III.
Причины, способствовавшие ознакомлению Лермонтова с фольклором Кавказа
В детские годы Лермонтов был на Кавказе несколько раз. Есть данные полагать, что поэта возили на Кавказ еще в 1818 и 1820 гг. Если эти даты верны, то крайне любопытно отметить, что при вторичной поездке он посетил группу Минеральных Вод в один год с А. С. Пушкиным. В те годы он был так мал, что на него, как на будущего поэта, эти ранние поездки не могли оказать сильного воздействия. Следующая же поездка, состоявшаяся в 1825 г., произвела на него неизгладимое впечатление. Об этом он говорит несколько лет спустя в ряде стихотворений; в одной из заметок он писал: "Горы Кавказские для меня священны"...
Пятигорск, в котором Лермонтов жил с бабушкой и родственниками, часто навещался "мирными" горцами, доставлявшими для продажи домашнюю птицу, яйца, баранов, дичь. Он мог видеть здесь черкесов, армян, грузин. Злободневные рассказы о войне с горцами, об их быте не могли не привлекать внимания впечатлительного мальчика. Недалеко от группы Минеральных Вод были расположены некоторые аулы, нередко посещавшиеся из любопытства лицами, проживавшими на курортах.
Немало интересного мог услышать Лермонтов тогда от своей тетушки Екатерины Алексеевны Хостатовой. Она жила в своем имении, находившемся на Тереке и называвшемся Шелковицей (Шелкозаводском), или "Земным раем". Имение часто подвергалось нападениям горцев; кругом шла постоянная мелкая война, к которой владелица имения так привыкла, что не обращала внимания на опасность. "Если тревога пробуждала ее от ночного сна, она спрашивала о причине звуков набата: "Не пожар ли?" Когда же ей доносили, что это не пожар, а набег, то она спокойно поворачивалась на другую сторону и продолжала прерванный сон. Бесстрашие ее доставило ей в кругу родных и знакомых шуточное название "авангардной помещицы".
Лермонтов познакомился с нею во время поездок на Кавказ, и сама она наезжала проведать свою дочь, жившую в своем имении Апалихе близ Тархан.
В детстве, как сообщает профессор Висковатов, поэт был в Шелкозаводске два раза, "и тогда уже глубоко запечатлелись в уме его рассказы о жизни и быте черкесов". Сын Хостатовой, участник Кавказской войны, также мог впоследствии сообщить Лермонтову много любопытного; поэт изобразил его в "Фаталисте". "Место действия — Червленная станица. Хостатов и есть офицер, бросившийся в окно на убийцу". Эпизод с Бэлой тоже был взят автором из жизни того же Хостатова.
Сведения о быте и фольклоре горцев поэт мог слышать также, будучи в военной школе, а затем служа в полку. В ту пору в военной среде часто можно было встретить горцев Северного Кавказа и грузин; некоторые из горцев, обучавшиеся в военных училищах или служившие офицерами, были "аманатами" (заложниками). Среди таких лиц поэт мог почерпнуть много ценных сведений об обычаях и устном творчестве горцев. Даже ранние его поэмы и стихотворения, написанные в 1828—1835 гг., свидетельствуют о глубокой осведомленности Лермонтова в области горских адатов, поверий, преданий.
Особенно же важное значение для него имели последние поездки на Кавказ, когда он подвергался ссылкам, — в 1837, 1840 и 1841 гг.
Во время этих вынужденных посещений Кавказа поэт видел многие достопримечательные его места: в 1837 г. он побывал, как сам рассказывает, вдоль всей линии — от Кизляра до Тамани, был в Кахетии, Шуше, Кубе, Шемахе. Во время одной из таких поездок его сопровождал мирный черкес. Будучи на Тереке, он погостил в Шелкозаводске у А. А. Хостатова. "Хостатов этот был известный всему Кавказу храбрец, похождения его переходили из уст в уста. Это был удалец, достойный сын мужественной матери, рассказы которой так сильно возбуждали воинственный дух маленького Лермонтова". Тогда же, как мы полагаем, поэт посетил и станицу Червленную, где им была написана "Казачья колыбельная песня".
Посещение Военно-Грузинской дороги, где ко многим местам были приурочены популярные местные легенды, оставило глубокий след в его творчестве. Во время странствований близ Мцхета он встретился с одним старым монахом и, беседуя с ним, узнал, что он по своему происхождению — пленный горец. История этого монаха была опоэтизирована им в поэме "Мцыри".
И. Л. Андроникову удалось пролить некоторый свет на малоизученную ранее полосу из жизни Лермонтова — на его пребывание в Грузии в 1837 г. Как установил названный исследователь, поэт имел знакомых в культурной грузинской среде. Одна из его родственниц, урожденная Столыпина, была замужем за грузином. Тот же автор высказал предположение о том, что Лермонтов в 1837 г. мог посетить имение князей Чавчавадзе в Ци- нондалах, а будучи в Тбилиси, встречался, быть может, с известным азербайджанским поэтом Ахундовым, автором поэмы, написанной на смерть А. С. Пушкина.
В 1840 и 1841 гг. Лермонтов вновь побывал на группе Минеральных Вод, а во время боевых операций (в 1840 г.) посетил многие места Чечни. В эту пору, командуя небольшим отрядом, в котором были казаки, татары, кабардинцы, он близко сошелся с этими людьми, разделяя с ними все трудности и опасности походной и боевой жизни: спал на голой земле, ел из одного котла. Такая простота в обращении с подчиненными вызывала недовольство среди офицеров-аристократов. Зато он пользовался любовью своих людей, не покидавших его в самые опасные минуты.
В ту же пору, находясь в Чечне, Лермонтов познакомился с молодым офицером-грузином KX. Мамацевым, школьным товарищем и приятелем знаменитого грузинского писателя Н. Бараташвили.
В стихотворении "Валерик" поэт упоминает о своем кунаке по имени Галуб.
с мирным и военным бытом местного населения, изучал татарский язык, зарисовывал привлекавшие его внимание достопримечательные места.
О том, что он любил прислушиваться к рассказам участников походов, поэт упоминает в "Валерике":
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
Как доставалося и нам.
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
В конце того же стихотворения автор отмечает, что он пользовался помощью горцев-переводчиков:
Ударив по плечу; он был
Кунак мой. Я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
(II, 91, 95).
Описывая встречу с Максимом Максимычем, автор сообщает, что тот хорошо владел черкесским языком. Печорин, после похищения Бэлы, тоже научился этому языку, который Максим Максимыч называет "татарский". В очерке "Кавказец", описывая "настоящих кавказцев", он указывает, что они "легонько маракуют по-татарски". В черновом наброске, относящемся к 1837 г., поэт упоминает в числе знакомых лиц имя Геурга — известного мастера холодного оружия, жившего в Тбилиси.
"Бэле" он упоминает о сочинении французского путешественника Гамба, посетившего Кавказ в 1820—1824 гг.; труд этот вышел в свет в 1826 г. Вероятно, ему было известно имя С. Броневского, автора двухтомного исследования "Новейшие географические и исторические сведения о Кавказе" (1823 г.). Исторические и географические сведения о различных народах Кавказа Лермонтов мог найти в сочинениях русских и иностранных ученых конца XVIII в. и начала XIX в. — Гильденштедта, Фрейганга, Дебу, Клапрота и других, а также в современных ему журналах и газетах, в которых очень часто помещались тогда описания путешествий по Кавказу различных лиц (например, в "Вестнике Европы", "Библиотеке для чтения", "Сыне Отечества", "Северном Архиве", "Отечественных Записках" и др.).
Ни один из русских писателей не проявлял в области кавказского фольклора такой осведомленности, как Лермонтов, и никто, вдохновляясь мотивами этого фольклора, не создавал таких прекрасных произведений, как он. Обращаясь к сюжетам и отдельным образам, почерпнутым из области устного народного творчества, поэт при их обработке проявлял глубокую самобытность. Не греша этнографизмом, не перегружая свои поэтические создания фольклорными мотивами, он очень умело передавал дух образцов народного творчества многоплеменного Кавказа; проявляя изумительное художественное чутье, он останавливался не на случайных, а на типичных явлениях старинной и современной ему жизни горцев или гребенских казаков. Фантастика, нередко встречающаяся в его лирике и поэмах, совершенно чужда мистики: например, в образ Демона, имеющий аллегорическое значение, он внес много глубоких, волнующих мыслей, созвучных идеям, вложенным в знаменитую "Думу" или дневник Печорина.
"Три пальмы") и Кавказа помогло Лермонтову выработать замечательный язык, богатством которого так восхищались наши классики — Гоголь, Л. Толстой, Чехов и другие.
Кавказу Лермонтов посвятил многие лучшие свои произведения, и в большинстве из них видное место занимают мотивы или отдельные образы, связанные с песнями и сказаниями различных кавказских народов.