВАНИЯ
ЛЕРМОНТОВА ВО ФРАНЦИИ:
PRO И CONTRA
Первоначальное восприятие творчества Лермонтова во Франции развивалось по трем направлениям. Его известности способствовали живущие в Париже русские, и прежде всего И. Тургенев. Французские критики разделились в своих оценках. Некоторые из них, владеющие русским языком, высоко ценили Лермонтова как поэта Кавказа, подчеркивая в его творчестве то, что было связано с этим топосом (Тайандье, Пелан д’Анже). Другие, не знающие русской культуры, обвиняли Лермонтова в подражательности европейским образцам (Робер, Барбе-д’Оревильи). Только с развитием литературоведения к 1880-м гг. во Франции началось объективное осмысление творчества русского писателя (Вогюэ).
Ключевые слова: М. Ю. Лермонтов, критика, рецепция русский дискурс, Кавказ.
Самое первое известие о Лермонтове во Франции принадлежит маркизу Астольфу-Луи-Леонору де Кюстину (Custine, 1790—1857). В своей книге «Россия в 1839 году» («La Russie en 1839») он с возмущением рассказал о ссылке поэта на Кавказ, правда не упомянув его имени1. Во Франции сразу стало известно и возражение Н. Греча на это сочинение, которое перевел на французский язык А. Кузнецов2. Все это могло возбудить любопытство французской публики к опальному поэту. Можно говорить о своего рода русском дискурсе в интерпретации и популяризации Лермонтова. И в нем большое значение принадлежит И. С. Тургеневу.
Тургенев был неутомимым пропагандистом русской литературы за рубежом, и прежде всего во Франции; он внес свою лепту и в дело популяризации Лермонтова. В сотрудничестве с Луи Виардо он выпустил переводы произведений Гоголя, Пушкина, а также Лермонтова. Одним из самых ранних известий о Лермонтове во Франции была статья «О современной русской литературе: Пушкин — Лермонтов — Гоголь» (1845), появившаяся в популярной газете «Illustration» без подписи, но как теперь уже выяснено, принадлежащая Тургеневу3. Эта статья обратила на себя внимание как во Франции, так и в России. В ней совсем еще молодой Тургенев впервые высказал свой взгляд на поэзию Лермонтова, которого назвал единственным соперником Пушкина. «Никто не писал еще в России стихов столь энергичных в своей простоте, в своей обнаженности, столь стремительных, столь чуждых суетным украшениям, — утверждалось в ней. — Вся его поэзия — это выражение неукротимой, мрачной и бурной души. Его упрекали в том, что он вновь ввел в моду байроническую разочарованность; но при этом ошибались в истинной природе его таланта. Не мизантропия пресыщенного и разочарованного сердца вдохновляла его, а негодование против вынужденной бездеятельности, не скука, порожденная пустотой жизни, а ненависть к ней».
В 1846 г. вышел анонимный перевод «Героя нашего времени» в журнале «Illustration» под названием «Русские новеллы». Бэла приобрела в нем более привычное для французов имя Бланш4. Переводчиком романа, по утверждению С. Д. Полторацкого, был Луи Виардо5. Но известно, что Виардо не владел русским языком и его помощником в переводах классических произведений русской литературы всегда был И. С. Тургенев. Поэтому вполне очевидно, что перевод был продуктом их совместной деятельности.
краткая биография Лермонтова и выполненный им перевод стихотворения «Поэту»6.
Что касается собственно французской критической и переводческой рецепции, то можно выделить два полярных полюса. Первый и преобладающий, — связан с кавказской доминантой. Биография Лермонтова воспринималась в ауре экзотического Кавказа, и сочувствие к опальному поэту сочеталось при этом с интересом к загадочному краю. Этнографический интерес был очень ощутим при начале знакомства французского читателя с русской культурой и литературой. Не случайно из произведений Н. Гоголя наибольшим успехом пользовалась повесть «Тарас Бульба», самое издаваемое произведение иностранной литературы во Франции на протяжении нескольких десятков лет.
В кавказском ключе происходила и первоначальная переводческая рецепция. Начиная с 1840-х гг. на французский язык переведены свыше 70 произведений Лермонтова, многие при этом переводились по несколько раз. Чаще других переводились «Герой нашего времени» (21 раз), «Демон» (17), «Мцыри» (6 раз). Лермонтов как певец Кавказа вызывал неизменный интерес.
История переводов Лермонтова во Франции не случайно начинается с прозы, а именно романа как жанра более легкого для перевода на иностранный язык. Уже с 1843 г. появляются французские версии «Героя нашего времени», в которых вновь подчеркивается кавказский локус. Первым переводчиком романа, опубликованного в газете «La démocratie pacifique», явился М. Столыпин. Название произведения при этом было изменено: «Герой века, или русские на Кавказе» («Un héros du siècle ou les Russes dans le Caucase»)7. При этом переводчик соединил в нем аллюзию на известный всем французам роман А. де Мюссе («Исповедь сына века») и подчеркнул кавказскую доминанту, а в целом придал всему произведению обобщающую значимость. Отдельно была выпущена повесть под названием «Сезон ванн на Кавказе»8.
«Бэла, или Герой нашего времени, черкесская повесть»9«Печорин, или Герой нашего времени, сцены из русской жизни на Кавказе» («Petchorine, ou Un héros d’aujourd’hui. Scènes de la vie russe dans le Caucase»), опубликованный в журнале А. Дюма «Мушкетер»10. Интерес к экзотизму, заявленный в названиях, был еще тесно связан с романтической эстетикой. В середине XIX века романтическая традиция, представленная творчеством Виктора Гюго, Жорж Санд, отчасти Проспера Мериме, была едва ли не главенствующей или, по крайней мере, сосуществующей с развивающимся реализмом О. Бальзака.
В 1850-е гг. во Франции получают известность и поэмы Лермонтова, также связанные с кавказским дискурсом. В 1858 г. П. Пелан д’Анже (Pelan d’Angers) выпустил перевод в стихах «Демона»11, который оказался настолько удачным, что до сих пор, спустя 150 лет после своего появления, переиздается во Франции. Пелан д’Анже долго жил в России, хорошо владел русским языком, был широко образованным человеком, преподавал французский язык в московском Екатерининском институте. Не случайно поэтому его труд получил одобрение как в российской, так и французской критике12— «Демон, восточная легенда» («Le Démon, légende orientale», 1860), который нельзя назвать удачным13.
В 1862 г. выходят прозаические переводы А. Ришара (Richard) еще двух восточных поэм — «Хаджи Абрек» и «Мцыри»14. А в 1864 г. И. С. Тургенев, не удовлетворенный их художественным уровнем, способствовал появлению нового перевода поэмы «Мцыри». Тургенев, очевидно, старался успеть его выпустить в юбилейный год пятидесятилетия со дня рождения поэта.
На этом фоне настоящим событием стал очерк о Лермонтове Сен-Рене Тайандье (Taillandier, 1817—1879) — историка, литератора, политического деятеля, члена Французской академии. Подступом к биографии Лермонтова для него послужила работа над книгой о России и Кавказе: «Война на Кавказе. — Князь Воронцов и пророк Шамиль» («La Guerre du Caucase — Le prince Woronzoff et le prophète Shamyl», 1854).
Ученый-историк, он понимал всю сложность проблем, присутствующих в этом регионе: «Интересы разного рода пересекаются для европейца вокруг этих естественных крепостей, которые отделяют западные степи от самых богатых долин Азии»15«русская армия должна была победить три врага: климат, горы и черкеса»16.
Последним разделом книги Тайандье явилась часть, посвященная Лермонтову: «Поэт Кавказа. Жизнь и сочинения Михаила Лермонтова» («Le poète du Caucase. La vie et les écrits de Michel Lermontov»). Критик начал со справедливого утверждения о том, что Лермонтов еще не имеет своего биографа, и только его сочинения могут многое сказать о его характере и мироконцепции. Для начала 1850-х гг. подобное мнение было вполне обоснованным, поэтому сам Тайандье как бы взял на себя роль не только летописца, но и комментатора разных событий жизни русского поэта, нашедших отражение в его сочинениях. И главным фокусом, объясняющим многое в мирочувствовании Лермонтова, он считал Кавказ: «Лермонтов имел пламенную душу; он задыхался в атмосфере официального света. <…> Склоны Казбека и Эльбруса, долины Терека, Кабардинские степи были для него своего рода возмещением за неприятности русской жизни»17.
Многие оценки и сравнения Тайандье настолько красочны и поэтичны, что считаем возможным привести их полностью: «Он (Лермонтов. — О. К.) воспоет эту дикую природу, где человек дышит полной грудью; он воспоет нравы, традиции, легенды и драмы этих народов, рожденных для войны; он с одинаковой симпатией воспоет черкешенку и казачку, христианина и мусульманина; он станет поэтом Кавказа. <…> он сразу почувствовал, что здесь будет родина его воображения. Во время экспедиций или в свободные от битв часы лагерной жизни единственная вещь занимает его всего — красоты этой гордой природы и еще самый волнующий спектакль человеческой энергии. Особая цель, солдатом которой он служит, оставляет его равнодушным; но он любит эти горные народности, адыгейцев, кабардинцев, черкесов, и он старается изобразить их в гордых повадках, словно он изображает тигра или королевского льва, блуждающих по склонам оврагов. После трех лет пребывания на Кавказе Лермонтов опубликовал в Санкт-Петербурге том своей поэзии, и родина Пушкина стала насчитывать еще одного поэта»18.
Наконец, в 1866 г. Пелан д’Анже выпустил сборник «Поэтические шедевры Лермонтова, поэта Кавказа» («Chefs d’ œuvre poétiques de Lermontoff, le poète du Caucase»), куда вошли семь стихотворений и поэмы: «Ангел смерти», «Хаджи Абрек», «Мцыри» и «Демон» (заново отредактированный перевод). Сборнику был предпослан критико-биографический очерк о Лермонтове19’Анже обильно цитировал книгу Тайандье, называя ее «замечательным сочинением», в котором «знаменитый критик большими мазками и с захватывающим вдохновением воспроизводит внешность и литературный характер русского поэта». Он замечает, что именно чтение этой книги «пробудило» в нем намерение перевести Лермонтова.
Очерк Пелана д’Анже отличается глубиной и содержательностью: в нем даются сведения о детстве и характере Лермонтова, приводятся автобиографические и эпистолярные материалы. При этом автор черпает сведения из русской, немецкой и французской критики, задавая широкий европейский историко-культурный контекст. Пелан д’Анже цитирует суждения о Лермонтове русских и зарубежных критиков: В. Белинского, Ф. Боденштедта, Л. Г. Вапро и С. -Р. Тайяандье, а также сообщает информацию о появлении в России первого полного собрания сочинений Лермонтова под редакцией С. С. Дудышкина. Вместе с тем чувствуется большая искренняя любовь автора к русскому поэту.
Статью Пелана д’Анже можно считать своего рода обобщением ранних суждений о Лермонтове во Франции. Особое место в творческой эволюции поэта критик отводил Кавказу, что было заявлено в названии всей книги. Поскольку это сочинение неизвестно в России, приводим отдельные его фрагменты:
«Пребывание Лермонтова на Кавказе изменило его талант. Постоянная жизнь опасностей и приключений, созерцание этой природы, столь пышной и разнообразной, дали новый импульс его гению».
«Прежде всего, в сборнике 1840 г. поразил мужественный, гибкий, звучный язык и замечательная точность рисунка. Картины природы никогда не воспроизводились таким свежим языком, с такой уверенной в себе самой силой. В них были переживания истинной поэзии, героические и простые характеры, грандиозные сцены, жизнь с ее восторгами и сражениями, величественность восходящих солнц, ужас грозовых ночей, завывания больших рек и все голоса этих гор, где, кажется, еще раздается жалоба Прометея Эсхила».
’Анже поэмам:
«Демон ».
Не удовлетворяясь собственным видением поэмы, Пелан д’Анже обильно и уместно цитирует Тайяндье: «Поэт поистине обновил эту древнюю тему с помощью интересных деталей, и в легенде, к которой столько раз обращались, он нашел новые мотивы, не имеющие образца. Это победа духа любви над духом зла, которая выражена в самой поэтической форме. Привыкший до тех пор к изображению сцен реальной жизни, Лермонтов со счастливой смелостью разглядел смысл этих почтенных традиций; спор ангела и демона над вершинами Казбека внушен ему благородством, в этом лучезарном символе появляются мысли, которых в нем и не подозревали».
Этот анализ Пелан д’Анже проиллюстрировал отрывками из собственного перевода: «Теперь послушаем песни, которые он обращает к горам Кавказа, родине его воображения.
“Тебе, темный Кавказ, царь земли, я посвящаю этот стих, полный непринужденности! Благослови его, как своего сына и защити его от белой заснеженной вершины. С самых ранних лет мои мечты связаны с тобой неизбежной судьбой: на севере, в месте, тебе неизвестном, я принадлежал тебе сердцем… всегда и везде тебе!
Еще ребенком, неуверенными шагами, я преодолевал твои просторы. Там ветер свободно шевелит свои крылья; там орлы слетаются в быстром полете, чтобы пережить ночь. В мечтах я летал с ними, и мое сердце превращало меня в их воздушного приятеля.
С того времени прошло немало печальных лет, и опять ты принимаешь меня посреди своих утесов. Как тогда в детстве, твой прием для изгнанника был нежным и гостеприимным; он излил в мою грудь забвение несчастий и, как друг, он ответил на призыв друга. В полдень теперь я всегда думаю о тебе, и постоянно тебя воспеваю”».
Пелан д’Анже не оставил без внимания и поэзию Лермонтова, живописующую пейзажи Кавказа:
«В стихотворении под названием вдыхаешь такую богатую природу Востока; видишь покрытые песком пустыни Аравии и ее благотворные источники, к которым устремляется усталый путешественник.
Мысль автора в нем кажется ясной, и, как истинный поэт, Лермонтов не закончил эту поэму моральной сентенцией. Рельеф образов и форм, переливающийся блеск восточных красок делают из нее настоящую живопись.
— Дары Терека — зловещим образом выражает эту ожесточенную борьбу природы против русской армии и ненависть, которую дикие народности Кавказа питают к своим ужасным завоевателям.
И какие прелестные образы, какие пленительные мысли, какие нежные чувства выражены в лирических стихотворениях Ветка Палестины, Ангел, Молитва, Ребенку ».
Особой похвалы удостоились поэмы «Мцыри» и «Хаджи-Абрек»:
«Но только в рассказе мысль Лермонтова оформляется полно, просто и одновременно величественно. — (Мцыри) — великолепное произведение, богатое картинами и величественными описаниями, в котором полный и звучный стих находится в гармонии с чувством поэта и трагической ситуацией героя. <…>
“Вы видите, какова беспристрастность художника, он не стремится к тому, чтобы скрыть дикость своих героев; перед нашими глазами происходит настоящее варварство, и чувствуется, что среди этих кавказских племен остается еще не один сын Аттилы”».
«Подведем итог, — заключал Пелан д’Анже. — Первые произведения Лермонтова имеют только им свойственный характер. Они не походят ни на то, что было до Пушкина, ни на то, что последовало за Пушкиным. Трудно сказать, что было в них особенного, что их отличает от произведений, носящих отпечаток даже истинного таланта. В этих стихах есть все: поэтическое я и мысль, одухотворяющая пленительные формы, словно горячая кровь оживляет юный организм и разливается свежим и ярким цветом на щеках юношеской красоты. Есть сила, гордо себя сдерживающая и подчиняющая мысли свои свободные порывы; есть та оригинальность, которая при своей простоте и естественности открывает нам новые и неизвестные миры и которая является достоянием гения. Есть что-то настолько индивидуальное, настолько связанное с самою личностью поэта, что мы не можем охарактеризовать это что-то иначе, чем назвав его . — Какой избыток силы! Какое разнообразие мыслей и образов, чувств и картин! Какая мощная смесь энергии и изящества, глубины и легкости, возвышенности и простоты! — Каждая строчка Лермонтова кажется гармоничным аккордом; ее слушаешь, в то время как глаз следит за волнующими струнами аккорда, который только что заставила зазвучать невидимая рука.
Мысленно присутствуешь при тайне поэзии в момент, когда она рождается из ощущения, как бабочка из куколки. В этих стихах нет не только ни одной бесполезной страницы, но и ни одного бесполезного слова; все на своем месте, все необходимо, потому что было прочувствовано прежде, чем было высказано, все было увидено прежде, чем нанесено на полотно. Нет чувств, которые не были бы правдивыми, нет ложных образов, нет искусственного энтузиазма, — все излилось на бумаге свободно, без усилия, иногда как бушующий поток, иногда как прозрачный ручей. — Скорость впечатлений подчинена единству мысли; сила и борьба противоположных элементов заканчивается их смешением и соединением в одну мелодию, словно инструменты оркестра под палочкой дирижера… Но самое главное состоит в том, что все в них сияет оригинальными красками, все в них дышит творческой мыслью, все в них образует новый до неузнаваемости мир. Лермонтов в начале своей деятельности — это Алкей, но Алкей в колыбели. Зачем смерть похитила его таким молодым?»
русским языком, удалось почувствовать сущность характера Лермонтова и огромный не реализованный им поэтический потенциал:
«Отдаваясь чему-то, Лермонтов отдавал всю свою душу; но это с ним случалось редко. — Он отталкивал людей, которые не умели прощать его недостатки, компенсируемые его пленительными достоинствами, а его язвительный ум их не щадил. Он умел, однако, быть тихим и нежным, как ребенок. Доминирующей чертой его души была печальная задумчивость (сосредоточенность); а также серьезная мысль на его благородном лице. Мы находим эту черту в его самых прекрасных стихах, которые образуют контраст с его легкой поэзией, контраст, который существовал между улыбкой его тонкого смеющегося рта и выражением его больших задумчивых глаз».
В конце своего очерка Пелан д’Анже вполне уместно апеллировал к Белинскому, статьи которого он читал: «Лермонтов писал мало, говорит Белинский, самый известный из русских критиков, — бесконечно меньше того, что ему позволял сделать его огромный талант. Его беззаботный характер, необузданная молодость, жадная до наслаждений, его образ жизни отдаляли его от кабинетных занятий, уединенных мечтаний, столь дорогих музам; но его кипящая натура начинала уже концентрироваться. В нем пробуждалась жажда труда и деятельности, и его орлиный взгляд погружался с большим спокойствием в глубины жизни. В его уме, уставшем от пустого существования, зрели планы зрелых произведений». И вывод французского критика о Лермонтове совпадал с мнением Белинского: «Он умер в момент, когда серьезное изменение происходило в его душе».
В целом некоторым французским критикам 1850—1860-х гг. удалось почувствовать и запечатлеть подлинное своеобразие лермонтовской картины мира, сформированной под воздействием Кавказа. В середине XIX в. во Франции публикуется уже больше поэтических переводов Лермонтова, и он становится известным не только как новеллист, прозаик, но и как создатель лирических и лиро-эпических шедевров. Но на фоне очень сочувственных отзывов о творчестве Лермонтова появляются и негативные отклики.
К «оппонентам» Лермонтова можно отнести Сиприена Робера (Robert, 1807—?) — французского публициста и филолога, который в 1842 г. вошел в редакцию авторитетного литературно-публицистического журнала «Revue des deux mondes», активным сотрудником которого был на протяжении ряда лет. С 1845 по 1857 г. он возглавлял кафедру славянских языков и литературы в Коллеж де Франс, созданную в 1840 г. специально для Адама Мицкевича, которого он и сменил на этом посту. Робер принимал активное участие в работе особых клубов, в которые входили проживавшие в Париже политические эмигранты — бельгийцы, поляки, немцы, испанцы, итальянцы, добивавшиеся у французского правительства помощи освободительному движению в своих странах. Активную пропаганду вооруженной помощи народам, боровшимся за свободу и независимость, вел «Клуб освобождения народов». Существовало и особое «Общество борьбы за эмансипацию славянских народов», председателем которого и был Сиприен Робер.
«Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» и сделал ее краткий прозаический перевод, фрагмент которого приводим:
«Солнце прячется в небесах, и лазурные облака не могут больше им любоваться, потому что на земле сидит в своем Кремлевском дворце увенчанный ослепительной диадемой грозный Иван Васильевич: его стольники стоят за его спиной, по обеим сторонам от него расположились опричники, а перед ним находятся бояре и князья. Пир весел: царь пьет во славу Бога, за свою собственную славу и в свое удовольствие; потом, беря свой золотой черпак, наполненный лучшим заморским вином, он велит поднести его своим опричникам, которые поочередно пьют во славу царя. Один среди них, молодой и отважный герой, не пьет, он склоняет свой гордый и печальный лоб на широкую грудь, в которой бьется могучее сердце. Как только царь замечает поведение молодого человека, он устремляет на него свои разгневанные взоры, словно коршун, который с высоты облаков выслеживает бедную голубку; потом с силой стукнув своим кулаком по столу, он кричит ужасным голосом: Киребеевич, слуга мой, что ты сидишь с мрачным видом? Ты устал мне служить или, может быть, мечтаешь о моей славе? Когда луна появляется на небе, звезды радуются при виде нее, и самые темные облака светлеют при ее приближении; но для тебя это не так, Киребеевич. Веселость твоего царя тебя омрачает. Молодой человек простирается перед грозным царем: Государь, если твой недостойный раб прогневил твою душу, прикажи ему тотчас же отрубить голову; она сама предложит себя палачу! — Чего же тебе не хватает? — снова заговорил царь. Износился ли твой кафтан из расшитого золотом сукна, разорвался ли твой соболий гостя (gost), нарушил правила состязания в кулачном бою на берегах Москвы?»20
Перевод Робера, сохраняющий культурные реалии, выделенные в тексте курсивом (только слово «купец» он заменяет на «гость»), не лишен поэтичности. Но комментарий переводчика не может не возмутить своей предвзятостью и тенденциозностью: «Все это превосходная национальная русская поэзия; но к концу четвертой страницы Лермонтов от нее устает. Несмотря на то что он еще пытается заставить вибрировать народную поэзию (gouslo), он извлекает из нее только фальшивые звуки. Молодой Киребеевич отвечает царю, что его дикий конь весело под ним скачет, что его кафтан не износился, что его колпак еще сверкает, но его сердце смертельно ранено несчастной любовью».
gouslo, который определил в примечании следующим образом: «Как известно под этим термином понимается устная поэзия, славянские рапсоды которой, исполняемые под гусли (gouslé или gouzla), являются наиболее репрезентативными». Подобное жанровое определение совершенно неверно, потому что его нельзя применять по отношению к индивидуальному сочинению конкретного автора. В чем же причина недоброжелательности критика? Оппозиционно настроенный по отношению к России с ее, как ему казалось, деспотической властью, он увидел в сочинении Лермонтова верноподданнический пафос, что тоже было далеко от истины.
Таким образом, он не понял своеобразия лермонтовского произведения и поставил его значительно ниже образцов народной славянской поэзии. Особенно критик возмущался безнравственностью автора, не осуждающего царский произвол и деспотизм:
«Эта поэма, по нашим сведениям, единственная, в которой Лермонтов показывает очевидное намерение взять за образец народную поэзию (gouslo); но Лермонтов явно насмехается над этой примитивной поэзией. Для этого космополита, опьяненного своими экспериментами, пресыщенного всякой вещью, потому что он злоупотреблял всем, вернуться к сельской безыскусственности, к детской простоте песен gouslo было бы слишком унизительным. Он предпочел насмеяться над ней: это гораздо легче».
неизвестен французскому специалисту по славянским литературам. В статье «Стихотворения М. Лермонтова» (1841) он писал: «…ее (поэму. — О. К.) никак нельзя сравнить с народными легендами, носящими на себе имя их собирателя — Кирши Данилова: то детский лепет, часто поэтический, но часто и прозаический, нередко образный, но часто символический, уродливый в целом, полный ненужных повторений одного и того же; поэма Лермонтова — создание мужественное, зрелое и столько же художественное, сколько и народное. Безыменные творцы этих безыскусственных и простодушных произведений составляли одно с веющим в них духом народности; они не могли от нее отделиться, она заслонила в них саму же себя; но наш поэт вошел в царство народности как ее полный властелин и, проникнувшись ее духом, слившись с нею, он показал только свое родство с нею, а не тождество…»21.
Несправедливость Робера имеет политическую подоплеку, потому что свою статью он начинает с утверждения подражательного характера всей русской литературы. Пушкина он называет «космополитом». Лермонтов, с его точки зрения, — «еще один байронист, это поклонник Сатаны и его триумфов; он прославляет героев эпохи и обожествляет преисподнюю со страстностью, не свойственной ни одному из современных романистов»; однако чувствуется, что его пыл к сатанизму истощается».
Подобное мнение было не единичным во Франции. Маркиз де Кюстин, который первым упомянул о ссылке поэта, не назвав его имени, продемонстрировал свое равнодушие к русской литературе, а возможно, и ее полное отрицание. В упоминавшейся уже книге «Россия в 1839» он запечатлел восприятие России как страны «варваров» и рабов, всеобщего страха и «бюрократической тирании», в которой не может появиться творческий гений. Он перекладывал ответственность за это на систему антидемократического воспитания, виновную в унификации умов.
Вслед за Кюстином еще некоторые французские критики воспринимали Россию в очень негативном ключе как жандарма Европы и, как следствие, отказывали русским писателям, в том числе и Лермонтову, в оригинальности. Например, известный писатель и публицист, Жюль Амеде Барбе д’Оревильи (Barbey d’Aurevilly, 1808—1889), утверждал, что вся русская литература сводится к подражанию, и даже в «Герое нашего времени» он увидел заимствования из «Рене» Шатобриана и Байрона. Клод де Грев в своей статье «Специфические проблемы восприятия русской литературы во Франции» объясняет это заблуждение тем, что Барбе д’Оревильи, не владея русским языком, довольствовался только переводами, часто сокращенными, по которым невозможно было почувствовать и понять неповторимость, живописность, колоритность лермонтовского стиля22.
и объективное всестороннее исследование творчества Лермонтова, которому будет способствовать и Эжен-Мельхиор де Вогюэ (de Vogüé, 1848—1910) со своей знаменитой книгой о русском романе, и развитие литературоведения в целом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белинский В. Г. Стихотворения М. Лермонтова // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 3. М., 1978. С. 216—277.
2. Тургенев И. С. Тургенев И. С. О современной русской литературе. Пушкин — Лермонтов — Гоголь // Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. М., 1986. Т. 12. С. 508—515. Перевод с франц.
3. Pelan d’Angers P. Chefs d’œuvres poétiques de Lermontoff, le poète du Caucase. Paris, 1866.
ésie slave au dix-neuvième siècle. Son caractère et ses sources // Revue de deux mondes, Paris, 1854. T. 6. P. 161—165.
5. Taillandier S. -R. La Guerre du Caucase — Le prince Woronzoff et le prophète Shamyl // Tallandier S. -R. Allemagne et Russie, études historiques et littéraires. Paris, 1856.
6. Taillandier S. -R. Le poète du Caucase. L a vie et les écrits de Michel Lermontov // Tallandier S. -R. Allemagne et Russie, études historiques et littéraires.
7. De Grève C. Problèmes de la réceprion de la littérature russe en France // Электронный ресурс: revistas. ucm. es/index.php / THEL/article/…/35458.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 —L. La Russie en 1839. Paris, 1843. T. II. P. 328—329 (Lettre 17).
2 Examen de l’ouvrage de M. le Marquis de Custine, intitulé: La Russie en 1839, par N. Gretch, traduit du russe par Alexandre Kouznetzoff. Paris, 1844. P. 107.
3 De la littérature russe contemporaine: Puschkine, Lermontoff, Gogol // L’Illustration, 1845. T. V. N 125 (Le 14 juillet). P. 550—551; Тургенев И. С. О современной русской литературе. Пушкин — Лермонтов — Гоголь // Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. М., 1986. Т. 12. С. 508—515. Перевод с франц.
4 Nouvelles russes: Blanche, Maxime Maximitch, Taman, la princesse Méry, le Fataliste // Illustration, 1846. T. VIII. Septembre-Décembre.
5 Bibliophile belge, 1849. T. VI. P. 25.
6 ètes russes, traduits en vers français par le prince Élim Mestscherski. T. 1—2. Paris, 1846.
7 Illustration, 1843, du 29 septembre jusqu’au 4 novembre.
8 Une saison de bains au Caucase, extrait [sic] de Lermontoff, par Léouzon le Duc. Paris, 1845.
9 Choix de nouvelles russes de Lermontof, Pouchkine, von Wiesen. P., 1853.
10 Le Mousquetaire». Paris, 1855. N 23—27, 29, 31—35, 37—44, 46—49.
11 émon, poème par Lermontoff, traduit en vers français par P. Pelan d’Angers, Paris, 1858.
12 Отечественные Записки, 1858. Т. 121. Отд. III. С. 11—22; L’Année littéraire et dramatique, 1858 P. 38—42. (автор рецензии Вапро).
13 Le Démon, légende orientale, par Lermontow, traduction de T. Anossow, Paris, 1860.
14 Bibliothèque universelle et revue suisse. T. XIII, 1862. P. 52—81.
15 Taillandier S. -R. La Guerre du Caucase — Le prince Woronzoff et le prophète Shamyl // Taillandier S. -R. Allemagne et Russie, études historiques et littéraires. Paris, 1856. P. 198.
16 — О. К.
17 écrits de Michel Lermontov // Taillandier S. -R. Allemagne et Russie, études historiques et littéraires. P. 274—275. Перевод здесь и далее мой. — О. К.
18 Ibid. P. 276—277.
19 Pelan d’Angers P. Chefs d’œuvres poétiques de Lermontoff, le poète du Caucase. Paris, 1866. P. III—XXIII.
20 Robert C. La poésie slave au dix-neuvième siècle. Son caractère et ses sources // Revue de deux mondes, Paris, 1854. T. 6. P. 161—165. Перевод мой. — О. К.
21 — М., 1978. — С. 250.
22 De Grève C. Problèmes de la réceprion de la littérature russe en France // revistas. ucm. es/index.php / THEL/article/…/35458. Дата обращения 29.09.2014.
Кафанова Ольга Бодовна — доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой межкультурных коммуникаций в Государственном университете морского и речного флота им. адмирала С. О. Макарова.