Арбенинъ, Евгенiй Александровичъ («Маскарадъ»). — «Человекъ солидный, глядитъ ягненочкомъ». Игрокъ и шулеръ; «зверь» и «чортъ». Имелъ три тысячи душъ и «покровительство y знати». «Чиновъ онъ не хотелъ, a славы не добился». По собственному признанью, «рожденъ съ душой кипучею, какъ лава: покуда не растопится, тверда, какъ камень... но плоха забава съ ея потокомъ встретиться». По словамъ Неизвестнаго (см. 1), y A. «гордый умъ»; душа его «мрачна и глубока какъ двери гроба — чему, хоть разъ отворится она, то въ ней погребено на веки», «подозренья ей стоятъ доказательствъ»... — Подозревая свою жену въ обмане, Арбенинъ самъ берется «свершить надъ ней свой страшный судъ». Онъ поручаетъ «любимую» Нину Богу «всевидящему» и «незримому» и подсыпаетъ въ мороженое жены «порошокъ», который десять летъ «хранилъ на черный день» «среди волненiй жизни трудной, какъ талисманъ таинственный и чудный». Онъ холодно смотритъ на мученiя Нины. «А мало ли мученiй, которыя сильней, ужаснее твоихъ»? «Жизнь вечность и смерть — лишь мигъ», говоритъ онъ; въ отвеечаетъ холодно: «не пошлю». — «Что жъ? разве умереть вамъ невозможно безъ доктора?» «Онъ радъ ея страданьямъ».
Плачь! Плачь! Но что такое, Нина,
Что слезы женскiя? — вода...
Я жъ плакалъ — я, мужчина!
«Когда мужчина плачетъ» — «смерть y него въ рукахъ и адъ въ груди». Еще въ юности, «не зная цену жизни, онъ зналъ ужъ цену злата». Онъ былъ тогда «заносчив», опрометчивъ и рано испыталъ все сладости порока и злодейства, и передъ ихъ лицомъ ни разу не дрожалъ». Въ кругу «обманщицъ милыхъ» Арбенинъ «напрасно и глупо юность погубилъ», «любимъ былъ часто пламенно и страстно, и ни одну изъ нихъ онъ не любилъ». «Романа не начавъ», онъ «зналъ уже развязку, и для другихъ сердецъ твердилъ слова любви, какъ няня сказку». Арбенинъ любилъ одну игру. Она приводила «кровь въ волненье, тревогой наполняла грудь». За картами онъ «смотрелъ съ волненiемъ немымъ, какъ колесо вертелось счастья, и скоро онъ узналъ, что «счастья нетъ», но есть игра наверняка. Изъ простого картежника Арбенинъ сталъ шулеромъ. Для этого, по его словамъ,
... нужно испытать, ощупать безпристрастно
Свои способности и душу; по частямъ
Ихъ разобрать; привыкнуть ясно
Читать на лицахъ чуть знакомыхъ вамъ
Все — годы
Употребить на упражненье рукъ;
Все презирать: законъ людей, законъ природы;
День думать, ночь играть, отъ мукъ не знать свободы
И чтобъ никто не понялъ вашихъ мукъ!
Не трепетать, когда близъ васъ искусствомъ равный;
Удачи каждый мигъ постыдный ждать конецъ
И не краснеть, когда вамъ скажутъ явно:
«Подлецъ!»
Онъ бросилъ играть, потому, что понялъ все «насквозь», все «тонкости» игры. Онъ былъ богатъ, но «тяжко стало жить» и «скучно жить». — — Жизнь для Арбенина — «вещь пустая». Жизнь, «давно известная шарада для упражненiя детей, где первое рожденье, где второе ужасный рядъ заботъ и муки тайныхъ ранъ, где смерть — последнее, a целое обманъ». — «Вы жизнь мою спасли, сказалъ князь Звездичъ, благодаря за Арбенина за отыгрышъ. — «И деньги ваши тоже», отве«А право трудно разрешить, которое изъ двухъ дороже». — — «Богатъ и безъ гроша, онъ скукою томился, въ груди его «ужъ крылся холодъ, то адское презренье ко всему, «которымъ» онъ «гордился». «Везде» онъ «виделъ зло» и, гордый, передъ нимъ нигде не преклонился. Постигъ друзей, коварную любовь», «все виделъ, все перечувствовалъ, все понялъ, все узналъ; «любилъ» онъ часто, — чаще ненавиделъ и более всего страдалъ; сначала все хотелъ, потомъ все «презиралъ»; то самъ себя не понималъ, «то мiръ его не понималъ». На своей жизни онъ «узналъ печать проклятья, и холодно закрылъ объятья для чувствъ и счастiя земли»... Люди были ему «чужды» и онъ «имъ всемъ чужой». — — «Советъ лукавый» кто-то подалъ Арбенину: жениться, и онъ женился, «сталъ баринъ и позабылъ товарищей своихъ». Онъ женился, чтобы «иметь святое право ужъ ровно никого на свете не любить»; уже женатый, глубже заглянувъ «въ душу мертвую свою», А. «вдругъ» увиделъ, что любитъ Нину и... «ужаснулся». «Опять мечты, опять любовь въ пустой груди бушуютъ на просторе», говоритъ онъ самъ себе. — «Изломанный челнокъ — я снова брошенъ въ море! Вернусь-ли къ пристани я вновь?» Онъ занятъ «любовью, не делами». Наедине съ любимой женщиной, А. съ глубокимъ отвращенiемъ «мыслитъ» o «тяжелой черной старине», «о дняхъ, отравленныхъ волненьемъ порочной юности». Онъ говоритъ Нине:
е цены не зналъ, несчастный;
Но скоро черствая кора
Съ моей души слетела — миръ прекрасный
Моимъ глазамъ открылся не напрасно;
И я воскресъ для жизни и добра.
Но иногда опять какой-то духъ враждебный
Меня уноситъ въ бурю прежнихъ дней,
Стираетъ въ памяти моей
Твой светлый взоръ и голосъ твой волшебный.
Въ борьбе съ собой, подъ грузомъ тяжкихъ думъ,
Я молчаливъ, суровъ, угрюмъ.
Боюся осквернить тебя прикосновеньемъ;
Боюсь, чтобы тебя не испугалъ ни стонъ,
Ни звукъ, исторгнутый мученьемъ, —
Тогда ты говоришь: меня не любитъ онъ!
Арбенинъ любитъ жену «такъ сильно, безконечно, какъ только можетъ челове». Онъ веритъ, что «Творецъ въ вознагражденье съ своихъ небесъ послалъ къ нему Нину. «Все, что осталось мне отъ жизни — это ты: созданье слабое, но ангелъ красоты! Твоя любовь, улыбка, взоръ, дыханье... Я человекъ — пока они мои; безъ нихъ — нетъ y меня ни счастья, ни души, ни чувства, ни существованья!» Но Арбенинъ не уверенъ въ чувстве жены:
«Ты молода летами и душою,
Въ огромной книге жизни ты прочла
Одинъ заглавный листъ, и предъ тобою
Открыто море счастiя и зла.
Иди любой дорогой,
Надейся и мечтай — вдали надежды много,
A въ прошломъ жизнь твоя бела!
Ни сердца своего, ни моего не зная,
Ты отдалася мне и любишь — верю я—
И резвясь, какъ дитя».
«Я жить привыкъ безпечно и ревновать смешно», прибавляетъ Арбенинъ. Но онъ сознаетъ разницу между собственнымъ чувствомъ и чувствомъ Нины: «я сердцемъ слишкомъ старъ — ты слишкомъ молода». «Гордый умъ» Арбенина видитъ всюду обманъ. На женщину y Арбенина свой взглядъ: «победы новыя ей нужны ежедневно»; «глупецъ, кто въ женщине одной мечталъ найти свой рай земной». — — После маскарада и потери женою браслета, «точь въ точь такого, который онъ виделъ въ рукахъ y Звездича, страшное подозренiе» волнуетъ Арбенина. «Ужель то было только сонъ? A это пробужденье“? задаетъ онъ вопросъ, и «маску чувствъ снимаетъ смело». На смехъ Нины надъ поднятой тревогой «изъ пустяковъ» онъ бросаетъ ей въ лицо страшную угрозу: — Дай Богъ, чтобъ это былъ твой не последнiй смехъ!» И тутъ же клянется ей въ любви «безконечной» и местью за обманъ: «закона я на месть не призову, но самъ безъ слезъ и сожаленья две наши жизни оборву». Ревнуя, онъ испытываетъ «почти все муки ада». Смехъ Нины, смехъ «глупцовъ земныхъ, обманутыхъ мужей», преследуютъ Арбенина. «Ни прощенья, ни жалости не знаетъ онъ, когда обиженъ, — мщенье, мщенье — вотъ це». «Оскорбленье», въ его душе, запавъ приноситъ плодъ». Онъ готовится убить Звездича, крадется въ его спальню, и — не можетъ. «— Да, это свыше силъ и воли... Я изменилъ себе, я задрожалъ впервые во всю жизнь», признается Арбенинъ, и самъ себя зоветъ «трусомъ» и презреннымъ человекомъ, изнемогшимъ «подъ гнетомъ просвещенья». Но онъ находитъ иной выходъ: «убiйство ужъ не въ моде, убiйцъ на площадяхъ казнятъ. Языкъ и золото, вотъ нашъ кинжалъ и ядъ!» Арбенинъ придумываетъ иную месть: приглашаетъ Звездича на вечеръ въ карты, и среди игры наноситъ ему оскорбленье «противъ правилъ». Онъ уличаетъ Звездича въ подмене карты: «конецъ игре... Приличiй тутъ ужъ нетъ, вы шулеръ и подлецъ! и бросаетъ карты въ лицо Звездича. На вызовъ князя, Арбенинъ отвечаетъ: «стреляться? съ вами? мне? вы въ заблужденьи»! Онъ издевается надъ Звездичемъ, сове«человекъ иль демонъ», отвечаетъ кратко: — Я игрокъ. — Онъ отомщенъ. Онъ лишилъ навеки Звездича «чести». Арбенинъ убежденъ, «что преграда рушена между добромъ и зломъ», отъ Звездича «теперь весь светъ съ презреньемъ отвратится». — — «Намеки колкiе со всехъ сторонъ» решаютъ участь Нины и самого Арбенина. «Нетъ, людямъ я ее (Нину) не уступлю... И насъ судить они не станутъ. Она умретъ; жить вместе съ нею доле я не могу»...
...........Решено:
Она умретъ — я прежней твердой воле
Не изменю..........
Онъ уверенъ, что его и Нину «разсудитъ только Божiй судъ». — — Но «есть граница мщенью» и Арбенинъ признается жене«ея убiйца», клянется въ своей любви, рыдаетъ надъ нею. — Въ ответъ на проклятiе Нины, отвечаетъ: «Что пользы проклинать? Я проклятъ Богомъ». Онъ не веритъ въ невинность жены. «Я все жъ невинна передъ Богомъ», — последнiя слова умирающей Нины. «Ложь!» восклицаетъ Арбенинъ. — — Арбенинъ уверенъ, что онъ «былъ страстный мужъ, но былъ судья холодный». Неизвестный и князь Звездичъ раскрываютъ Арбенину тайну: Нина была невинна.
Она невинна? Разве вы тутъ были?
Смотрели въ душу вы мою?
Какъ я теперь прошу, такъ и она молила.
Ошибка... Я ошибся... Чтожъ
Она мне тоже говорила...
Но я сказалъ, что это ложь.
Я это ей сказалъ. Вотъ что я вамъ открою:
Не я ея убiйца...
«Ты скоре» обращается Арбенинъ къ Неизвестному, и прощаетъ его...
Критика: 1) Арбенинъ (или все равно: «Мцыри», «Арсенiй» и т. д.)., это необузданная страстность, рвущаяся на широкiй просторъ, почти-что безумная сила, воспитавшаяся въ дикихъ понятiяхъ (припомните воспитанiе Арбенина или Арбеньева, какъ названо это лицо въ известномъ Лермонтовскомъ отрывке, см. ниже «Указатель»), вопiющая противъ всякихъ общественныхъ понятiй и исполненная къ нимъ ненависти или презренiя, сила, которая сознаетъ на себе «печать проклятья» и гордо носитъ эту печать, сила отчасти зверская, и которая сама въ лице «Мцыри» радуется братству съ барсами и волками. Пояснить возможность такого настроенiя души поэта не можетъ, кажется мне, одно влiянiе музы Байрона. Положимъ, что Лара, Манфредъ обаянiемъ своей поэзiи, такъ сказать, подкрепили, оправдали тревожныя требованiя души поэта, — но самые элементы такого настройства могли зародиться только или подъ гнетомъ обстановки, сдавливающей страстные порывы Мцыри и Арсенiя, или на дикомъ просторе разгула и неистоваго произвола страстей, на которомъ взросли впечатленiя Арбенина. Представьте же подобнаго рода, подъ гнетомъ ли, на просторе ли развившiяся, стремленiя — въ столкновенiи съ общежитiемъ, и притомъ съ условнейшею изъ условныхъ сферъ его, съ сферою светскою! Если эти стремленiя — точно то, за что они выдаютъ себя, или, лучше сказать, чее кажутся, — то они суть совсемъ противообщественныя стремленiя, не только что противообщественныя въ смысле условномъ; и — паденiе или казнь ждутъ ихъ неминуемо. Мрачныя, зловещiя предчувствiя такого страшнаго исхода отражаются во многихъ изъ лирическихъ стихотворенiй поэта и особенно ясно въ стихотворенiи: «Не смейся надъ моей пророческой тоскою». Если же въ этихъ стремленiяхъ есть известная натяжка, известная напряженность, — выросшiя опять-таки подъ гнетомъ или на дикомъ просторе, среди своевольныхъ беззаконiй обстановки, то первое, что закрадется въ душу человека, тревожимаго ими или встретившаго отпоръ имъ въ общежитiи, будетъ конечно, сомненiе, но еще не истинно-разумное сомненiе въ законности произвола личности, a только сомненiе въ силе личности, въ средствахъ ея [Ап. Григорьевъ2). Соч. т. I]. 2) По мненiю Плаксина, Арбенинъ списанъ не съ действительнаго мiра, a съ даровитаго актера въ разныхъ роляхъ: то вы видите въ немъ Чацкаго, то Кина, то Гамлета, то Отелло. Арбенинъ сначала является холоднымъ резонеромъ; онъ съ холодною проницательностью замеездичу все деньги, которыя тотъ проигралъ этимъ игрокамъ-ремесленникамъ; уклоняется отъ всякой благодарности, зато потомъ, по подозренiямъ въ волокитстве князя за его женою, хочетъ убить его соннаго, и только потому не исполняетъ этого намеренiя, что считаетъ такую смерть слишкомъ легкимъ мщенiемъ; коварно затащивъ Звездича въ игорный домъ, обыгрываетъ его, вдобавокъ даетъ пощечину и отказывается отъ поединка; отравляетъ ядомъ свою жену, подозреваемую въ измене; жестоко издевается надъ ея предсмертными муками и съ какимъ-то адскимъ спокойствiемъ даетъ ей такъ умереть, не трогаясь ни простодушными жалобами, ни мольбами, ни угрозами суда Божiя. Рядомъ съ той комнатой, где лежитъ прахъ несчастной жертвы людского безумiя, разврата и злобы, происходитъ самая оскорбительная комическая сцена. Наконецъ, является князь съ какимъ-то неизвестнымъ, который некогда былъ обыгранъ Арбенинымъ и который, какими-то тайными, ему только известными средствами, устроилъ всю эту трагедiю. Если бы ихъ сложить обоихъ, то они бы составили нечто въ роде «Сильвiо» Пушкина, только пониже. — Они обличаютъ Арбенина въ отравленiи жены, открываютъ искренность и чистоту ея; и — онъ сходитъ съ ума! Впрочемъ, надо признаться, что образъ Арбенина, несмотря на всю преувеличенность и неестественное сочетанiе несогласныхъ чертъ въ лице его, есть самый полный изъ всехъ лицъ». «Не ясно ли после этого, что все произведенiя Лермонтова составляютъ развитiе личной его думы? Эта дума болеее отражается почти во всемъ, что онъ создалъ или произвелъ. Намъ скажутъ: поэтъ изображалъ людей своего века, изображалъ для того, чтобъ дать живой интересъ своимъ произведенiямъ и, вместе съ темъ, резкiй урокъ современному обществу; но, къ сожаленiю, онъ достигъ первой цели чисто насчетъ второй; потому-то поэтъ, действуя подъ влiянiемъ века, или, по крайней мере, подъ влiянiемъ той идеи, которую онъ создалъ себе о своемъ веке, далъ этимъ представителямъ страстей, эгоизма, холоднаго презренiя къ добру и равнодушiя къ злу и бедствiямъ людей какую-то нравственную силу и очарованiе; a те лица, которыя должны бы проливать въ душу теплоту утешительную, или оставлять трогательное воспоминанiе, всегда остаются y него на дальнемъ плане, въ тени, и трогаются только на минуту; оттого, что въ нихъ нетъ нравственной силы, они гибнутъ безъ борьбы; такъ Леила въ «Хаджи Абреке», Зара въ «Измаилъ-Бее», Нина въ «Маскараде». 3) Арбенинъ «игрокъ и плутъ», но только образумившiйся, и нашедшiй въ семейномъ счастье еще нетронутый уголокъ, где можетъ прожить остатокъ своихъ дней спокойно и внешнимъ образомъ честно». А. «полюбилъ свою жену со страстью дикаго человека. Онъ, действительно, дикiй человекъ, но не въ смысле непосредственнаго дикаря, a дикаря цивилизованнаго, который способенъ на все гадости, не по наивности, a по равнодушiю или презренiю ко всему, что его окружаетъ. А. игрокъ, кутила, но, конечно, не низкаго пошиба. Онъ «зверь» и настоящiй «чортъ», какъ его аттестуетъ одинъ изъ его прiятелей по игре» ...«Передъ нами какая-то загадочная личность, стоящая, впрочемъ, не одиноко въ ряду других лермонтовскихъ типовъ. Типъ А. логически выведенъ изъ техъ посылокъ, какiя даны Лермонтовымъ въ его прежнихъ поэмахъ, повестяхъ и драмахъ». «Лермонтовъ постепенно разочаровывалъ своихъ героевъ во всемъ: Волина — въ семье, Арбенина [«Странный человекъ»] — въ семье е, Радина — въ семье дружбе и любви; y Вадима онъ отнялъ свободу, y Измаила — родину и веру. Такимъ образомъ, типъ, который легъ въ основанiе всеехъ степеней отрицанiя всехъ чувствъ въ мiре, до какихъ дошелъ Арбенинъ, герой «Маскарада». Онъ долженъ былъ выродиться въ самаго страшнаго и индифферентнаго эгоиста. — — Поставленный вне всякихъ духовныхъ связей съ обществомъ, челове». «Онъ долженъ былъ искать какого-нибудь поля деятельности и нашелъ его въ игре, т. е. въ постоянномъ риске, который щекоталъ его нервы. Волненiе ему было необходимо и ему было все равно, где и при какихъ условiяхъ онъ могъ найти его. Но прошло и это время: «те е тонкости ихъ знаю, и вотъ зачемъ я нынче не играю». А. могъ сказать это не только объ одной игре. Такое состоянiе душевнаго «безочарованiя» почти не поддается анализу — такъ оно туманно» — — «Какъ въ «Демоне» Л. создалъ символическiй типъ, такъ и въ «Маскараде» онъ незаметно для самого себя перешелъ за границы действительнаго мiра и, вместо живого человека, создалъ снова какой-то полу-фантастическiй образъ; одеенилъ сказочную обстановку игорными домами и баломъ. Въ своихъ желанiяхъ А. туманенъ, какъ Демонъ. Злоба приводитъ его къ преступленiю; дружба и любовь сведены либо къ расчету, либо къ праздной забаве. Онъ испыталъ «все сладости порока и злодейства», и не осталось ни одного чувства, за которое этотъ человеедить его, что еще стоитъ жить на свете. Какъ видимъ, настроенiе совсемъ сходное съ настроенiемъ Демона до его встречи съ Тамарой. Въ этой любви заключено все эгоистическое счастiе Арбенина. Съ ея исчезновенiемъ исчезаетъ и послеека къ жизни». — — «Лермонтовъ, верный своей привычке отнимать y своихъ героевъ одно за другимъ все чувства, за которыя душа цее съ жизнью, отнялъ и y Арбенина последнiй смыслъ его существованiя, a именно — его любовь». — — «Типъ Арбенина долженъ былъ показать Лермонтову, что итти дальше въ этомъ направленiи некуда, что, несмотря на реальную обстановку, какой поэтъ началъ окружать своего героя, самъ герой сталъ кристаллизоваться и застывать въ не реальныхъ очертанiяхъ». Въ Арбенине, по мненiю критика-бiографа Л., «ве». [Н. Котляревскiй. Лермонтовъ].
1) Далее сносокъ нигде не де„Указателе“ даны, более или менее подробныя, характеристики всехъ действующихъ и упоминаемыхъ въ произведенiяхъ Лермонтова лицъ.
2е въ сокращенiи; подробнее см. „Перечень произведенiй“, где, подъ рубрикой «Лермонтовъ», данъ сводъ источниковъ для изученiя произведенiй поэта.