Лермонтов М.Ю.: Шумихин С.В. - Лермонтов в Российском Благородном собрании

Шумихин С. В. Лермонтов в Российском Благородном собрании: (По материалам Центрального гос. Исторического архива г. Москвы) // Лермонтовский сборник. — Л.: Наука, 1985. — С. 233—245.

ЛЕРМОНТОВ В РОССИЙСКОМ БЛАГОРОДНОМ
СОБРАНИИ

(по материалам Центрального гос. исторического архива
г. Москвы)

Российское Благородное собрание — корпоративное дворянское учреждение клубного типа, призванное, как говорилось в его уставе, «доставлять потомственному дворянству приятные занятия, приличные классу образованному и не возбраняемые законом», было создано в конце XVIII в., в последние годы правления Екатерины II, и с самого начала заняло иную позицию, нежели склонный (по крайней мере, в пушкинскую эпоху) к известному либерализму Английский клуб. В самом раннем из хранящихся в архивном фонде Благородного собрания документов, датированном 1803 г., говорится: «...все запрещенные и нравственности противные рассуждения и разговоры касательно до разности вер, или относящиеся до правительства и начальствующих, также и все сатирические изречения <...> возбраняются».¹ Подчеркивая охранительные общественно-политические функции собрания, в его члены в 1810 г. вступил Александр I, который и присвоил ему название «Российского». Когда в 1826 г. в Москве происходила коронация Николая I, делегация старшин собрания преподнесла ему и императрице билеты почетных членов; тогда же в честь коронованных особ был дан грандиозный бал.

Состоять членами Благородного собрания могли потомственные дворяне обоего пола, внесенные в родословные книги Московской губернии, а также потомственные дворяне других губерний и областей империи, которых принимали на освободившиеся вакансии. П. А. Вяземский так описывал собрание в период его наивысшего расцвета (т. е. в «допожарной» Москве): «Это был настоящий съезд России, начиная от вельможи до мелкопоместного дворянина из какого-нибудь уезда Уфимской губернии, от статс-дамы до скромной уездной невесты, которую родители привозили в это собрание с тем, чтобы на людей посмотреть, а особенно себя показать и, вследствие того, выйти замуж».² Об этих же лучших временах Благородного собрания, совпавших с первыми годами царствования Александра I, говорится в статье Пушкина «Путешествие из Москвы в Петербург»: «...некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму <...> В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы» (П, 7, 272). В таком виде Российское Благородное собрание существовало до конца 1840-х гг., когда оно было передано дворянству одной Московской губернии и превратилось в конце концов в утратившее свое своеобразие обычное дворянское собрание, подобное тем, что были в любом губернском городе.

Уже в конце 1820 — начале 1830-х гг. на заседаниях совета старшин Благородного собрания все чаще обсуждались вопросы об уменьшении числа его постоянных членов и упадке доходов. Однако собрание еще отнюдь не утратило наружного блеска и великолепия. Оно имело свой прекрасный дом, построенный М. Ф. Казаковым (ныне здание Дома Союзов на углу Пушкинской улицы и проспекта Маркса; здание перестроено). «Дом сей не так высок, но огромен; оный принадлежал прежде генерал-аншефу Василию Михайловичу Долгорукову; ныне внутри великолепно убран; зала оного помещает в себе до 3000 посетителей», — говорилось в путеводителе того времени.³ Возле дома, стоявшего в оживленном месте Москвы — на углу Большой Дмитровки и Охотного ряда, где в лавках со съестными припасами продавалось все, что могло удовлетворить взыскательных московских гастрономов — от фруктов и овощей, «гораздо прежде должного времени произращенных», до живых гусей, поросят, зайцев, — почти каждый вечер на протяжении зимы и весны останавливалось множество карет, возков, дрожек. Это съезжался на балы, маскарады и концерты московский «beau monde». Начинаясь поздней осенью, балы и маскарады шли весь декабрь, Рождество, Новый год, масленицу. Великим постом они заменялись концертами и музыкальными вечерами. В мае бальная и концертная деятельность замирала, большинство помещиков разъезжалось на лето по своим имениям, а здание подновлялось и ремонтировалось. Однако в особых случаях, вроде приезда в Москву царского двора или визита высокопоставленной персоны, бал в их честь мог быть устроен и летом.

«непременных» бала или маскарада, а во время великого поста — не

менее двух концертов «с участием в них лучших артистов, какие в то время в Москве будут находиться». Кроме того, давалось столько балов и концертов, сколько позволяли средства собрания (за сезон с октября 1827 г. по май 1828 г. их состоялось, например, двадцать четыре).

Обходились балы недешево: так, расходы на бал 6 сентября 1826 г. во время коронационных торжеств составили огромную для того времени сумму — 56471 р. серебром, причем в честь присутствия императорской фамилии решено было устроить в зале освещение «самое блистательное, равно и наружную иллюминацию», на что было истрачено 13400 р. Несколько скромнее был бал 20 июля 1829 г. в честь проезжавшего через Москву персидского принца Хозрева-Мирзы, который привез в Россию алмаз «Надир-шах» — выкуп за убитого в Тегеране Грибоедова, — он обошелся около 2700 р. Обычный же бал или маскарад обходились в 1500 — 2000 р.; немногим меньше, по-видимому, стоили балы, которые устраивала московская знать в своих домах.⁴

Денежные фонды собрания складывались из выручки за продаваемые билеты, кушанья и вина, карточные колоды, запечатанные бандеролью с подписью одного из старшин собрания, а также из средств, предоставляемых Благородному собранию взаимообразно, «в счет будущих домовых доходов», такими московскими богачами (обычно они входили в совет старшин собрания, управлявший его делами), как, например, князья Д. В. Голицын или Н. Б. Юсупов. Недостающие суммы снимались со счета собрания в Сохранной казне при московском Воспитательном доме. Кроме того, зала собрания сдавалась для больших благотворительных спектаклей и концертов, а в начале 1830-х гг. дом собрания два лета подряд был арендован для проведения в нем первой и второй выставок промышленных изделий российских мануфактур (между прочим, в устроительный комитет выставки, которая состоялась в августе 1831 г., входил П. А. Вяземский).

Состав Благородного собрания подразделялся на постоянных членов, посетителей (или «визитеров») и гостей.

Объявивший о своем желании вступить в члены собрания должен был представить документ, подтверждающий его дворянское происхождение, за подписями губернского предводителя дворянства либо двух членов Благородного собрания, которые соглашались быть его поручителями. Если препятствий не возникало, то претендента записывали в ежегодную «Книгу членов-кавалеров» (для дам и девиц была заведена особая книга) и он приобретал годовой билет. Билеты эти были именными и давали их владельцам право входа в собрание в любые дни, когда оно было открыто. По истечении года билет следовало продлевать, в противном случае его владелец выбывал из числа членов собрания.

Билет для мужчин стоил 50 р. серебром, дамский — 25 р., билет, для девиц — 10 р.

Посетителями («визитерами») назывались дворяне, жившие в Москве постоянно или хотя бы приезжавшие на зиму, которые по каким-либо причинам не вступили в число членов собрания. Они могли посещать собрание только в дни балов, маскарадов или концертов, каждый раз беря в конторе собрания разовый билет. Покупая билет, посетитель должен был предъявить записку от рекомендующего его члена собрания и записать свое имя, звание и чин в специальную «Визитерную книгу». Билет для посетителя мог взять заранее и сам член собрания; в этом случае в «Визитерную книгу» записывался не только посетитель, но и «пропозирующий» (от франц. proposer — представлять, предлагать) его член. Записи эти могли делаться как ими собственноручно, так и письмоводителем собрания (он же бухгалтер и продающий билеты кассир).

От посетителей отличалась категория гостей, к каковым относились проезжающие через Москву иностранцы, грузинские царевичи, имеретинские царевны и т. п.

Старшины собрания каждый раз могли выделять для продажи определенное количество билетов на хоры. Такие билеты продавались лицам любых сословий, от которых требовалось лишь быть «прилично и опрятно одетыми» (однако места, предназначенные на хорах зрителям из дворян, были отделены от мест для прочей публики).

Надо отметить, что требование о том, чтобы в «Визитерной книге», значилось полное имя, звание и чин посетителя и пригласившего его члена, на практике выполнялось редко. «Визитерная книга» была бухгалтерским документом, содержавшим точное указание номеров, под которыми записывали посетителей: именно это давало возможность определить выручку за проданные билеты и было для бухгалтера собрания важнее, нежели подробная запись анкетных данных. Поэтому имена и отчества «визитеров» нередко отсутствуют, а фамилии часто записаны письмоводителем со слуха, с отступлениями от традиционной формы (например: Полторацкой, Чадаев, Римской-Корсыков, Гончерова, Лермантов). Вероятно, в нечеткости записей бывали повинны также и сами посетители, желавшие поскорее выполнить докучную формальность и побыстрее попасть в зал собрания. Это даже стало предметом обсуждения на заседании совета старшин 4 марта 1833 г. Приводим выписку из протокола: «Имели рассуждение о том, что при выдаче визитерных билетов, а особливо при входе в собрание, встречаются затруднения, ибо посетители, по большей части, требуют оные в противность Правил сего собрания, то есть не будучи предложены кем-либо из членов оного, а потому для отвращения на будущее время неудобств и самого беспорядка <...> определили: известить гг. членов и посетителей чрез „Московские ведомости“ и объявлением на доске, дабы они <...> для получения визитерных билетов благоволили:

первые — получать оные в конторе с распискою в книге, а последние — при доставлении записки от кого-либо из членов».⁵

Предметом нашего изучения стали «Визитерные книги», «Журналы заседаний совета старейшин Российского Благородного собрания», погодные «Книги для записи членов-кавалеров», а также сводные алфавитные списки членов Благородного собрания за 1814 — 1840 гг.

«Визитерные книги» представляют собой переплетенные тетради форматом в лист. На обложке наклейка с указанием, за какой период книга, например: «Визитерная 1836 года с 18 февраля по 21 апреля». Реже встречается название «Книга для записи посетителей». Бумага синяя или голубая, большей частью с филигранями «Pro patria». Листы разлинованы на графы с указанием номера посетителя (иногда номера мужчин и дам даны раздельно), фамилии визитера и фамилии «пропозирующего» его члена. В конце каждого бала, маскарада, концерта письмоводитель подводил итог, подсчитывая, сколько продано билетов. Билеты на хоры и билеты постоянных членов собрания в «Визитерных книгах» не учитывались; таким образом, присутствие постоянного члена собрания могло быть отражено в «Визитерной книге» только в том случае, если он брал билет кому-либо из посетителей.

Среди членов и посетителей Благородного собрания можно было встретить самых разных лиц: от престарелого поэта и баснописца, в прошлом министра юстиции И. И. Дмитриева до юного студента Московского университета Михаила Лермонтова; от декабриста М. Ф. Орлова до жандармского генерала А. А. Волкова, который доносил Бенкендорфу о поведении Пушкина в Москве. Простое перечисление имен чем-либо замечательных займет немало места. Постоянными посетителями балов были члены семейства князей Вяземских; сам Петр Андреевич впервые вступил в число членов еще в 1814 г.; членами Благородного собрания в 1810-х гг. состояли декабристы И. А. Анненков, князь С. Г. Волконский, М. А. Фонвизин; в течение нескольких лет (в 1814, 1819 и 1820 гг.) членом собрания был дядя Пушкина, поэт В. Л. Пушкин (неистощимый остряк и говорун, он не мог жить без общества, но в описываемый период, т. е. в конце 1820-х гг., уже еле двигался от жестоких приступов подагры и перестал выезжать); бывали в собрании директор московских театров, писатель М. Н. Загоскин, поэт Е. А. Баратынский, его брат Сергей, его ближайший друг, а впоследствии и родственник Н. В. Путята; опальный генерал А. П. Ермолов; писатель и публицист П. П. Свиньин; композитор граф М. Ю. Виельгорский, который присутствовал на первом чтении Пушкиным трагедии «Борис Годунов» в Москве, и С. А. Соболевский, на квартире

которого это чтение происходило; председатель Общества любителей российской словесности А. А. Писарев; гусар и поэт Д. В. Давыдов; семейство Гончаровых с тремя дочерьми-невестами: Александрой, Екатериной, Натальей — и сыновьями: Дмитрием, Иваном и Сергеем; московские друзья и знакомые Пушкина — П. В. Нащокин, С. Д. Полторацкий, П. А., А. А. и В. А. Мухановы; родственник Пушкина М. М. Сонцов; историк и археолог А. Д. Чертков; братья И. В. и П. В. Киреевские; начальник «архивных юношей» — директор Московского главного архива Министерства иностранных дел А. Ф. Малиновский и князь П. А. Мещерский, служивший в этом архиве; друг Грибоедова С. Н. Бегичев; И. С. Мальцов — первый секретарь русского посольства в Персии при Грибоедове, единственный оставшийся в живых; московский губернский прокурор С. П.. Жихарев, будущий автор «Записок современника»; московский почт-директор А. Я. Булгаков и его сын Константин — знакомый Пушкина и Лермонтова; С. Д. Киселев и его брат Павел (будущий министр государственных имуществ); не танцевал на балах, но изредка появлялся в концертах П. Я. Чаадаев, который в 1831 г. прервал свое добровольное затворничество, а с 1833 по 1836 г. состоял в членах Благородного собрания («Радуюсь, что Чаадаев опять явился в обществе», — писал 3 августа 1831 г. Пушкин П. А. Вяземскому); посещали собрание поселившийся в Москве писатель А. Ф. Вельтман и будущий глава славянофилов А. С. Хомяков, А. С. Норов (впоследствии министр просвещения) и его братья, все хорошо знавшие Пушкина; близкий к литературным кругам отставной дипломат, помещик Серпуховского уезда Д. Н. Свербеев; сенатор А. А. Арсеньев; карточный партнер Пушкина, автор «Сатиры на игроков» И. Е. Великопольский; в феврале — марте 1833 г. на нескольких концертах присутствовал, очевидно, приехавший ненадолго из Твери в Москву Ф. Н. Глинка; в 1835 г. вступил в члены собрания М. П. Погодин; кроме того, среди членов и посетителей собрания встречаем Платона Богдановича Огарева и его сына Н. П. Огарева, тогда студента университета; старшего брата А. И. Герцена — Егора Ивановича; графа К. Ф. Сен-При — отца упомянутого в «Евгении Онегине» (глава восьмая) гвардейского офицера-карикатуриста, — и множество других, более или менее известных людей 1820 — 1830-х гг.⁶

Около 30 раз в делах Российского Благородного собрания встречается фамилия «Пушкин». Вопрос об установлении точных дат посещения собрания Пушкиным в бытность поэта в Москве в 1826 — 1831 гг. (о таких посещениях есть несколько свидетельств современников) — задача самостоятельной работы. Основная трудность заключается в точной идентификации фамилии

«Пушкин», поскольку в один и тот же отрезок времени в Москве находилось иногда несколько Пушкиных — однофамильцев и родственников поэта — и все они могли посещать балы в Благородном собрании. Вместе с тем на основании архивных документов уже сейчас можно считать установленным, что А. С. Пушкин дважды — в феврале 1827 г. и в декабре 1830 г. — вступал в число «членов-кавалеров» собрания; факт, пока не отраженный в биографиях поэта.⁷

«Визитерных книгах», тоже был довольно тесно связан с Российским Благородным собранием.

Танцевать маленький Миша Лермонтов учился у давнего члена собрания, организатора детских балов, для которых он ежегодно снимал одну из зал собрания, танцмейстера П. А. Иогеля, обучившего искусству танцев несколько поколений москвичей (детский бал Иогеля описан в «Войне и мире» Л. Н. Толстого — т. 2, ч. 1, гл. 12).

Отец Лермонтова — Юрий Петрович состоял членом собрания в 1815, 1819 и 1822 гг.⁸ Общеизвестны сложные взаимоотношения его и бабушки Лермонтова. По соглашению между Е. А. Арсеньевой и Ю. П. Лермонтовым, Миша должен был воспитываться у бабушки до 16 лет, а потом сам решить, с кем из родных он останется. После того как бабушка взяла внука к себе, Юрий Петрович виделся с ним в Кропотове в 1827 г., а затем ежегодно в Москве. Зимой 1830 г., во время предпоследнего приезда Юрия Петровича в Москву для встречи с сыном, Лермонтов, который уже достиг шестнадцатилетнего возраста, «... был на грани ухода к отцу, однако победила самоотверженная любовь А<рсеньевой>».⁹

Ю. П. Лермонтов приехал к сыну во время каникул. Зимние вакации в Благородном пансионе при Московском университете, где тогда учился Лермонтов, оканчивались во второй половине января. В последние дни каникул, решив, по-видимому, что его шестнадцатилетнему сыну пора побывать в «большом свете», Ю. П. Лермонтов взял его с собой в маскарад, который 18 января 1830 г. состоялся в Благородном собрании. Таким образом, одно из правил собрания, гласившее, что юноши допускаются в него только по достижении семнадцатилетнего возраста, а девицы — с шестнадцати лет, было нарушено. Вероятно, отец Лермонтова стремился доставить сыну как можно больше развлечений, стараясь этим — как знать? — склонить его к уходу от бабушки.

В «Визитерной книге» среди участников этого маскарада записаны отец и сын Лермонтовы (под номерами 261 и 262).¹⁰

К этому времени, т. е. к 1830 г., поэт уже два года серьезно творчески работал, оканчивая вторую редакцию «Демона». Однако окружающие часто не принимали его всерьез, считая слишком юным; вот как поддразнивала его, например, в том же 1830 г. Е. А. Сушкова: «...мне восемнадцать лет, я уже две зимы выезжаю в свет, а вы еще стоите на пороге этого света и не так-то скоро его перешагнете».¹¹ Произнося эти слова в августе 1830 г., Сушкова не знала, что Лермонтов к тому времени уже переступил этот порог, побывав в самом многолюдном и блестящем маскараде Москвы. А может быть, насмешливые замечания подобного рода заставили самолюбивого Лермонтова просить в январе отца, чтобы тот взял его с собой в собрание, и не Юрий Петрович, а сам Лермонтов был инициатором посещения маскарада в Благородном собрании?

Посещением Российского Благородного собрания в январе 1830 г. было положено начало вступлению шестнадцатилетнего Лермонтова в «большой свет», впечатления от которого с такой силой отразились впоследствии в его произведениях (достаточно назвать драму «Маскарад» или стихотворение «Как часто, пестрою толпою окружен»).

8 марта 1830 г. в Российском Благородном собрании выступил один из самых выдающихся пианистов XIX столетия Джон Фильд (1782 — 1837). Кроме него в концерте принимали участие певец П. А. Булахов (отец известного композитора Н. П. Булахова, автора популярных романсов на стихи Пушкина и Лермонтова), певицы Репина, фон Массов и другие. Концерт Фильда был для Москвы событием. В зале и на хорах собралось почти 2000 человек. За выступление пианисту было уплачено 500 р., что в три-четыре раза превышало обычный гонорар.

На концерте Фильда присутствовал находившийся тогда в Москве император Николай I. Среди посетителей названы «Павел Петрович Шангареев» (записан под номером 2) и «Михайла Юрьевич Лермантов» (записан под номером 3); в качестве «члена пропозирующего» указан некто Балк.¹²

Павел Петрович Шангареев — очевидно, неправильно транскрибированная фамилия П. П. Шан-Гирея, отца друга и родственника Лермонтова Акима Павловича Шан-Гирея. Один из биографов Лермонтова П. А. Вырыпаев полагал, что П. П. Шан-Гирей был прототипом «настоящего кавказца» из очерка Лермонтова «Кавказец» и Максима Максимыча из «Героя нашего времени».¹³ Отметим, что в романе Лермонтова Максим Максимыч, рассказывая о Бэле своему случайному попутчику, вспоминает и Российское Благородное собрание: «...видал я наших губернских

барышень, а раз был-с и в Москве в благородном собраний, лет 20 тому назад, — только куда им! совсем не то!» (6, 33).

Пианист Фильд был упомянут Лермонтовым в романе «Вадим», который писался им в юнкерской школе в 1833 — 1834 гг.

Билеты для входа в собрание взял Лермонтову и П. П. Шан-Гирею член собрания Балк. В числе членов собрания на 1830 г. значится Леонтий Михайлович Балк, но сведений о нем как о знакомом поэта в лермонтоведческой литературе не обнаружено.

С 1 сентября 1830 г. М. Ю. Лермонтов стал студентом нравственно-политического отделения Московского университета. На занятиях и во время перерывов студент Лермонтов держался отчужденно, слыл нелюдимом. Его однокурсник так вспоминал о встречах с Лермонтовым в Благородном собрании: «Лермонтов любил посещать каждый вторник тогдашнее великолепное Московское Благородное собрание, блестящие балы которого были очаровательны. Он всегда был изысканно одет, а при встрече с нами делал вид, будто нас не замечает. Не похоже было, что мы с ним были в одном университете, на одном факультете и на одном и том же курсе. Он постоянно окружен был хорошенькими молодыми дамами высшего общества и довольно фамильярно разговаривал и прохаживался по залам с почтенными и влиятельными лицами. Танцующим мы его никогда не видали».¹⁴

«Визитерных книгах» не подтверждаются, однако присутствие поэта в собрании отмечено не единожды. Так, он был на музыкальном вечере 25 марта 1831 г. (записан под номером 20; в качестве «члена пропозирующего» указан Киреевский).¹⁵ Алексей Степанович Киреевский состоял членом Российского Благородного собрания в 1831 г.¹⁶ Это двоюродный брат будущего известного славянофила А. С. Хомякова (мать Хомякова, урожденная М. А. Киреевская, была родной сестрой отца Алексея Киреевского, Степана Алексеевича). С самим Хомяковым Лермонтов познакомился значительно позже, вероятно в 1840 г., но мог слышать о нем от его кузена еще весной 1831 г. А. С. Киреевский был восемью годами старше Лермонтова (он родился в 1806 г.).

На балу 17 ноября 1831 г.Лермонтов (записан под номером 1) появился вместе с двумя своими ровесниками — Николаем Аркадьевичем Столыпиным (записан под номером 2) и Лопухиным (указан в качестве «пропозирующего члена»).¹⁷ Упомянутые здесь лица хорошо известны. Николай Аркадьевич Столыпин (1814 — 1884) — камер-юнкер, брат ближайшего друга и родственника Лермонтова А. А. Столыпина (Монго). Знакомство Лермонтова и Н. А. Столыпина относят обычно к 1832 г. и считают, что оно состоялось в Петербурге (этой версии придерживается и «Лермонтовская энциклопедия»). Известен факт, что спор между Лермонтовым и Н. А. Столыпиным о дуэли Пушкина послужил толчком к созданию заключительных шестнадцати строк стихотворения «Смерть Поэта», за которые Лермонтов, собственно, и был сослан на Кавказ. Как видим, архивные документы позволяют несколько отодвинуть хронологические рамки знакомства Лермонтова с Н. А. Столыпиным и заключить, что оно состоялось в Москве. «Член Лопухин», как свидетельствует «Книга членов-кавалеров на 1831 г.», — восемнадцатилетний Алексей Александрович Лопухин, служащий Московской Синодальной конторы, впоследствии камер-юнкер.¹⁸

На следующем балу, который состоялся 24 ноября 1831 г., опять присутствовали Лермонтов (записан под номером 2), Столыпин (записан под номером 1) и Лопухин («член пропозирующий»).¹⁹

Бал 6 декабря 1831 г. интересен тем, что Лермонтов мог встретиться там с легендарным героем Отечественной войны 1812 г., поэтом Д. В. Давыдовым («генерал-лейт<енант> Денис Васильевич Давыдов» записан под № 41). Осенью 1830 г., в связи с эпидемией холеры, Давыдов переехал из сызранского имения в свою «подмосковную». На балу же в Благородном собрании он появился, прибыв с театра военных действий в Польше, куда незадолго до того отправился. В конце 1831 г. Лермонтов и Д. В. Давыдов, должно быть, были уже знакомы («Личное знакомство Л<ермонтова> с Д<авыдовым> документально не доказано, но вероятно (м<ожет> б<ыть>, на свадьбе Аф. А. Столыпина в Саратове в янв. 1830)...»).²⁰ Кроме Давыдова и Лермонтова (записан под номером 6) среди посетителей бала встречаем М. Н. Загоскина («г. директор т<еатров> Михаил Николаевич Загоскин» записан под номером 56), Бориса Карловича Данзаса (записан под номером 67), брата будущего секунданта Пушкина (других Данзасов в то время в Москве не было), а также некоего Нащокина (записан под номером 76) — весьма возможно, ближайшего московского друга Пушкина Павла Воиновича.²¹

«...явился в костюме астролога, с огромной книгой судеб под мышкой, в этой книге должность кабалистических знаков исправляли китайские буквы, вырезанные

мною из черной бумаги, срисованные в колоссальном виде с чайного ящика и вклеенные на каждой странице; под буквами вписаны были <...> стихи, назначенные разным знакомым, которых было вероятие встретить в маскараде».²² Семнадцать эпиграмм и мадригалов, написанных Лермонтовым для той новогодней ночи, включаются теперь в его собрания сочинений. В одной из них Лермонтов обращается к входившему тогда в совет старшин Благородного собрания сенатору А. Д. Башилову:

Так я прошу вас объявить,
Могу ль я здесь нелицемерно
В глаза всем правду говорить?
Авось, авось займет вас делом

Когда один в собраньи целом
Ему навстречу не солжет;
Итак, я вас не поздравляю;
Что год сей даст вам — знает бог.

Отмстил за вас как только мог!

В последних строчках эпиграммы содержится намек на бесславную деятельность А. А. Башилова в комиссии по борьбе с холерой в Москве в 1830 г.

Теперь мы получили возможность документально подкрепить воспоминания А. П. Шан-Гирея. Среди посетителей новогоднего маскарада 31 декабря 1831 г. записаны «прапорщик Костатов» (под номером 112) и «дворянин Лермонтов» (под номером 113), а в качестве «члена пропозирующего» вновь указан Лопухин.²³

Семеновского полка, который встречался с Лермонтовым в годы его детства в Горячеводске и, возможно, в Шелкозаводском. Лермонтов также гостил у него на Кавказе в 1837 г., перед отъездом в Россию.²⁴ Сведений же о встречах Хастатова с Лермонтовым в Москве в студенческие годы поэта до сих пор не имелось. П. А. Висковатый отмечает, что в основу повестей «Бэла» и «Фаталист» легли случаи, рассказанные Лермонтову Хастатовым.²⁵

До отъезда Лермонтова из Москвы в Петербург, где он поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в «Визитерных книгах» отмечены еще два посещения им маскарадов в Благородном собрании. Первое состоялось 12 января

1832 г. (Лермонтов записан под номером 12; в качестве «члена пропозирующего» указан Лопухин),²⁶ второе — 15 февраля 1832 г. («г. Лермантов» записан под номером 54; «членом пропозирующим» выступает Лопухин, причем не только для Лермонтова, но и для «г. Дивова», записанного под номером 52, и «г. Початского», записанного под номером 53).²⁷ что оба они были в большей степени знакомыми Лопухина, чем Лермонтова. Во всяком случае, среди окружения Лермонтова эти лица до сих пор не фигурировали.

Во время последующих наездов в Москву Лермонтов, как нам удалось обнаружить, еще дважды посетил Благородное собрание. В обоих случаях это концерты. Первый состоялся 25 февраля 1836 г. (Лермонтов записан под номером 55; в качестве «члена пропозирующего» указан «г. Уньковский»).²⁸ Речь в данном случае идет, по-видимому, о члене собрания, записанном в «Книге для записи членов-кавалеров» как Александр Никитич Уньковский.²⁹ В «Лермонтовской энциклопедии» этот знакомый Лермонтова значится как Унковский.³⁰ Учитывая, что в книге членов-кавалеров фамилии записывались точно в отличие от небрежных записей в «Визитерных книгах», мы принимаем написание фамилии с мягким знаком. Воспитанник Школы юнкеров, А. Н. Уньковский в 1831 г. был выпущен подпрапорщиком в лейб-гвардейский Московский полк.

Пребывание Лермонтова в конце февраля 1836 г. во время отпуска в Москве не отражено в «Летописи жизни и творчества М. Ю. Лермонтова». Теперь этот факт установлен и подтвержден документально.

Второй концерт датирован 6 апреля 1837 г. («прапор<щик> Лермонтов» записан под номером 54; в качестве «члена пропозирующего» указан Лопухин).³¹

Подведем некоторые итоги. Думается, что вводимые в научный оборот архивные документы безусловно полезны для биографической литературы о Лермонтове и прежде всего для летописи

Лермонтова, появляются новые сведения об общении с лицами, которые раньше в числе знакомых Лермонтова не фигурировали; иногда изменяется привычная датировка встреч с тем или иным человеком.

Все эти новонайденные факты, какими бы ни казались они на первый взгляд малозначащими, помогают уточнить наши представления о быте лермонтовской эпохи, делают эти представления более конкретными. С архивоведческой точки зрения имеет значение и круг явившихся предметом внимания исследователя документов (если рассматривать проблему в аспекте изучения делопроизводственных материалов как источника по истории культуры). Еще раз подтверждается истина, что при соответствующем подходе для исследователя нет (или почти нет) неинтересных архивов или фондов.

³ Москва, или Исторический путеводитель. М., 1831, ч. 3, с. 38.

⁴ О расходах на балы см.: ЦГИАМ, ф. 381, оп. I, № 52, л. 24; № 53, л. 93 — 94; № 67, л. 20 — 28 об.

⁶ Это перечисление не исчерпывает всех чем-либо замечательных членов и посетителей собрания; при желании список можно было бы значительно расширить.

¹³ Вырыпаев П. Один из возможных прототипов «кавказца». — Рус. лит., 1964, № 3, с. 59.

¹⁴ Из моих воспоминании. — В кн.: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 105.

²² М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 37.

²⁵ Висковатый П. А. Михаил Юрьевич Лермонтов: Жизнь и творчество. М., 1891, с. 263.