Вернеръ („Герой нашего времени“). — Докторъ; хотя «его имя Вернеръ, но онъ русскiй». Когда-то «имелъ практику въ Москве». «Его наружность была изъ техъ, которыя съ перваго взгляда поражаютъ непрiятно, но которыя нравятся впоследствiи, когда глазъ выучится читать въ неправильныхъ чертахъ отпечатокъ души испытанной и высокой». «Вернеръ былъ малъ ростомъ и худъ и слабъ, какъ ребенокъ; одна нога была y него короче другой, какъ y Байрона; въ сравненiи съ туловищемъ, голова его казалась огромна: онъ стригъ волосы подъ гребенку, и неровности его черепа, обнаженныя такимъ образомъ, поразили бы френолога страннымъ сплетенiемъ противоположныхъ наклонностей. Его маленькiе черные глаза, всегда безпокойные, старались проникнуть въ ваши мысли. Въ его одежде заметны были вкусъ и опрятность; его худощавыя, жилистыя и маленькiя руки красовались въ светло-желтыхъ перчаткахъ. Его сюртукъ, галстукъ и жилетъ были постоянно чернаго цвета». — — Вернеръ «страстно любилъ женщинъ». Онъ какъ-то сравнилъ ихъ съ заколдованнымъ лесомъ, о которомъ разсказываетъ Тассъ въ своемъ «Освобожденномъ Іерусалиме». «Только приступи», говорилъ Вернеръ, «на тебя полетятъ со всехъ сторонъ такiе страхи, что Боже упаси: долгъ, гордость, приличiе, общее мненiе, насмешка, презренiе... Надо только не смотреть, a итти прямо; мало-по-малу чудовища исчезаютъ, и открывается предъ тобой тихая и светлая поляна, среди которой цвететъ зеленый миртъ. За то беда, если на первыхъ шагахъ сердце дрогнетъ и обернешься назадъ!» Однако, предостерегаетъ Печорина «быть осторожнее» съ княжной. — «... Есть случаи, сказалъ Вернеръ хитро улыбаясь, въ которыхъ благородный человекъ обязанъ жениться, и есть маменьки, которыя, по крайней мере»... На водахъ «преопасный воздухъ»: даже Вернера хотели женить. «Именно, одна уездная маменька, y которой дочь была очень бледна». Вернеръ, какъ докторъ, «имелъ несчастiе сказать ей, что цветъ лица возвратится после свадьбы». Тогда ему «со слезами благодарности» были предложены рука дочери и «пятьдесятъ душъ». Онъ ответилъ, что «къ этому неспособенъ». — — Молодежь прозвала его Мефистофилемъ: «онъ показывалъ видъ, будто сердился за это прозванiе, но въ самомъ деле оно льстило его самолюбiю». «Вернеръ человекъ замечательный по многимъ причинамъ. Онъ скептикъ и матерiалистъ», «убежденъ только въ одномъ, что рано, или поздно, въ одно прекрасное время умретъ». Вместе съ этимъ Вернеръ «поэтъ — и не нашутку: поэтъ на деле, всегда и часто на словахъ, хотя въ жизнь свою не написалъ двухъ стиховъ. Онъ изучалъ все живыя струны сердца человеческаго, какъ изучаютъ жилы трупа, но никогда ни умелъ онъ воспользоваться своимъ знанiемъ: такъ иногда отличный анатомикъ не умеетъ вылечить отъ лихорадки! Обыкновенно Вернеръ исподтишка насмехался надъ своими больными»; но онъ же «плакалъ надъ умирающимъ солдатомъ»... «Онъ былъ беденъ, мечталъ о миллiонахъ, a для денегъ не сделалъ бы лишняго шага»: онъ, по собственнымъ словамъ, «скорее сделаетъ одолженiе врагу, чемъ другу, потому-что это значило бы продавать свою благотворительность, тогда какъ ненависть только усилится соразме». У него злой языкъ: — «я васъ не поздравляю», сказалъ Вернеръ Грушницкому, только что произведенному въ офицеры. «Отчего?» — «Оттого, что солдатская шинель къ вамъ очень идетъ»... «Видите-ли, вы до сихъ поръ были исключеньемъ, а теперь подойдете подъ общее правило». Подъ вывескою эпиграммы Вернера «не одинъ добрякъ прослылъ пошлымъ дуракомъ; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слухъ, будто онъ рисуетъ каррикатуры на своихъ больныхъ, — больные взбеленились, почти все ему отказали. Его прiятели, то-есть, все истинно порядочные люди, служившiе на Кавказе, напрасно старались возстановить его упадшiй кредитъ». Въ числе этихъ прiятелей былъ и Печоринъ. — Вернеръ и Печоринъ встре«вздоръ», и оба сознали, «что никто ничего умнее не сказалъ. Они сразу «отличили въ толпе другъ друга»; въ Пятигорске они «часто сходились вместе и толковали вдвоемъ объ отвлеченныхъ предметахъ очень серьезно, пока не заме». Тогда оба «начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились довольные своимъ вечеромъ». Въ «галиматье» Печорина Вернеръ открывалъ «идеи», Печоринъ убеждался, что имъ вдвоемъ нельзя разговаривать: «они читали въ душе другъ y друга». — — Секундантъ Печорина на дуэли съ Грушницкимъ, Вернеръ долго не могъ разгадать «тайны» Печорина. Последнiй принималъ условiя дуэли на шести шагахъ, несмотря на предупрежденiе Вернера, что «секунданты противника хотятъ зарядить пулею одинъ пистолетъ Грушницкаго». Для Вернера «это было немножко похоже на убiйство, но въ военное время, и особенно въ азiатской войне». Передъ дуэлью Вернеръ былъ печаленъ. — «Послушайте, сказалъ онъ Печорину съ явнымъ безпокойствомъ, вы верно забыли про ихъ заговоръ?.. Я не умею зарядить пистолета, но въ этомъ случае...» — Онъ называетъ Печорина «страннымъ человекомъ» и прибавляетъ: — Что за охота! Подстре— Я вамъ удивляюсь, сказалъ Вернеръ и крепко пожалъ руку Печорину, когда они взбирались на узенькую площадку. — — Передъ самымъ выстре«давшiй слово не мешать», дернулъ за рукавъ Печорина и шепнулъ: «пора!» — «Посмотрите, онъ ужъ заряжаетъ... если вы ничего не скажете, то я самъ...» — Какое вамъ дело? Можетъ быть, я хочу быть убитъ»... отвеелъ на него съ удивленiемъ. — «О, это другое!.. только на томъ свете не жалуйтесь... — — После перваго выстрела «бе» былъ бледнее Грушницкаго «когда тотъ целилъ» Печорину въ лобъ. «Finita la comedia», сказалъ Печоринъ, когда все было кончено, но Вернеръ ничего «не отвечалъ и съ ужасомъ отвернулся». Въ записке Печорину онъ писалъ: «Все устроено какъ можно лучше»... Доказательствъ противъ васъ не»... Когда Вернеръ пришелъ къ Печорину «предупредить его», «лобъ y него былъ нахмуренъ противъ обыкновенiя». Онъ не протянулъ руки. — «Прощайте. Можетъ быть, васъ ушлютъ куда нибудь». Онъ на пороге остановился и — вышелъ.
Критика: «Въ беллетрическомъ смысле, это лицо превосходно, но въ художественномъ довольно блеелъ сделать изъ него поэтъ, нежели что онъ сделалъ изъ него въ самомъ деле». [Белинскiй.