Неизвестный рассказ о стихотворении Лермонтова "Есть речи — значенье" / Публ. С. А. Рейсера // М. Ю. Лермонтов: Исследования и материалы. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. — С. 409—410.
НЕИЗВЕСТНЫЙ РАССКАЗ О СТИХОТВОРЕНИИ ЛЕРМОНТОВА
«ЕСТЬ РЕЧИ — ЗНАЧЕНЬЕ»
ПУБЛИКАЦИЯ С. А. РЕЙСЕРА
25 января 1940 г. в Пушкине (под Ленинградом) на 105 году жизни скончалась писательница Екатерина Ивановна Зарина (урожд. Новикова).1
Она начала свою литературную деятельность в «Современнике» Некрасова: в декабре 1863 г. было анонимно напечатано ее первое произведение, рассказ «Питомцы».
Перед читателем возникали картины невыносимо тяжелой жизни «незаконнорожденных» — сирот и подкидышей из воспитательного дома, отданных «на воспитание» немцам-колонистам на правом берегу Невы, возле Петербурга.
Имя автора этого рассказа вскоре стало широко известным. В столице стали искать виновных, началась полемика в печати, пришлось произвести ревизии воспитательных домов и т. д.
Затем в течение многих лет Е. И. Новикова-Зарина сотрудничала в ряде изданий, выпускала отдельными книжками свои повести и рассказы для детей и для взрослых. Ныне они забыты, но в свое время имели немалый круг читателей.
На склоне лет писательница стала писать мемуары. Обширная рукопись — почти девятьсот страниц — остается до сих пор неизданной. Не все в этих воспоминаниях равноценно, но отрывки, посвященные детству, эпизодам крепостного быта, описания встреч с Некрасовым,2 Лесковым, Решетниковым, Писемским, Вс. Крестовским и некоторыми другими писателями заслуживают внимания.
Жена известного либерального публициста Е. Ф. Зарина (1829 — 1892), Екатерина Ивановна более полувека была близка к литературным кругам Петербурга. В частности, она не раз встречалась с издателем журнала «Отечественные записки» А. А. Краевским.
От него она в 1861 г. и записала печатающийся ниже рассказ об истории одного из шедевров лермонтовской лирики — стихотворения «Есть речи — значенье» (1840).
То, что написано у Е. И. Новиковой-Зариной, в основном совпадает с давно опубликованными литературными воспоминаниями И. И. Панаева,3 но изложено несколько иначе, с большими подробностями, а главное — содержит неизвестные еще слова Лермонтова о своих стихах. Близость этого эпизода у Панаева и Новиковой-Зариной убедительно подтверждает правдивость восходящего, правда, к одному источнику рассказа.
Отрывок печатается по исправленному Е. И. Новиковой-Зариной диктанту; ослабевшее зрение не позволяло ей писать самой. Рукопись хранится в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) Академии наук СССР в Ленинграде (шифр: Р. I, оп. 10, ед. хр. 20/2, л. 22 — 25).
Как известно, Краевский был в приятельских отношениях с Пушкиным и Лермонтовым (они были на «ты») и со многими современниками этих поэтов.
«Есть речи — значенье» и т. д.
Эпизод этот уже был описан; я же считаю не лишним повторить о нем еще раз в той редакции, как он сохранился в тогдашней моей записи, под живым впечатлением рассказа Краевского.
Вот его рассказ.
«Сижу в кабинете. Дверь стремительно открывается, и вбегает Лермонтов. Кидает на диван фуражку и, торопливо пожимая мне руку, говорит: „Принес тебе, Андрей Александрович, новое стихотворение. Вот“. И с этими словами протягивает мне листок. Я взял его, конечно, с радостью, а Михаил Юрьевич уселся в кресло, положил ногу на ногу и закурил папиросу. Прочел еще раз и говорю:
— Великолепно, Михаил Юрьевич, а только тут ты не по грамматике.
— А что?
— Да вот: „Из пламя и света рожденное слово“. Вот по грамматике будет: „из пламени“.
— А ведь и в самом деле, — воскликнул Михаил Юрьевич, бросая недокуренную папиросу, — давай его сюда.
Я подал листок.
Он повернулся к столу, взял карандаш и задумался. Несколько мгновений он пристально и серьезно глядел на строчки, потом вдруг засмеялся, вскочил, бросил листок и воскликнул: „Не могу. Никогда так не мог... Ну его... Делай как хочешь. А теперь прощай. Довольно заниматься вздором, у меня есть дело поважней“. И опять, торопливо пожав мне руку, он так же стремительно ушел, как и пришел.
Ну, естественно, не стану же я исправлять Лермонтова. Так и напечатал.4 И вот всегда, бывало, так относился к своим стихам, словно всегда хотел сказать, что все это вздор, словно цены себе не знал».
Сноски
1 Некролог: Лит. газ., 1940, 5 февр., № 7 (858), с. 6.
2 Они опубликованы: Резец, 1938, № 3, с. 21; Литературное наследство, т. 49 — 50. М., 1946, с. 573 — 578.
3 Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1950, с. 134 — 135. — Ср. также и другие мемуарные свидетельства об истории стихотворения «Есть речи — значенье», отчасти восходящие к рассказу А. А. Краевского (в кн.: Андроников — 113).
4 Стихотворение напечатано: Отеч. зап., 1841, № 1 (цензурное разрешение — 1 января 1841 г.). — С. Р.