Грушницкiй («Герой нашего времени»). — Юнкеръ. «Онъ только годъ на службе». «Находился въ действующемъ отряде и былъ раненъ въ ногу». «Носитъ, по особому роду франтовства, толстую солдатскую шинель. У него георгiевскiй крестикъ. Онъ хорошо сложенъ, смуглъ и черноволосъ; ему на видъ можно дать двадцать пять летъ, хотя ему едва-ли двадцать одинъ». «Какъ все мальчики», имеетъ претензiю быть старикомъ; онъ думаетъ, что на его лице следы глубокiе страстей заменяютъ отпечатокъ летъ». «Онъ закидываетъ голову назадъ, когда говоритъ, «и поминутно крутитъ усы» и «принимаетъ драматическую позу». «Говоритъ онъ скоро и вычурно: онъ изъ техъ людей, которые на все случаи жизни имеютъ готовыя пышныя фразы» и «закидываетъ словами», какъ скоро разговоръ выходитъ «изъ круга обыкновенныхъ понятiй»; «спорить съ нимъ невозможно: онъ отвечаетъ на ваши возраженiя, онъ васъ не слушаетъ. Только что вы остановитесь, онъ начинаетъ длинную тираду, повидимому, имеющую какую-то связь съ темъ, что вы сказали, но которая на самомъ деле есть только продолженiе его собственной речи». «Онъ довольно остеръ: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бываютъ метки и злы: онъ никого не убьетъ однимъ словомъ». Въ минуты когда онъ «сбрасываетъ трагическую мантiю», Грушницкiй довольно милъ и забавенъ. — — Грушницкiй принадлежитъ къ темъ людямъ, которыхъ просто-прекрасное не трогаетъ, и которые важно драпируются въ необыкновенныя чувства, возвышенныя страсти и исключительныя страданiя». Це«сделаться героемъ романа». Печоринъ уверенъ, что, накануне отъезда изъ отцовской деревни, Грушницкiй «говорилъ съ мрачнымъ видомъ какой-нибудь хорошенькой соседке, что онъ едетъ не такъ, просто, служить, но что ищетъ смерти, потому что... тутъ онъ, важно, закрывъ глаза рукою, продолжаетъ такъ: — нетъ, вы (или ты) этого не должны знать. Ваша чистая душа содрогнется! Да и къ чему? поймете-ли вы меня?» Грушницкiй самъ признавался Печорину, что причина, побудившая его вступить въ К. полкъ, останется вечною тайною между нимъ и небомъ». «Романтическiй фанатизмъ», по определенiю Печорина, привелъ Грушницкаго на Кавказъ». «Производить эффектъ — наслажденiе такихъ людей, какъ Грушницкiй; «они нравятся романтическимъ провинцiалкамъ до безумiя. Подъ старость они делаются либо мирными помещиками, либо пьяницами, — иногда темъ и другимъ». «Въ ихъ душе много добрыхъ свойствъ, но ни на грошъ поэзiи». Они заняты «целую жизнь однимъ собою». «Грушницкiй такъ часто старался уверить другихъ въ томъ, что онъ существо не созданное для мiра, обреченное какимъ-то тайнымъ страданiямъ, что онъ самъ почти въ этомъ уверился. «Оттого-то онъ такъ гордо носитъ свою солдатскую шинель», «печать отверженiя», по его словамъ, и желаетъ казаться «разжалованнымъ». — О, эполеты, эполеты! ваши звездочки — путеводительныя звездочки... говоритъ Грушницкiй, и чувствуеть себя совершенно счастливымъ въ офицерскомъ мундире; «самодовольствiе и вместе некоторая неуверенность изображались на его лице». Его страсть декламировать: «Женщины! Женщины!», говоритъ онъ. «Кто ихъ пойметъ? Ихъ улыбки противоречатъ взорамъ, ихъ слова обещаютъ и манятъ, а самый звукъ голоса отталкиваетъ. То оне ». — — «Онъ не знаетъ людей и ихъ слабыхъ струнъ». Печорина онъ делаетъ повеечая его смеха и улыбки. — — Собою онъ всегда доволенъ. На вопросъ Печорина относительно его «делъ» съ княжной, онъ «смутился и задумался: ему хотелось похвастаться, солгать, и было совеесте съ этимъ стыдно признаться въ истине»; Грушницкiй, на словахъ, «озлобленъ противъ всего рода человеческаго», онъ не желаетъ знакомиться Лиговскими, п. ч. «эта гордая знать» «смотритъ на армейцевъ какъ на дикихъ», и ищетъ знакомства съ «прiятнымъ домомъ». Онъ гордится своей толстой солдатской шинелью, которой онъ, «быть можетъ, обязанъ вниманьемъ княжны и стыдится этой «презренной» шинели. Онъ считаетъ Печорина своимъ «прiятелемъ» и становится во главе «враждебной» ему шайки. Слабость характера и самолюбiе — главныя черты Грушницкаго. — — Грушницкiй слыветъ отличнымъ храбрецомъ». По словамъ Печорина, который «виделъ его въ деле», «это не русская храбрость»: «онъ махаетъ шашкой, кричитъ и бросается впередъ, зажмуря глаза». Передъ дуэлью съ Печоринымъ «тусклая бледность покрывала его щеки»; «во взгляде его было какое-то безпокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу», но она была непродолжительна. Принимаетъ предложенiе Печорина «стре»; бросивъ жребiй «кому стрелять первому», Грушницкiй «отвелъ капитана въ сторону и сталъ что-то говорить ему съ большимъ жаромъ»; «посиневшiе губы его дрожали», но капитанъ отъ него отвернулся съ презрительной улыбкой. — Ты дуракъ! сказалъ онъ Грушницкому довольно громко: ничего не понимаешь! Отправимтесь-ка господа». Онъ принимаетъ отъ секунданта оружiе, зная что въ пистолете Печорина нетъ пули и, по данному знаку, «началъ поднимать пистолетъ, це». «Вдругъ онъ опустилъ дуло пистолета и, побледневъ какъ полотно, повернулся къ своему секунданту. — «Не могу», сказалъ онъ глухимъ голосомъ. — Трусъ! отвеелъ раздался. После заявленiя Печорина, что «эти господа, ве», Грушницкiй стоялъ, опустивъ голову на грудь, смущенный и мрачный». — Оставь ихъ. Ведь, ты знаешь, что они правы, сказалъ онъ капитану. — Стреляйте! ответилъ онъ Печорину: — я себя презираю, а васъ не навижу. Если вы меня не убьете, я васъ зарежу ночью изъ-за угла. Намъ на земле етъ места».
Критика: По художественному выполненiю, это лицо стоитъ Максима Максимыча; подобно ему, это типъ, представитель целаго разряда людей, имя нарицательное. Грушницкiй — идеальный молодой челове«львы» — ослиною глупостью. Онъ носитъ солдатскую шинель изъ толстаго сукна; у него георгiевскiй солдатскiй крестикъ. Ему очень хочется, чтобы его считали не юнкеромъ, а разжалованнымъ изъ офицеровъ: онъ находитъ это очень эффектнымъ и интереснымъ. Вообще, «производить эффектъ» — его страсть. Онъ говоритъ вычурными фразами, — словомъ, это одинъ изъ техъ людей, которые особенно пленяютъ чувствительныхъ, романическихъ и романтическихъ провинцiальныхъ барышень, одинъ изъ техъ людей, которыхъ, по прекрасному выраженiю автора записокъ, «не трогаетъ просто-прекрасное, и которые важно драпируются въ необыкновенныя чувства, возвышенныя страсти и исключительныя страданiя». «Въ ихъ душе, — прибавляетъ онъ, — часто много добрыхъ свойствъ, но ни на грошъ поэзiи». Но вотъ самая лучшая и полная характеристика такихъ людей, сде«подъ старость они делаются либо мирными помещиками, либо пьяницами, — иногда темъ и другимъ». Мы къ этому очерку прибавимъ отъ себя только то, что они страхъ какъ любятъ сочиненiя Марлинскаго, и чуть зайдетъ речь о предметахъ сколько- нибудь не житейскихъ, стараются говорить фразами изъ его повеБе. Соч. т. V].