Загорскина, Анна Николаевна («Странный человекъ»). — Мечтаетъ о томъ, чтобы скоре сбыть съ рукъ свою дочь Наталью, и замужествомъ дочери поправить «свое разстроенное состоянiе».
Загорскина, Наталья Федоровна («Странный человекъ»). — Старшая дочь; девица «въ летахъ»; по словамъ гостя, «недурна», «une figure piquante»; «кокетка до невозможности»; «она не одному Адамову внуку вскружила голову». Къ Арбенину чувствуетъ симпатiю и считаетъ его другомъ, но выходитъ за мужъ за Белинскаго, увлеченная его аристократическими замашками.
Зара («Аулъ Бастунджи»). — Черкешенка, дочь «великаго воина», жена Акбулата. «Прекрасна вольной дикой простотой, какъ южный плодъ румяный, золотой, обрызганный душистою росой». «Казалось, вся она была слита, какъ гурiя изъ сумрака и света; белей и чище раннихъ облаковъ являлась грудь поднявшая покровъ». «Черны глаза у серны молодой, но у нея глаза чернее были». «Змеились косы на плечахъ младыхъ оплетены тесемкой золотою; а мраморъ плечъ, беле». Уста «нежней иранской розы». На любовь Селима и предложенiе бежать отъ стараго мужа отвечаетъ: — «умру, погибну, — но не изменю». Селимъ убиваетъ Зару.
Зара («Вадимъ»). — Юрiй нашелъ З. «полуживою, подъ пылающими угольями разрушенной хижины», «и съ этихъ поръ она жила въ его палатке, незрима и прекрасна, какъ ангелъ. Въ ея чертахъ все дышало небесной гармонiей, ея движенiя говорили, ея глаза ослепляли волшебнымъ блескомъ, ея беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками, была восхитительна, какъ фарфоровая игрушка, ея смугловатая, твердая грудь воздымалась отъ малейшаго вздоха... Страсть блистала во всемъ: въ слезахъ, въ улыбке, въ самой неподвижности; судя по ея наружности, она не могла быть существомъ обыкновеннымъ: она была или божество, или демонъ; ея душа была чиста и ясна, какъ веселый лучъ солнца, отраженный слезою умиленiя, или черна, какъ эти очи, какъ волосы, разсыпающiеся, подобно водопаду, по круглымъ, бархатнымъ плечамъ...» «На все ласки Юрiя З. не знала другого ответа, какъ ударъ кинжала». «— Я хочу свободы! ответила З.» «На другой день, рано утромъ, Ю. услышалъ ропотъ поцелуевъ, вздохи, стонъ любви, смехъ и снова поцелуи»; сквозь пологъ разорваннаго шатра Юрiй увиделъ «З. въ объятiяхъ артиллерiйскаго поручика!»
Зара «Измаилъ-Бей»). — Дочь старика лезгинца. «Нежна, какъ пери молодая». «Въ ея наряде простота, но также вкусъ! Ея головка платкомъ прилежно обвита. Изъ подъ него до груди нежной, две косы темныя небрежныя бегутъ». «Она ихъ расплетала, заплетала; она понравиться желала». «Въ ея чертахъ земная жизнь играетъ, восточная видна въ ланитахъ кровь». По словамъ Измаила, «нежное созданье; «едва изъ детскихъ вышла летъ, а есть ужъ слезы и желанья!» Безъ любви «душа пуста, «одно мгновенье тяжелее другова». Любовь къ Измаилу для нея — все. Съ уходомъ Измаила по целымъ днямъ глядитъ туда, где скрылася любви ея звезда; везде, везде она его находитъ: въ вечернихъ тучахъ милый образъ бродитъ». Услышавъ ночью топотъ, съ ложа сна вскочивъ, дрожитъ и ждетъ его она... З. безсильна бороться съ овладевшимъ ею чувствомъ. Она пойдетъ за Изм. и будетъ вернымъ ему слугой... По словамъ Зары, «отчизна только тамъ, где любятъ насъ, где ве». — — Въ образе Селима является Зара къ Измаилу, «чтобъ разделить съ нимъ хоть могилу». Селимъ хранитъ тайну Зары: «сердце, чемъ моложе, темъ боязливее, те». «И тайна юнаго Селима чуждаясь устъ, ланитъ, очей, отъ любопытныхъ, какъ отъ змей, въ груди сокрылась невредима...» Зара верна клятве; она разделитъ съ Измаиломъ, и часъ побе«всюду следуетъ за нимъ хранительной подобно тени; никто ни ропота, ни пени не слышалъ» на его (Селима) «устахъ»; «боится онъ, или устанетъ, на Измаила только взглянетъ и веселъ трудъ ему и страхъ». «И что мне смерть? О, неетъ, моя душа не дорожила; все, все оставлю, жизнь и смерть, но не оставлю Измаила».
Зары отецъ («Измаилъ-бей»). — «Лезгинецъ». Онъ «ужъ давно не зрелъ отечества». «Три сына и дочь младая съ нимъ живутъ: при нихъ молчитъ еще кручина и бедный милъ ему прiютъ». Приветливый и гостепрiимный горецъ, «вкругъ коня онъ самъ заботится, хлопочетъ, онъ самъ снимаетъ весь уборъ и самъ ведетъ его на дворъ»; «онъ руку жметъ гостепрiимно, сажая гостя предъ огнемъ». Каждому страннику укажетъ «где лучшая дорога и самъ до ветхаго порога радушно гостя проведетъ».
(«Измаилъ-бей). — Ихъ — «три сына и дочь младая» — «живетъ добычей вся семья!» «Когда горятъ ночныя звезды», они «пускаются въ разъе». «Повсюду страхъ приносятъ, — украсть, отнять, — имъ все равно, чихирь и медъ кинжаломъ просятъ и пулей платятъ за пшено: изъ табуна-ли, изъ станицы любого уведутъ коня, они боятся только дня и ихъ владеньямъ нетъ границы».
Заруцкiй («»). — Молодой гусарскiй офицеръ, 24 летъ, собутыльникъ Юрiя; по словамъ Юрiя, З. «веселый и удалой». По собственному признанiю, «на то и созданы гусары: пошалить, подраться, помочь любовнику и попировать на его свадьбе». — «Куда бабы, вмешиваются тамъ хорошаго не много будетъ, отзывается З. о женщинахъ». Любитъ Элизу «страстно — столько, сколько гусаръ можетъ любить»: Даетъ клятву, что во зло не употребитъ дове«что за важность если я изменю своему слову. Женщины такъ часто насъ обманываютъ, что и не грешно иногда имъ отплатить той же монетой. Элиза эта преинтересная штука, хотя немного кокетится — да это ничего. Первое свиданiе при свидетеляхъ, а второе tête á tête можно отважиться — а если нетъ, ну, такъ можно жениться, впрочемъ, мне ». «Гусарское житье, говорятъ, повеселее. На дуэли съ Юрiемъ торопитъ последняго: — «коли дело делать, такъ скорей».
(«Странный человекъ»). — Одинъ изъ товарищей Арбенина. На товарищеской пирушке пьетъ «за здоровье пожара московскаго».
(«Сашка»). — Арапъ, «съ берега Гвинеи», «служитель верный» Сашки. «Покрытъ какъ лакомъ былъ чугунный цветъ его лица, и рядъ зубовъ перловыхъ, и блескъ очей открытыхъ, но суровыхъ, когда смее его, инымъ казалось, все надменностью безумной отзывалось». «Какъ Мефистофель, быстрый и послушный, онъ исполнялъ безмолвно, равнодушно, добро и зло. Ему была законъ лишь воля господина».
Звездичъ, князь («Арбенинъ»). См. ниже.
Зве. — («Маскарадъ»). — Блестящiй офицеръ; ведетъ «жизнь глупца», «жизнь площадного волокиты». «Купидонъ» по наружности, но «безчувственъ, какъ металлъ», по словамъ Арбенина. По характеристике баронессы Штраль (Маска), «безхарактерный, безнравственный, безбожный, самолюбивый, злой, но слабый челове». — «Въ тебе одномъ весь отразился векъ, — векъ нынешнiй, блестящiй, но ничтожный. «Наполнить хочешь жизнь, а бееть, а жертвовать не знаешь, людей безъ гордости и сердца презираешь, а самъ игрушка техъ людей». — Гордо носитъ эполеты: «я съ честью ихъ досталъ и вамъ ихъ не купитъ», отвечаетъ проигравшiйся З. одному изъ игроковъ. — «Право, эти эполеты я заслужилъ не бегствомъ отъ врага». — — По словамъ самого князя, онъ де«невольно»; «отъ своихъ поступковъ» отречься онъ не можетъ» — стыдиться же готовъ». «Въ глаза людей злословить» «изъ странности» решается иногда, но честь свою умеетъ поддержать, и съ темъ предъ кемъ онъ виноватъ, кого онъ «тронулъ честь» — обязанъ драться». Онъ готовъ всегда идти къ барьеру, «взять «Лепажа пистолеты» и отме». Влюбленная въ З. баронесса советуетъ ему «дорожить побольше честью дамъ». — «Вамъ надо честь мою на поруганье, чтобъ, встретившись со мной на бале, на гулянье, могли бы вы со смеешное приключенье и, разрешая ихъ сомненье, промолвить: вотъ она! и пальцемъ указать». — — Мне это не забыть! вы жизнь мою спасли большую жертву сде», говоритъ З. Арбенину, но самъ «по светскимъ правиламъ» мужу угождаетъ, а за женою волочится. Все, что «противъ правилъ» возмущаетъ З. — Когда Арбенинъ «съ пощечиной оставилъ» князя и обозвалъ «шулеромъ и подлецомъ», З. спрашиваетъ: «я? я?» и, опомнясь, вскрикиваетъ: «кровь, ваша кровь лишь смоетъ оскорбленье!» Когда же Арбенинъ отказывается съ нимъ стреляться, З. кричитъ ему: «вы трусъ!» «О, я васъ заставлю драться! Я разскажу везде, поступокъ вашъ таковъ, что вы — не я подлецъ»... «Честь, честь моя!» О, где ты, честь моя! Отдайте это слово, отдайте мне », молитъ З. Арбенина. — «О, вы не знали, что такое стыдъ! говоритъ З. Неизвестному, «вступившемуся за княжескую «честь». Онъ считаетъ виной своей «погибели» Нину и не желаетъ «унижать себя позорной местью никогда»; возвращая Нине браслетъ, даетъ советъ: «будьте осторожны: вашъ мужъ злодей бездушный и безбожный, и я предчувствую, что вамъ грозитъ бе».
Звездичъ («Арбенинъ»). — Характеристика та-же, см. выше. Звездичъ «прежде чемъ ре», доказываетъ, что онъ «не трусъ и не подлецъ» и открываетъ «правду». «Ея признанье ложно! говоритъ онъ объ Оленьке, взявшей всю вину на себя и подаетъ Арбенину браслетъ, сорванный съ руки Нины на балу.
Критика: «Любить? но кого же? на время не стоитъ труда, а вечно любить невозможно! Въ себя ли заглянешь? тамъ прошлаго нееда; и радость, и горе и все тамъ ничтожно!» И много неудавшихся Арбениныхъ, оказавшихся при столкновенiи съ светскою сферою жизни Соллогубовскими Леониными1), — отозвались на эти строки горькаго, тяжелаго разубежденiя: одни только Звеемъ, лицо Звездича и несколько подобныхъ стихотворенiй — это тотъ пунктъ, съ котораго въ натуре нравственной, т. е. креельной, должно начаться правильное, т. е. комическое, и притомъ безпощадно комическое отношенiе къ дикому произволу личности, оказавшемуся несостоятельнымъ. Но гордость редко можетъ допустить такой поворотъ. Въ стремленiи къ идеалу, или на пути духовнаго совершенствованiя, всякаго стремящагося ожидаютъ два подводныхъ камня: отчаянiе отъ сознанiя своего собственнаго несовершенства, изъ котораго есть еще выходъ, и неправильное, непрямое отношенiе къ своему несовершенству, которое почти совершенно безвыходно. Что человеку непрiятно и тяжело сознавать свои слабыя стороны, это, конечно, не подлежитъ ни малейшему сомнеесь преимущественно въ томъ, чтобы къ этимъ слабымъ сторонамъ своимъ отнестись съ полною, безпощадною справедливостiю. Самое обыкновенное искушенiе въ этомъ случае — уменьшить въ собственныхъ глазахъ свои недостатки. Но есть искушенiе несравненно более тонкое и опасное; именно: преувеличить свои слабости до той степени, на которой они получаютъ известную значимость, и пожалуй, даже, по извращеннымъ понятiямъ современнаго челове— величавость и обаятельность зла. Мысль станетъ совершенно понятна, если я напомню обаятельную атмосферу, которая разлита вокругъ образовъ, не говорю уже Манфреда, Лары, Гяура, — но Печорина и Ловласа — психологическiй фактъ, весьма нередкiй съ техъ поръ, какъ «Британской музы небылицы тревожатъ сонъ отроковицы»... Возьмите какую угодно страсть и доведите ее въ вашемъ представленiи до известной степени энергiи, поставьте ее въ борьбу съ окружающею ее обстановкою — ваше трагическое воззренiе закроетъ отъ васъ все еятельности. Эгоизму современнаго человека несравненно легче помириться въ себе съ крупнымъ преступленiемъ, чемъ съ мелкой и пошлой подлостью; гораздо прiятнеемъ гоголевскимъ Собакевичемъ, Скупымъ рыцаремъ, чемъ Плюшкинымъ, Печоринымъ, чемъ Меричемъ; даже, ужъ если на то пошло, Грушницкимъ, чемъ Милашинымъ Островскаго, потому что Грушницкiй хоть умираетъ эффектно! Сколько лягушекъ надуваются по этому случаю въ воловъ, въ насъ самихъ и вокругъ насъ! Сколько людей желаютъ показаться себе елали только пошлость, сколько гаденькихъ чувственныхъ поползновенiй стремятся принять въ насъ размеры колоссальныхъ страстей! Хлестаковъ, даже Хлестаковъ, и тотъ зоветъ городничиху «удалиться подъ сень струй»; Меричъ въ «Бедной Невесте» самодовольно проситъ Марью Андреевну простить его, что онъ «возмутилъ миръ ея невинной души». Тамаринъ2) радъ радехонекъ, что его зовутъ демономъ!
Такимъ образомъ, даже и по наступленiи той минуты, съ которой въ натуре нравственной должно начаться правильное, т. е. комическое отношенiе къ собственной мелочности и слабости, гордость, вместо прямого поворота, предлагаетъ намъ изворотъ. Изворотъ же заключается въ томъ, чтобы поставить на ходули безсильную страстность души, признать ея требованiя все-таки правыми; переживши минуту презрее и къ своей личности, сохранить однако вражду и презренiе къ действительности. Посредствомъ такого изворота, лицо Звездича, въ процессе Ап. Григорьевъ. Соч. Т. I].
Зораимъ («Ангелъ Смерти»). — «Изгнанникъ», «людьми и небомъ былъ гонимъ“ — но блаженства искалъ въ забавахъ не пустыхъ, искалъ онъ въ людяхъ совершенства, а самъ — самъ былъ не лучше ихъ. Искалъ великаго въ ничтожномъ». Зораимъ любилъ, но ему «былъ милей девичьей ласки — путь кровавый». — «Я воленъ», говоритъ онъ, «но душа въ неволе. Ей должно цепи раздробить... Что жизнь? — Давай мне чашу славы, хотя бы въ ней былъ смертный ядъ; я не вздрогну, я выпить радъ... уже-ль одна могила, ничтожный въ мiре едъ того, «чье сердце столько летъ мысль о ничтожестве томила». «Я долженъ видеть кровь». — — Во время битвы, «окруженный враждебнымъ войскомъ, не хотеежать».
1) Леонинъ — герой теперь уже забытаго романа гр. Соллогуба.
Ред.
2) Герой романа-трилогiи («Варенька», «Подводный камень» и «Тамаринъ») М. В. Авдеева.
Ред.