Тамара («Демонъ»). — Дочь князя Гудала, «свободы резвое дитя». «Съ техъ поръ, какъ мiръ лишился рая», — красавица такая подъ солнцемъ юга не цвела». «Все ея движенья» были «стройны», полны выраженья и «милой красоты». «Ея душа была изъ техъ, которыхъ жизнь — одно мгновенье невыносимаго мученья, недосягаемыхъ утехъ»; «оне не созданы для мiра, и мiръ былъ созданъ не для нихъ».
Невыразимое смятенье
Въ ея груди: печаль, испугъ
Восторга пылъ — ничто въ сравненьи.
Все чувства въ ней кипели вдругъ:
Душа рвала свои оковы.
«Мечтой пророческой и странной» какой-то «голосъ чудно новый» смущалъ Тамару. И «часто тайное сомненье томило светлыя черты». — «Не буду я ничьей женой — скажи моимъ ты женихамъ: супругъ мой взятъ сырой землею, — другому сердцу не отдамъ», говоритъ Тамара отцу. Ее «тревожитъ духъ лукавый неотразимою мечтой, въ тиши ночной «тревожитъ толпа печальныхъ, странныхъ сновъ: » «Молиться днемъ душа не можетъ: мысль далеко отъ звука словъ; огонь по жиламъ пробе»...
— «Я сохну, вяну день отъ дня.
Отецъ! душа моя страдаетъ...
На свете нетъ ужъ мне веселья...
Святыни миромъ осеня,
Пусть приметъ сумрачная келья,
Какъ гробъ, заранее меня».
«Но и въ монашеской одежде, какъ надъ узорною парчей, все беззаконною мечтой въ ней сердце билося, какъ прежде».
«Знакомая, среди моленья,
Ей часто слышалася речь.
Знакомый образъ иногда
Скользилъ безъ звука и следа;
Въ тумане легкомъ фимiама
езда,
Манилъ и звалъ онъ... но куда?..»
«Полно думою преступной, Тамары сердце недоступно восторгамъ чистымъ. Передъ ней весь мiръ одетъ угрюмой тенью; и всей въ немъ предлогъ къ мученью». «Гибельной отравой» «умъ слабе». «Кого то ждетъ она давно» «ей кто-то шепчетъ»: «онъ придетъ» — — «Кто ты? Тебя послалъ мне рай иль адъ»: спрашиваетъ Тамара и отвечаетъ: «кто бы ни былъ ты, мой другъ случайный, покой на веки погубя, невольно я съ отрадой тайной страдалецъ слушаю тебя». Она проситъ Д. пощадить, дать клятву роковую, «отъ злыхъ стязанiй отречься» «дать обетъ»... — — «Могучiй взоръ смотрее ночи надъ нею прямо онъ сверкалъ, неотразимый, какъ кинжалъ». — Смертельный ядъ его лобзанья мгновенно въ грудь ея проникъ... «Мучительный, ужасный крикъ ночное возмутилъ молчанье. Въ немъ было все: любовь, страданье, упрекъ съ последнею мольбой, и безнадежное прощанье — прощанье съ жизнью молодой...» «Смерти вечную печать ничто не въ силахъ ужъ сорвать», «И ничего въ ея лице не намекало о конце е ея черты исполнены той красоты, какъ мраморъ, чуждой выраженья, лишенной чувства и ума, таинственной, какъ смерть сама. Улыбка странная о многомъ грустномъ говорила внимательнымъ глазамъ: въ ней было хладное презренье души, готовой отцвести, последней мысли выраженье, земле прости».