Лермонтов М.Ю.: Уилкинсон Д. - К источникам "Русской песни" Лермонтова

Уилкинсон Д. К источникам "Русской песни" Лермонтова // Лермонтовский сборник. — Л.: Наука, 1985. — С. 251—254.

Главной целью настоящей заметки является установление некоторых не замеченных ранее литературных реминисценций в «Русской песне» Лермонтова (1830). При этом мы не имели в виду оспаривать традиционное толкование этого стихотворения. Нам важно другое — расширить круг источников «Песни» по сравнению с существующими комментариями, где уже выяснены некоторые балладные мотивы этого стихотворения, и сделать дополнительные наблюдения над характером усвоения и переработки этих источников.

Напомним основные выводы, к которым приходили комментаторы этого стихотворения. «Русская песня» рассматривается в ряду многообразных поэтических экспериментов в области метрики и строфики, осуществлявшихся Лермонтовым в 1830 — 1831 гг.¹ В это время поэт еще испытывает влияние разных авторов и поэтических традиций, но, становясь более смелым и самостоятельным, заимствует не столь непосредственно, как он это делал в 1828 — 1829 гг. Лермонтовские «песни», в число которых входит и «Русская песня», не представляют собой единого цикла в творчестве поэта,² заметке 1830 г. он писал: «...если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях» (6, 387). Лермонтов пытается воспроизвести строфику и ритмику фольклорного текста, во многом опираясь на теоретические и практические труды своих учителей в Московском университетском благородном пансионе (А. Ф. Мерзлякова, Д. Н. Дубенского,

М. А. Максимовича и др.). К 1830 — 1831 гг. относятся его песни «Колокол стонет», «Желтый лист о стебель бьется»; тогда же обрабатывается и подлинный фольклорный текст: «Что в поле за пыль пылит».

Сюжет в «Русской песне» мало развит. Как замечает Л. М. Аринштейн, темы измены девушки своему милому и возвращения мертвого жениха для отмщения здесь скорее «обозначаются», чем «излагаются».³ Тематически «Русскую песню» можно сближать с народными песнями об измене в любви, как делают А. И. Кретов и другие исследователи,⁴ «Русской песне» сильно стилизована в балладном духе и что сюжет в сущности близок к знаменитой балладе Г.-А. Бюргера «Ленора». Интересно, что подобный же сюжет Лермонтов варьирует в балладе «Гость» («Кларису юноша любил»), которая была написана в начале 1830-х гг. Может быть, как полагает Б. М. Эйхенбаум, в обоих этих стихотворениях отражена история увлечения юного Лермонтова Н. Ф. Ивановой.⁵

К этим наблюдениям можно добавить, что для создания фольклорного колорита «Русской песни» Лермонтов обращается и к литературным источникам. Восьмая строка «Русской песни» («И у тесовых у ворот») может восходить к народнопоэтической фразеологии, но не прямо, а через посредство пушкинской «простонародной сказки» «Жених» (1825), где есть совпадающий стих: «Раз у тесовых у ворот». Воздействие Пушкина может быть и глубже, — не исключено, что оно сказалось в самом построении женского образа в стихотворении Лермонтова. Так, две строчки в «Зимнем вечере» (1826): «Спой мне песню, как девица За водой поутру шла» — соотносятся с лермонтовскими стихами «Что ж дева красная боится С крыльца сойти Воды снести?» — и как будто указывают на одну и ту же народную песню («По улице мостовой») в качестве источника поэтического вдохновения. Но если Пушкин вспоминает героиню этой песни вне прямой связи с лирическим сюжетом, то Лермонтов отводит ей центральную роль и находит новую психологическую мотивировку ее поведения (страх перед последствиями измены). Заметим, что мотив заветного кольца присутствует, хотя и в разных функциях, и в «Женихе», и в песне «По улице мостовой», и в некоторых литературных балладах типа бюргеровской «Леноры», и в «Русской песне» Лермонтова.

Реминисценция из «Зимнего вечера» появляется в «Русской песне» совершенно естественно. Пушкинское стихотворение было впервые опубликовано в альманахе «Северные цветы на 1830 год», вышедшем в свет в двадцатых числах декабря 1829 г.⁶ Вскоре после того, как оно стало известно, А. Ф. Мерзляков строго критиковал его на своих лекциях в Университетском благородном пансионе. Из воспоминаний А. М. Миклашевского известно, что нападки Мерзлякова на «невозможные искусственные сравнения» Пушкина бесили Лермонтова и вызвали у него стихотворный ответ в защиту Пушкина.⁷ Может быть, этой полемикой навеяно и стихотворение «Гость» («Как прошлец иноплеменный», 1830), написанное в той же самой метрике и строфике, что и «Зимний вечер». В «Госте» метафоры-сравнения проще, нежели пушкинские, а образ неожиданного и нежелательного гостя служит промежуточным звеном между описанием зимней природы с характерной пейзажной символикой и соответствующей атмосферой и изображением внутреннего мира человека, причем в качестве места действия избирается замкнутое помещение жилого дома. Есть основания думать поэтому, что «Русская песня» в основах своего замысла теснее связана с «Гостем» 1830 г. («Как прошлец иноплеменный»), чем с другим «Гостем» более позднего времени («Кларису юноша любил»).⁸

«Русской песни» с фрагментами баллады «Светлана» (ст. 121 — 128) позволяет убедиться в том, что в стихотворении Лермонтова есть заимствования и из Жуковского:

Жуковский

На средине черный гроб;

Клоками белый снег валится,

Что ж дева красная боится

«Буди взят могилой!»

С крыльца сойти

Пуще девица дрожит;

Кони мимо; друг молчит,

Как поп, когда он гроб несет,

Бледен и унылый.

Так песнь метелица поет,

Вдруг метелица кругом;

И у тесовых у ворот

Снег валит клоками...⁹

Дворовый пес все цепь грызет

...

(1, 174)

Помимо прямой вариации стиха («Снег валит клоками» у Жуковского и «Клоками белый снег валится» у Лермонтова) Лермонтов берет отдельные образные детали текста Жуковского (гроб, поп и его протяжный голос, метелица) и преобразует их в развернутое сравнение, похожее по изысканности стиля на сложные метафоры в начале «Зимнего вечера». При этом, однако,

Лермонтов не нарушает жанрово-стилевой специфики «русских песен». Достаточно сравнить соотносящиеся строки: «То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя» у Пушкина и «Дворовый пес все цепь грызет и лает...» в лермонтовской песне. В первом случае — сравнение, во втором — отдельный мотив, обособленный от пейзажного мотива метели и уже поэтому свободный от той печати литературности, какая ощущается в пушкинском тексте.

«Русской песне» Лермонтов отказывается от счастливого конца «Светланы» или песни «По улице мостовой» и предпочитает «страшную» развязку типа «Леноры» — возвращение и символическое отмщение мертвого, преданного невестой жениха. В сне Светланы перед страшной свадьбой «... друг молчит, Бледен и унылый»; лермонтовский мститель («недавно <...> схоронен, Бледней снегов...») говорит изменнице правду и показывает ей обручальное кольцо, напоминая о нарушенной клятве. Это явно балладный мотив. Юный Лермонтов не видел разницы между «балладами» и «песнями» в тематическом отношении. И вместе с тем, создавая «Русскую песню», он точно улавливал художественную специфику жанрового образца. Называя свое произведение «песней», он не ошибся. Он обратился к стихам Жуковского и Пушкина скорее всего в поисках народнопоэтической фразеологии в рамках балладной тематики. Заимствовав кое-что у Жуковского, он не стал воспроизводить типичные для этого поэта синтаксические конструкции или просодические особенности. Ориентируясь на Пушкина, он оставил в стороне то, что не подходило к стилю песни.

¹ «Песни» см.: Пейсахович М. Строфика Лермонтова. — В кн.: Творчество М. Ю. Лермонтова. М., 1964, с. 483 — 484; Гроссман Л. Стиховедческая школа Лермонтова. — В кн.: Лит. насл. М., 1941, т. 45 — 46, с. 276.

² «Русская песня». — В кн.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981, с. 493.

⁴ Кретов А. И. Лермонтов и народное творчество: (К истории вопроса). — В кн.: М. Ю. Лермонтов: Исследования и материалы. Воронеж, 1964, с. 116.

⁶ Синявский Н., Цявловский М. Пушкин в печати. 1814 — 1837. 2-е изд., испр. М., 1938, с. 69.

⁷ М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 109 — 110.