Девушка (Герой нашего времени)». — «Изъ мирнаго круга честныхъ контрабандистовъ». Ей, «казалось, не более 18 летъ». «Она была далеко не красавица, но, по словамъ Печорина, онъ никогда подобной женщины не видывалъ». «Необыкновенная гибкость ея стана, особенное, ей только свойственное, наклоненiе головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отливъ ея слегка загорелой кожи на шее и плечахъ, и особенно правильный носъ», — все это было «обворожительно», «хотя въ ея косвенныхъ взглядахъ» читалось что-то дикое и подозрительное, хотя въ ея улыбке было что-то неопределенное. — Печоринъ нашелъ въ ней «Гётеву Миньону», «настоящую русалку», «и точно, между ними было много сходства: те же быстрые переходы отъ величайшаго безпокойства къ полной неподвижности, те же загадочныя речи, те же прыжки, странныя песни»... То тихая и безмолвная, то настоящая, «бесъ-девка», по определенiю казака-денщика. При первой встрече «пристально посмотрела въ глаза» Печорину», «потомъ небрежно улыбнулась и тихо пошла къ пристани. На вопросы Печорина не отвечала, а «убегала коварно улыбаясь», но целый день вертелась около его квартиры». — — Вся «она была страннымъ существомъ. На лице ея не было никакихъ признаковъ безумiя; напротивъ, глаза ея смотре» — — Когда Печоринъ спросилъ: «скажи-ка мне, красавица, что ты делала сегодня на кровле?» она ответила: — А смотрела, откуда ветеръ дуетъ. — «Зачемъ тебе?» — Откуда ветеръ, оттуда и счастье. — «Что же? разве ты песнею зазывала счастье?» — Где поется, тамъ и счастливится. — «А какъ неравно напоешь себе горе?» — Ну что-жъ? где не будетъ лучше, тамъ будетъ хуже, а отъ худа до добра опять не далеко. — «Кто же тебя выучилъ этой песне?» — Никто не выучилъ; вздумается — запою; кому услыхать, тотъ услышитъ; а кому не должно слышать, тотъ не пойметъ. — — «А какъ тебя зовутъ, моя певунья?» — Кто крестилъ, тотъ знаетъ. — «А кто крестилъ?» — Почему я знаю. Разговоръ у нея особенный: — «Много видели, да мало знаете; а что знаете, такъ держите подъ замочкомъ», ответила она Печорину, открывшему тайну ея ночныхъ хожденiй на берегъ, и «не изменилась въ лице, не пошевельнула губами, какъ будто не объ ней дело, и захохотала во все горло». Когда же Печоринъ «съ серьезной, даже строгой, миной», заявилъ, что онъ могъ бы донести коменданту, она вдругъ прыгнула, запела и скрылась какъ птичка, спугнутая изъ кустарника. — — Лицо ея было покрыто «тусклой бледностью», когда она сама вновь пришла къ Печорину, и вдругъ «вскочила, обвила шею его руками», «какъ змея скользнула между его руками, шепнувъ ему на ухо: «нынче ночью, какъ все », и стрелой выскочила изъ комнаты». — — «Я тебя люблю» говорила она въ лодке Печорину, и какъ кошка вцепилась въ его одежды». — Чего ты хочешь? закричалъ Печоринъ крепко сжавъ ея маленькiя руки. — Ты виделъ, отвечала она, ты донесешь! и вступила въ яростную борьбу. «Пальцы ея хрустели, но она не вскрикнула, ея змеиная натура выдерживала пытку». — «Янко, все пропало»! сказала она, и ушла съ нимъ «туда, где ветеръ воетъ и море шумитъ, «потому-что въ Тамани, по словамъ Янко, ей было нельзя оставаться».
Критика: 1) Это какая-то дикая сверкающая красота, обольстительная какъ сирена, неуловимая какъ ундина, страшная какъ русалка, быстрая какъ прелестная тень или волна, гибкая какъ тростникъ. Ее нельзя любить, нельзя и ненавидеть, но ее можно только и любить и ненавидеть вместе. Какъ чудно-хороша она, когда, на крыше своей кровли, съ распущенными волосами, защитивъ глаза ладонью, пристально всматривается вдоль, и то смеется и рассуждаетъ сама съ собой, то запеесню. [Белинскiй. Соч. т. V.] 2) Въ этомъ причудливомъ созданiи «отчасти слились воздушная неопределенность очертанiя Гетевой Миньоны, на что намекаетъ и самъ авторъ, и грацiозная дикость Эсмеральды Гюго». [].