М. Ю. Лермонтов. Статьи и заметки
Судьба поэта
’’Ждал сострадания, но нет его; —
утешителей, но не нашел. В пищу мне
давали желчь и в жажде моей поили
меня уксусом". (Псалом LXIX, 21, 22).
"Много теснили меня от юности моей,
но не одолели меня". (Псалом CXXIX, 2).
В 16-летнем возрасте Лермонтов глубоко задумался над своим разительным сходством с Байроном и писал:
У нас одна душа, одни и те же муки;
О, если б одинаков был удел! (I, 143).1
Он просил Бога даровать ему жребий Байрона: "хотя б я был так же несчастлив, как Байрон" (IV, 351). Мольба эта была услышана: он не менее велик, но и не менее несчастен, чем Байрон.
Жизнь Лермонтова кратковременна и печальна. Над ним словно тяготел злой рок: ни в чем поэт не знал счастья, и свое бессмертие купил дорогой ценой.
Мы пишем не биографический очерк; здесь мы хотим сказать в общих чертах о том, что в жизни Лермонтова было грустного и трагического, и напомнить лишний раз, что мы не умеем ни беречь великих людей, ни хранить память о них. Употребляя слова "судьба", "рок", мы не склонны, однако, рагематривать вопрос с метафизической точки зрения. Бывают странные, случайные сцепления счастливых или несчастливых обстоятельств, и последних немало было в жизни Лермонтова; но не будем во всем винить слепой рок: нередко источником неприятностей и тяжких испытаний, выпадавших на долю поэта, являлась злая воля недругов, сознательно направленная против него.
Даже ранние детские дни Лермонтова не были безоблачными. В младенчестве, на третьем году, потерял мать и с той же поры был разлучен с отцом; любил отца и бабушку и внутренне невыносимо страдал, зная, что является причиной их взаимной вражды.
Он не имел ни брата, ни сестры,
И тайных мук его никто не ведал. (II, 166).
После смерти отца стал еще болee одиноким. Товарищей имел мало и часто с горечью говорил о непостоянстве дружбы. Молодые девушки, в кругу которых он рос, подсмеивались над ним. Он был "неуклюжим, косолапым мальчиком лет шестнадцати или семнадцати"; не разлучался "с огромным Байроном", декламировал Сашеньке Верещагиной и Катеньке Сушковой Пушкина и Ламартина, а они дразнили его и подавали "ему волан или веревочку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать и скакать".2 Когда он вырос, некрасивая наружность приносила ему еще больше огорчений.
но не полюбился им независимостью характера и своею колкостью, и юношу принудили оставить храм науки. Он стал военным...
В 1837 году погиб на дуэли Пушкин. Стихотворение, вызванное его смертью, сделало имя Лермонтова известным; оно ходило по рукам в бесчисленных списках, было сначала одобрено самим государем. Россия могла бы сказать над гробом Пушкина: "Поэт умер, — да здравствует поэт!" Однако за свой благородный порыв Лермонтов поплатился ссылкой и навсегда приобрел нерасположение к себе высших сфер.
Не был он счастлив и в личной жизни. Еще студентом полюбил он "молоденькую, милую, умную, как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная".3 Он нравился ей, но она — неизвестно, почему, — вышла замуж за другого. Поэт глубоко страдал, ревновал, искал забвения в мимолетных увлечениях, но прежняя любовь не угасала, выдержала все испытания. О том, насколько чувство это было сильно, искренно и идеально, свидетельствуют следующие стихи, написанные в 1840 г. и обращенные к Лопухиной-Бахметевой:
Безумно ждать любви заочной!
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню, — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых, потому, что много
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил,
Потом в раскаянье бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет...
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию... но вас
Забыть мне было невозможно.
Мой крест несу я без роптанья... (II, 299).
Поэт одиноко скитался по России. Нельзя не удивляться тому, как много он успел написать, несмотря на самые неблагоприятные условия; военная служба отрывала его от письменного стола, не давала ему расширить и упрочить литературные знакомства. В далекой глуши, на Кавказе, среди бранных тревог и опасностей, он мечтал об отставке, об основании собственного журнала. Желая заслужить прощение государя, он очень ревностно и самоотверженно нес долг офицера, и ближайшее начальство представляло его к наградам; но высшее не давало ни наград, ни отставки. В отчаянье он бросался под пули, ежечасно рисковал собою в стычках с горцами. Но судьба — до срока — хранила его жизнь. Много испытал поэт: раннюю смерть родителей, несчастную любовь, немилость государя, ссылки, светские интриги; однако чаша страданий все еще не была выпита до дна.
В началe 1841 г. ему удалось получить отпуск; несколько месяцев он провел в обществе преданных, радушно встретивших его друзей, но вскоре был выслан на Кавказ, попал в Пятигорск, нарушил сонное течение праздной жизни его обитателей и пал на дуэли.
Напомним о пророческих мотивах поэзии Лермонтова; они придают его биографии жуткую красоту. Потомок вещего барда Томаса, он обладал даром двойного зрения, верил в предсказания, предчувствия и не раз говорил, что его ждет ранняя и страшная смерть.
В 1830 г. он пишет:
... Все мои жестокие мученья —
Одно предчувствие гораздо больших бед. (I, 143).
В 1831 г.:
Я предузнал мой жребий, мой конец,
И грусти ранняя на мне печать. (I, 260).
Душа моя должна прожить в земной неволе
Не долго. (I, 290).
В 1837 г.:
Не смейся над моей пророческой тоскою.
Я знал: удар судьбы меня не обойдет...
... Настанет час кровавый...
И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений.
(II, 214 — 215).
С свинцом в груди лежал недвижим я. (II, 340).
Его герои верят в судьбу, в предчувствия, одиноко умирают в цвете лет. Зораим говорит:
Когда-нибудь — и скоро — я
Оставлю ношу бытия... (I, 320).
Измаил-Бей и Хаджи-Абрек — "дети рока" (II, 52, 100). Сашка...
был рожден под гибельной звездой. (II, 166).
Печорин признается: "Мои предчувствия меня никогда не обманывали". (IV, 214). "Когда я был еще ребенком, одна старуха гадала про меня моей матери; она предсказала мне смерть от злой жены;4 это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе... Между тем, что- то мне говорит, что ее предсказание сбудется". (IV, 248). Он предсказал смерть Вулича.
В 1841 г., перед отъездом на Кавказ, "по свидетельству многих очевидцев, Лермонтов во время прощального ужина был чрезвычайно грустен и говорил о близкой, ожидавшей его смерти". Перед этим он был у гадалки, предсказавшей смерть Пушкина; на вопрос Лермонтова, дадут ли ему отставку и останется ли он в Петрограде, она сказала, что в Петрограде ему больше не быть, и отставки ему не дадут, а будет другая отставка, после которой он ни о чем просить не станет. Лермонтов посмеялся над этим, но когда получил приказ немедленно ехать на Кавказ, "он был сильно поражен. Припомнилось ему предсказание". (Вискова- тый, "М. Ю. Л-в". С. 377-378). Но он смело шел навстречу смерти. Еще в ранней юности он бросал судьбе вызов:
Я жить хочу! Хочу печали,
Любви и счастию на зло:
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман:
Что без страданий жизнь поэта,
И что без бури океан? (II, 8).
Или:
Я без страха жду довременный конец. (II, 215).
Такие же мысли он высказывает устами героев. Азраил говорит:
Сбирает тучи, пусть моя звезда
В тумане вечном тонет навсегда,-
Я не боюсь! (I, 305-306).
Зораим:
Верь: для меня ничто угрозы
Судьбы коварной и слепой. (I, 321).
Печорин перед дуэлью писал в дневнике: "Мы бросим жребий!.. и тогда... тогда... что если его счастье перетянет? если моя звезда, наконец, мне изменит?... И немудрено: она так долго служила верно моим прихотям.
Что ж? умереть, так умереть!" (IV, 254).
За несколько часов до смерти Вулича Печорин прочел на его лице зловещую печать и сказал ему об этом (IV, 271, 272). Вулич, ничего не боявшийся, смутился и, в самом деле, в ту же ночь был убит. Свою смерть Лермонтов предугадал более чем за десять лет и с мужеством ожидал конца; страх редко проникал в его душу;5 его больше тревожило и пугало то, что он умрет, не успев выполнить своей миссии:
Мне жизнь все как-то коротка,
И все боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! (I, 259).
Умер Лермонтов, но злая судьба продолжала преследовать его. Похоронили поэта 17 июля 1841 г., а месяц спустя (18 августа 1841 г.) начальник штаба Отдельного Кавказского Корпуса, ген. - м. Коцебу отправил рапорт командующему войсками на Кавказской линии и Черномории, ген. -ад. Граббе, о повелении государя, чтобы Лермонтов "непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку". (А. Павлов. "Николай Павлович о Лермонтове". — "Рус. Арх."; 1911 г., № 9. С. 159). Но поэт уже не подлежал земной власти.
"Могила была засыпана, и камень в нее сброшен. Часть его еще долго торчала из-под земли. Затем он исчез". (Висковатый. С. 435).6 Современники-пятигорцы не понимали, кого потеряла Россия в лице поручика-тенгинца, и не выказали должного уважения к его памяти. Все забылось: в каком именно доме жил Лермонтов, где происходила дуэль, где был похоронен поэт; все это позже определено было лишь приблизительно.
У поэта было много родных и близких знакомых, но их воспоминания о нем очень скудны и неполны. Неизвecтнo, напр., в каком году умер отец Лермонтова. Значительная часть рукописей поэта (в особенности, писем) исчезла бесследно. Еще при его жизни муж Варвары Бахметевой (Лопухиной) "решительно запретил" ей "иметь с поэтом какие-либо отношения. Он заставил ее уничтожить письма поэта и все, что тот когда- либо ей дарил и посвящал. Тогда-то Варенька передала дорогие ей рукописи и рисунки поэта близким своим, в особенности Саше Верещагиной. Таким образом в семье последней в Штутгарте сохранилось многое" (Висковатый. С. 289—290). Разумеется, это "многое" — далеко не все; напр., нам неизвестны письма Лермонтова к Бахметевой; по-видимому, они или были уничтожены, или затерялись; а они пролили бы свет на неясные страницы биографии поэта. Узнав об его смерти, Арсеньева "все вещи, все сочинения внука, тетради, платья, игрушки — все, что старушка берегла — все она роздала, не будучи в состоянии терпеть около себя что-либо, до чего касался поэт. Слишком велика была боль! Потому-то так трудно приходилось собирать повсюду рассеянный материал для полного собрания сочинений Лермонтова и биографии его". (Висковатый. С. 445). У Глебова было несколько писем, с драгоценными, неизвестными нам стихами Лермонтова; письма эти читал Боденштедт и именно из них взял мотивы "Размышлений" и "Набросков" Лермонтова. В письмах "были изречения, которые, сделавшись известными, могли бы иметь серьезные последствия. Глебов из рук их не выдавал, но в интимных кружках секрета из них не делал". В 1847 г. Глебов был убит на войне, и находившиеся при нем рукописи поэта погибли (см.: Висковатый, "К материалам для биографии М. Ю. Лермонтова" — "Рус. Стар.", 1879 г., X. С. 353; собр. соч. Л-ва под ред. Виско- ватого, I. С. 349; VI. С. 396, 403). "Демон", излюбленное создание поэта, разделяет с ним его злосчастную судьбу О существовании этой поэмы русское общество знало еще задолго до появления ее в печати. О возникновении последней ее редакции Шан-Гирей, близкий друг Лермонтова, рассказывает следующее: один из членов царской фамилии пожелал прочесть "Демона"; Лермонтов вновь принялся исправлять поэму, отдал переписать и, по одобрении к печати цензурой, препроводил по назначению; через несколько дней получил ее обратно; после этого поэма не переделывалась; поэт не торопился печатать ее, не отказываясь от мысли еще поработать над нею (см. Шан-Гирей. "Л-в". — "Рус. Обозр.", 1890 г., VIII. С. 745—747). Краевский хотел напечатать "Демона" в январской книжке "Отечественных Записок" за 1842 г.; текст поэмы был набран и корректирован, но неожиданное цензурное запрещение задержало выход ее в свет — до... 1860 г.; до этого в Poссии появлялись лишь отрывки; за границей поэма полностью вышла несколько раньше — в 1856 и 1857 гг. До нас дошли многочисленные списки "Демона"; знатоки лермонтовских рукописей расходятся в мнениях относительно авторитетности этих источников, и окончательно установленного текста "Демона" пока нет, хотя поэма до последнего времени привлекает исследователей творчества Лермонтова.7
Мы имеем интересные издания сочинений Лермонтова, полунаучного, полупопулярного характера, но у нас нет образцового, строго научного издания, как нет и хорошего общедоступного издания избранных произведений поэта.
Мы до сих пор остаемся в долгу у поэта, недостаточно высоко чтим его память. Москва, в которой Лермонтов родился, жил, работал и которую любил "как сын, как русский, — сильно, пламенно и нежно",8
Юбилей Лермонтова совпал с великой европейской войной; это сузило программу чествования поэта и заставило отложить открытие памятника в Петрограде, помешало выходу широко задуманного издания сочинений Лермонтова под редакцией Щеголева... Судьба!
Столетие со дня рождения гениального поэта было скромно § отпраздновано под шум мировой войны. Однако гул пушек менее угрожает имени поэта, нежели равнодушие или вражда; совпадение юбилея с войной — простая случайность; хуже всего — А глухая неприязнь, перешагнувшая за порог XIX века и неотступно ползущая по следам поэта. Как и Пушкин, Лермонтов за свои великие страдания и бессмертные песни получил от родины "венец терновый, увитый лаврами".9 Автора самых вдохновенных и трогательных "Молитв" ("В минуту жизни трудную" "Я, Матерь Божия") и "Ветки Палестины" пятигорские священники отказались хоронить по церковному чиноположению, и над телом поэта, как гласят "Метрические книги Пятигорской Скорбященской церкви", за 1841 г., "погребение пето не было" (см. "Русское Обозрение", 1895 г., II. С. 849).10 Литию и обедню над "самоубийцей" отслужил католический ксендз, а после него — лютеранский священник (см. Желиховская, "Рассказ Раевского о дуэли. Лермонтова". — "Нива", 1885 г., № 8. С. 187). В. И. Чиляев после смерти Лермонтова заново решил освятить те комнаты, которые в его доме занимал поэт, и где лежало его тело.11 —123). Такой казни не испытал ни один из русских писателей.
"Даже за гробом преследовала Михаила Юрьевича клевета и злоба. Цензура не пропускала слишком сочувственных о нем отзывов, не терпела выражений высокого уважения к поэту; она вычеркивала слова: славный12 знаменитый и проч... Вообще, очевидно, старались по возможности сдержать симпатию к молодому поэту, а память его зачернить и распространить в обществе, как и прежде, о нем дурное мнение" (Висковатый. С. 443). Время далеко не смягчило остроту враждебного к Лермонтову отношения. К хору хвалебных голосов резким диссонансом присоединяются крики: "Распни его!" Недаром поэт сравнивал себя с гонимым пророком. В 1881 г. тот же Василий Эрастов, протоиерей пятигорского собора, отказался отслужить панихиду по Лермонтове (см. Л. Соколов, "Около смерти М. Ю. Л.", Киев, 1915 г. 19). В 1891 г., когда вся Россия чествовала память поэта, Литературному фонду с большим трудом удалось добиться разрешения совершить панихиду по Лермонтову в Казанском соборе; протоиерей отказывался; разрешение дал митрополит (см. Градовский. "Итоги". Киев. 1908 г. С. 365—366). Е. Ганейзер передает, что в конце 90-х годов ему пришлось встретиться с В. Эрастовым; последний не скрывал своего нерасположения к Лермонтову и того, что он отказался хоронить поэта. (Е. Ганейзер. "Отзыв современника о Л-ве". — "В. Евр." 1914 г., III. С. 390—393).13 В 1891 г. в "Новостях" было подчеркнуто "непозволительное, скандальное равнодушие" московской интеллигенции к памяти Лермонтова. ("Новости", 2-е изд., 1891 г., № 203 — "Московские Письма"). В том же году в Юрьеве, по инициативе проф. Висковатова, была отслужена панихида по Лермонтове; пел студенческий хор; "церковь была совершенно пуста". В Николаеве и Одессе на панихидах по Лермонтову присутствовало очень немного молящихся. (См.: "Новости", 2-е изд., № 196, "Русская печать").
В юбилейном 1914 г. в газетах промелькнуло зловещее сообщение о том, что духовная цензура обратила внимание на некоторые "опасные" стихи "Демона", и поэтому предстоит пересмотр произведений Лермонтова.14
Моей души не понял мир, — ему
Души не надо. (I, 333).
15 июля 1914 года
(Из записной книжки)
Я к Голгофе твоей припадаю.
И неслышно для миpa рыдаю
У невидного миpy креста.
(Victor. "Уместа дуэли Лермонтова").
"Управление вод доводит до сведения публики, что сегодня, 15 июля, в 12 час. дня по случаю годовщ. смерти будет отслужена панихида на могиле поэта М. Ю. Лермонтова, находящейся на городском кладбище".
Еду с воказала на кладбище. Жаркий летний день. Безоблачное небо. Городок будто вымер; даже па главных улицах не заметно большого оживления...
... Вот и кладбище. У ворот сторож; спрашиваю, как пройти к могиле Лермонтова, и иду по указанному направленно. Бывшая могила поэта находится недалеко от входа, у самого края дороги, справа. Невысокий серый обелиск обнесен простой деревянной решеткой. На лицевой стороне этого скромного памятника лаконичная надпись:
15
18-41
VII
Первоначальное
погребения
М. Ю. Лермонтова
В ограде памятника три деревца; два растут рядом, позади памятника, налево; третье — впереди, в правом углу Небольшое возвышение, на котором стоит памятник, покрыто травой, поникшей и пожелтевшей от солнечного зноя. У подножия обелиска — пучок полевых цветов, положенный чьей-то доброй рукой. Возле ограды — столик, покрытый белой скатертью; набегает ветерок и играется концами.
Лазурное небо бездонно и ясно. Отчетливо видны окрестные и дальние горы, над которыми возвышается величавый "седовласый Шат"... Тишина.
Пришли священник и диакон. Присутствующие приближаются к ограде памятника. Зазвучали скорбные слова молитвы о душе раба Божия Михаила. Ветер усиливается. Деревья, находящиеся в ограде памятника, качаются; словно охваченные сочувствием к нашей печали и тайной жалостью к великому, но несчастному поэту, они низко склоняют свои гибкие ветви, трепеща листьями.
К концу панихиды явилось несколько человек с венком и букетом; венок повесили на обелиск, цветы положили у подножия. Священник разоблачился и ушел. Тихо разговаривая, стали расходиться и все остальные...
Так скромно была отмечена семьдесят третья годовщина смерти Лермонтова.
... С кладбища иду в Лермонтовский домик. Он находится на Лермонтовской улице, во дворе; над входом, ведущим во двор, прикреплена мраморная доска с краткой надписью:
"Дом, где жил и скончался (?)15 поэт
М. Ю. Лермонтов.
Приобретен городом в 1912 г.".
Дом этот уже не раз подвергался перестройкам и совершенно изменил свой первоначальный вид.16 В настоящее время в нем четыре комнаты и маленький коридор.
— икона и небольшой круглый столик; возле столика, на полу, два плоских куска от дерева, росшего при жизни поэта под окном его комнаты и теперь спиленного. Эта комната непосредственно сообщается с другой; та поменьше; ее окно также выходит во двор. У окна ломберный стол; возле него на подоконнике прикреплен клочок бумаги с надписью: "Стол из квартиры княжны Мери ("Герой нашего времени")". Рядом, напротив двери, — диван, обтянутый дешевой материей, уже пришедшей в ветхость; на спинке дивана тоже клочок бумаги, гласящий: "Диван из квартиры княжны Мери (Лермонтов. "Герой нашего времени")". В углу, направо от дивана, большое разбитое зеркало; на нем бумажка с пояснением: "Зеркало из квартиры княжны Мери (Лермонтов!.. "Герой нашего времени")". На стенах венки.
Разумеется, найдутся посетители, которые не усомнятся в том, что этот стол, диван и зеркало принадлежали, действительно, княжне Мери; верят же в это лица, заведующие домом Лермонтова! Но я не настолько доверчив. До сих пор неизвестно, кто именно послужил прототипом пленительного образа княжны Мери; я полагаю, что княжна Мери — вовсе не портрет какой-нибудь знакомой поэту женщины; вероятно, этот образ он встречал в жизни, в раздробленном виде, и уже силою своего гения уловленные им черты соединил в одно целое, обаятельное. И теперь еще живет легенда, что княжна Мери списана с Эмилии Александровны Шан-Гирей, но она не раз опровергала это мнение.17 Княжна Мери — лицо не реальное; она — мечта поэта! Какое же отношение имеют к имени ее и Лермонтова этот столик, этот неуклюжий диван, это разбитое трюмо? Допустим даже, что княжна Мери — лицо действительное, и что эта старая мебель принадлежала ей; следует ли, спрашивается, хранить эту мебель в Лермонтовском музее? По моему мнению, — нет. Например, предполагают, что Грушницкий списан с Н. П. Колюба- кина, адъютанта генерала Анрепа;18 Вернер — не кто иной, как доктор Майер, друг декабристов, сосланных на Кавказ;19 значит, вещи, принадлежавшие им, тоже могут быть помещены в Лермонтовском доме?!
— предметов, замечательных только тем, что ими владели действительные или предполагаемые прототипы героев поэта и его современники. Это не призрачная опасность; в номере "Кавказского Края" (15 июля, 1914 г., № 157), в статье А. П-ва "Лермонтов в семье генерала Верзилина" читаю: "Генерал Верзилин около 7—8 лет был наказным атаманом Терского казачьего войска... Сохранился его мундир. Этот мундир носит изнутри пятна крови от раны, полученной в венгерской кампании Верзилиным, который просил сберечь этот бешмет. Этот мундир поступит в музей, в Лермонтовском домике".
Две другие комнаты этого домика выходят окнами в сад. В большей, кабинете поэта, два окна; в меньшей — одно. На стенах — портреты Лермонтова, венки. В кабинете, между окнами, письменный стол Лермонтова; налево, в углу, — его кресло. Крышка стола голая, и только в одном месте сохранился едва заметный клочок зеленого сукна.
Я два раза заходил в тихий уголок поэта. При мне посетителей было немного. Сторож дает некоторые пояснения; например, он рассказывал мне, что комнаты, выходящие окнами в сад, когда-то составляли одну комнату; что кресло Лермонтова обтянуто кожей недавно; что под домом, при жизни Лермонтова, находилась кухня, ход в которую был со двора, и т. п. Спросил меня, не желаю ли я расписаться в тетрадке, которая хранится в столе Лермонтова. Достал чернильницу, ручку и тощую тетрадку, сшитую нитками, без обложки. Я не расписался, находя это ненужным, но с любопытством перелистал тетрадь, исписанную почитателями поэта. В тетрадке 40 страниц, из которых уже только две остались чистыми. Первая запись датирована июнем текущего года, последняя — 15-м июля. Разумеется, записей набралось порядочное количество; еще бы, разве не лестно обывателю писать за столом, за которым некогда работал великий поэт!.. Приведу несколько записей, сохраняя орфографию подлинника и опуская имена авторов:
"Был у стола любимого поэта".
"Учитель N".
"Священник N".
"Приятно было быть в том домике, где когда-то жил славный поэт".
"В этом уголке чую генияльный дух Лермонтова".
"Вечное спасибо гению, провозглашавшему любви и правды чистыя ученья".
"Посетил дорогой домик М. Ю. Лермонтова".
"Спи спокойно, дорогой поэт!"
"Я был и поклонился незабеному поету и Другу русского народа".
"Да не забудет Тебя, великого поэта, всякий когда-нибудь страдавший и видевший горе".
"Великий! умер Ты, но память о Тебе живет доселе, в мире".
Мелькают эпитеты "дорогой", "любимый" и т. п. Конечно, есть и стихи, но они положительно плохи; поэтам не помогло даже то, что они писали за столом самого Лермонтова!
чего в столе Лермонтова хранить такой хлам? Больше месяца посетители обители поэта упражняются в красноречии, и лица, заведующие музеем, допускают это, и тетрадь с небрежными, безграмотными записями бережется; для чего?! Кому и на что нужны эти "пробы пера", эта обывательская лирика? Кому интересно знать, что учитель N или священник Z посетили этот дом, что г-ну X приятно было сидеть за столом великого поэта? Если же такие тетрадки не будут сохраняться при музее, то к чему и заводить их?
Домик содержится чисто и бывает открыт утром и вечером. Среди деревьев, растущих в саду лермонтовской усадьбы, есть, по словам сторожа (он служит при этом домике четвертый год), очень старые, росшие, будто бы, еще при Лермонтове — акация, две груши и орех. Орех — большое, тенистое дерево, ветви которого, невысоко над землей, широко расходятся на три стороны; говорят, Лермонтов любил посидеть на этих ветвях. Орех у основания обложен камнями.
В Пятигорске сохранились еще другие дома, связанные с именем поэта. Я видел дом, в котором произошла ссора Лермонтова с Мартыновым (теперь этот дом принадлежит Е. А. Козьми- ной), и дом Василия Эрастова, — того самого священника, который не пожелал хоронить Лермонтова, скрылся на это время, а потом донес на протоиерея Александровского, принявшего некоторое участие в погребении поэта...
... Ездил на место дуэли Лермонтова.
Дорога вьется у подножия Машука. Извозчик, добродушный старик, оказался очень разговорчивым и разгонял своей болтовней мои думы о Лермонтове...
Я один. Вот она, земля, освященная кровью поэта. Семьдесят три года назад был такой же душный, жаркий день. Стояла такая же тишина; так же голубело небо, в котором утопали вершины гор...
Клочок земли, площадь которого представляет довольно правильную окружность, покрыт невысокой травой и окаймлен густым кустарником и деревьями. Вдали, если стать спиной к Ма- шуку, синеется зубчатый силуэт Бештау Прежде здесь стоял временный памятник. Теперь он разрушен, и воздвигается новый. На земле лежат бревна, отесанные и неотесанные глыбы белого камня, куча щебня. Фундамент готов. Кто-то уже был здесь до меня: на плитах лежит венок из роз.
Я измерил шагами эту арену по двум диаметрам, перпендикулярным друг к другу; около сорока пяти шагов. Это подошва Машука; поляна имеет значительный уклон к идущей внизу дороге.
Здесь, на возвышенной части, лицом к Бештау, стоял улыбающийся Лермонтов; внизу, лицом к Машуку, — Мартынов. Из- за кустов глядело несколько любопытных зрителей, и в их числе — известный бретер Дорохов. По команде "сходись!" Мартынов, целясь, быстро пошел навстречу противнику; Лермонтов же не тронулся с места; неподвижный, в яркой красной рубашке, он представляла превосходную мишень. Мартынов не промахнулся. Раненный насмерть, поэт упал. Засуетились секунданты; разбежались любопытствующие. Гневно загремел гром, и пошел проливной дождь; сама природа будто ужаснулась злодеянию человека и хотела смыть следы крови... Страшная, загадочная драма разыгралась на этой тесной поляне семьдесят три года назад...
— Часто тебе приходится ездить сюда? — обращаюсь к извозчику.
— Часто. Господа любят кататься. Не хотите ли, барин, я прокачу вас кругом Машухи?
Моя поездка, казалось ему, тоже была развлечением. Я сказал, что тороплюсь в город, и спросил, знает ли он, кто такой был Лермонтов? Любопытно было, какое представление о Лермонтове имеет простой, человек, давно живущий в Пятигорске.
— Офицер, — отвечает он. — Его какой-то военный на дуэли убил. Говорят, Лермонтов молодой был. Похоронили его сперва в Пятигорск, а потом тело увезли куда-то... забыл, куда... на родину его. Тут был ему прежде памятник, да его сломали и новый строить будут.
— За что ж ему памятник ставить?
— Да за дуэль. Убили его тут, вот и памятник ставят.
— Как это так, — за дуэль? За это не ставят.
— Не знаю, барин. И в городе тоже памятник ему, а за что, — не скажу, не знаю; я так думаю, — за дуэль... Семьдесят восемь годов прошло, как он умер...
— Семьдесят три, — поправляю я и прекращаю разговор о Лермонтове.
Примечания
1 Сочинения Лермонтова цитируем по Академическому изданию.
2 —81.
3 Шан-Гирей А. П. Лермонтов. ("Рус. Обозр", 1890 г., VIII. С. 729).
4 Курсив М. Ю. Л-ва.
См., напр., стихотворение "Гляжу на будущность с боязнью". (II. С. 210).
6 Рассказывают, что камень был положен товарищами поэта, и что на нем было вырезано имя Лермонтова — "Михаил" (см. "Новости" 2-е изд., 1891 г., № 306. С. 2; ср. "Русская Старина", 1888 г., V. С. 480 — Е. С. Некрасова, "М. Ю. Л."). Э. А. Шан-Гирей рассказывала, что она помнит, как камень скатился в могилу, когда ее разрывали (Е. С. Некрасова, "М. Ю. Л." — "Рус. Стар.", 1888 г., V. С. 480).
7 "Методологические замечания о тексте "Демона" ("Изв. отд. рус. яз. и слов. Имп. Ак. Наук", 1913 г., № 3. С. 276—355); Нейман, "Киевский список поэмы Л-ва "Демон" ("Чтения в ис- торич. об-ве Нестора Летописца", 1913 г., вып. II. С. 105—112); Собр. соч. Л-ва под ред. В. В. Каллаша, М., 1914 г., III т.
8 Л., II. С. 145.
9 Л-в, II. С. 203.
Хор пел только "Святый Боже" (см. "Рус. Обозр.", 1895, II. С. 857; ср. Л. Соколов, "Около смерти М. Ю. Л-ва", Киев. 1915 г., 8, 9).
11 "Русское обозрение", 1895 г., II. С. 843, 853
12
13 Любопытно, что при открытии Лермонтову памятника на месте дуэли, в Пятигорске, 15 июля 1901 г., чествование памяти поэта началось панихидою, отслуженною соборне, во главе с В. Эрастовым. (См. заметку "Открытие памятника на месте дуэли Лермонтова" в "Литер. Вестн.", 1901 г., II, V кн. С. 106—108).
14 Подробн. см. ниже, стр. 45—48; там же мы указываем еще другие примеры небрежного и неприязненного отношения к памяти Лермонтова.
Поэт умер на месте дуэли; см.: Висковатый. С. 426—429; кн. Васильчиков, "Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова и о дуэли его с Н. С. Мартыновым"
("Рус. Арх.", 1872 г., I. С. 211—212). Медицинский осмотр тела Лермонтова показал, что от раны, нанесенной пистолетной пулей, "поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер". (Л., V. С. 121).
16 Известно, что вопрос о том, в каком именно доме жил поэт, до сих пор остается невыясненным.
См., напр., ее "Воспоминание о Л-ве" ("Рус. Арх.", 1889 г., кн. II, № 6. С. 315, 320); Е. С. Некрасова, "М. Ю. Лермонтов" ("Рус. Стар.", 1888 г., V. С. 476). То же подтверждает внучка Эмилии Александровны: "говорят, она послужила образом "Княжны Мери", но в нашей семье рассказывали, что покойная бабушка категорически отрицала это". ("Новое Время", 1914 г., № 13750, письмо К. Матвеевой, рожденной Шан-Гирей). "Мне известно, — говорит Висковатый, — до шести дам, которые утверждали, что княжна Мери списана с них, многие приводили мне неопровержимые тому доказательства!! Во всех их Лермонтов был влюблен серьезно, о каждой говорилось, или даже сама говорила, что она была единственною и настоящею любовью Лермонтова... С Эмилии Александровны Лермонтов не мог писать княжны Мери по той простой причине, что он познакомился с нею и ее семьей в 1841 году, следовательно, спустя почти три года после того, как была написана "Княжна Мери", появившаяся в печати только в 1840 году, т. е. за год до знакомства". (Висковатый, "М. Ю. Л.". С. 289, курсив автора).
18 См., напр., заметку Э. Шан-Гирей в "Ниве" (1885 г., № 27. С. 646); М. Н. Лонгинов "М. Ю. Л." ("Рус. Стар.", 1873 г., III. С. 388); Висковатый, "М. Ю. Л.". С. 365. О Н. П. Колюбакине упоминает бар. А. И. Дельвиг в своих воспоминаниях ("Мои воспоминания". М. 1912 г., I. С. 316—318).
19 "Почин", 1895 г. С. 239, 244, 245, 248; Висковатый "М. Ю. Л". С. 264—267; М. Гершензон, "Образы прошлого", М., 1912 г., статья "Доктор Вернер"; бар. А. И. Дельвиг, "Мои воспоминания", М., 1912 г., I. С. 304.
Текст и примечания печатаются по изданию: Семенов Л. П. М. Ю. Лермонтов. Статьи и заметки. — М.: В. М. Саблин, 1915. — Т. 1. — С. 1—21.