Дама — («Маскарадъ»). — Родственница Арбениныхъ, являющаяся на похороны Нины; не пропускаетъ случая пройтись на счетъ мужа-вдовца: «Ужъ видно, есть надъ нимъ Господнее проклятье. Дурной былъ мужъ, дурной былъ сынъ...» Жалуется, что приходится «разоряться для родныхъ» покупкой матерiи на траурное платье. Смерть Нины произошла отъ того, — поясняетъ она племяннице, — «что глупъ вашъ модный светъ. Ужъ доживете вы до бедъ!»
Дама («Герой нашего времени»). — Толстая, «осыпанная розовыми перьями; пышность ея платья напоминала времена фижмъ, а пестрота ея негладкой кожи — счастливую эпоху мушекъ изъ черной тафты. Самая большая бородавка на ея шее прикрыта была фермуаромъ. Недовольна княжной Лиговской за то, что «пренесносная девчонка толкнула ее, и не извинилась, да еще посмотрела въ лорнетъ. — C’est un pay able. И чемъ она гордится? Ужъ ее надо-бы проучить!..» говоритъ Д. драгунскому капитану.
Дамы («Казначейша»). — Дамы (тамбовскiя) — «просто чудо!»
Дарья («Люди и страсти»). — Горничная Громовой, 38 летъ; къ барыне своей привязана «все», и не терпитъ чужихъ приказанiй. — «Каковы! принеси имъ туда чаю. Какъ будто я ихъ раба. Какъ бы не такъ! такъ не понесу же имъ чаю, пускай ждутъ или сами приходятъ». По словамъ Громовой, Дарья хоть и верная холопка», но, вместе съ темъ, тотъ «дьяволъ», который жужжалъ «поминутно про адскiя средства», «хотелъ печали и раздора семейнаго». Волинъ называетъ Д. «преопасной змеей» и причиной «всехъ» «непрiятностей» въ доме. Въ «решительную минуту» Д. не останавливается ни передъ чемъ. Надеясь получить наследство отъ бездетной вдовы-барыни, она клевещетъ на ея любимца. «Эта старуха», говоритъ Д. вертится по моему хотенiю, какъ солдатъ по барабану. Я теперь вижу золотые, серебряные... ха... ха... ха... въ руке моей звенятъ кошельки... безъ нихъ, ведь, я буду хозяйкой здесь... барыня-то слаба: то-то любо!.. Не дай Богъ, однако-жъ, чтобы умерла. При ней-то мне тепло, а тогда... придетъ дело плохое за все мои козни, особливо, если оне откроются. Мне скажутъ грехъ тяжкiй эти сплетни, Богъ накажетъ... какъ бы не такъ... я слыхала отъ господъ старыхъ, что, если на испове— и дело кончено, за целый годъ поправа. — Да и что за грехъ штука теперешняя, я не понимаю: поссорить отца съ сыномъ — не убить, не обокрасть... помирятся... ведь... экая важность поссорить отца съ сыномъ.
Демонъ («Демонъ»), — стр. 22.
Джулiо («Джулiо»). — Горецъ; «пасмурный чудакъ», его черты (развалины минувшей красоты) не являли старости. По словамъ Д., «онъ жилъ и много испыталъ». «Могилы тьма сходна съ его душой, въ которой страсти летъ — мечты — изрыли бездну вечной пустоты». Измена Лоры оставляетъ «на немъ раскаянья и мукъ следы». «Пять целыхъ летъ провелъ въ Париже», «шалилъ, именье съ временемъ губя». «Дорога славы, заманивъ, наскучила. «Тогда „совести укоръ убить любовью новой захоте“, онъ „сталъ искать беседы юныхъ девъ». Когда же охладелъ къ нимъ... „сталъ бродить печаленъ и одинъ“... И онъ „оставилъ прихотливый светъ, въ которомъ для него веселья нетъ“. „Чемъ более улыбалось счастье мне“, говорилъ Д., «темъ больше я терзался въ глубине. Я счастiе, казалося, привлекъ, когда его на веки отнялъ рокъ“. Жизни пустоту онъ заполнялъ „воспоминаньемъ или игрой мечты“.
Дипломатъ («Княгиня Лиговская»). — Господинъ длинный и бледный, причесанный a la Russe и говорившiй по-русски хуже всякаго француза, хотя «имелъ претензiю быть великимъ патрiотомъ». Говорилъ онъ «высокопарно и мудренно». Такъ, расхваливая прелести Петербурга, заметилъ: «эти зданiя, которыя съ перваго взгляда васъ только удивляютъ, какъ все великое, со временемъ сделаются для васъ безценны, когда вы вспомните, что здесь развилось и выросло наше просвеесь все, что есть лучшаго для русской молодежи, какъ бы нарочно собралось, чтобъ подать дружескую руку Европе. Москва только великолепный памятникъ, пышная и безмолвная гробница минувшаго; здесь жизнь, здесь наши надежды». Передаетъ споръ о Петербурге и Москве на решенiе Печорина и приходитъ въ восторгъ отъ его уклончиваго «талейрановскаго» ответа.
Докторъ («Маскарадъ»). — Повеедняго скончалась отъ мороженаго и бала. («Съ мороженымъ и балами беда!»). Ухаживаетъ за живымъ мужемъ и ручается, что тотъ останется живъ, если не сойдетъ съ ума».
Докторъ («екъ»). — «Человекъ, который въ состоянiи высосать последнюю копейку».
(«Испанцы». — Прiятель Соррини. Клянется ему „быть заодно“. „За друга всемъ готовъ, душой и те“. Пишетъ доносъ на Фернандо: «перо терзаетъ иногда сильней, чемъ пытка!» Чтобы уничтожить царство — движенiя пера довольно; даже рай даетъ перо святого папы». Пощады нетъ у Д. «врагамъ закона нашего — и нашимъ (т. е. его и Соррини), и радостно, «съ помощью святого Доминика, еретика изъ жизни въ прахъ» ввергаетъ.
Драгунскiй капитанъ («»). — См. Капитанъ драгунскiй.
Дева («Азраилъ»). — «Видъ печальный и бледный». Любитъ безпредельно Азраила; «душа» ея съ его душой — «одно», но выходитъ замужъ за воина, такъ какъ «мать ей говоритъ, что покаместъ это должно».
Девушка («»), — стр. 28.