ГЛАВА VI.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОЧНИКИ АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ ДРАМ:
„Menschen und Leidenschaften“,
„Странный человек“ и „Два брата“.
Несмотря на присутствие элементов автобиографизма в указанных выше драмах, Лермонтов не остался чуждым постороннему литературному влиянию, но все-таки здесь необходимо твердо помнить, что основными ядрами сюжетологии этих драм служат отдельные эпизоды из жизни самого поэта-драматурга, а поэтому наблюдаемые здесь посторонние литературные влияния носят эпизодический характер.
Разрыва в смысле драматургическом между первой драмой Лермонтова «Испанцы» и последующими автобиографическими нет, все они в своем целом лежат в плоскости романтического направления русской драмы вообще. Не забудем, что импульсом к драматизации лично пережитого поэтом был Московский театр, в репертуаре которого драмы Шиллера занимали одно из первых мест, ими увлекались, как нам уже известно, Лермонтов, Белинский и другие. Шиллер сделался драматическим образцом для Лермонтова, — его драмы, как главные литературные источники, он положил в основу «Испанцев», воспользовался он ими, именно как главными литературными источниками, и при создании своих автобиографических драм. Общей темой этих драм у Лермонтова является семейная драма с вплетением в нее любовного романа с соперничеством двух братьев или друзей и вытекающей отсюда враждой между последними, принимающей иногда трагический характер; в этой теме имеется и мотив родительского проклятия. Несмотря на автобиографический характер этой темы, сгущение ее красок произведено Лермонтовым за счет Шиллера, так как эта тема типично Шиллеровская тема, — она служит основой содержания таких драм немецкого драматурга, как «Разбойники» и «Мессинская невеста»; ясно, что лучших литературных источников подыскать Лермонтову было трудно, отчасти поэтому-то он и воспользовался ими, именно, как главными источниками, хотя это использование Шиллеровских драм так и осталось со стороны фактической эпизодическим, потому что Шиллеровскую тему Лермонтов заполнил содержанием лично и трудно пережитой им семейной драмы.
Перейдем теперь к фиксированию влияния этих Шиллеровских эпизодов на драму Лермонтова „Menschen und Leidenschaften“, — так, чтение евангелия Дарьей Марфе Ивановне несомненно навеяно сценой чтения библии Амалией старику Моору («Разбойники»):
D. а. Moor. — Geh, nimmdie Bibel, meine Tochter, und lies mir die Gechichte Jakobs ünd Josefs! Sie hat mich immer so gerührt, und damals bin ich noch nicht Jakob gewesen.
Amalia. — Welches sollich euch lesen? (nimmt die Bibel und blättert).
D. a. Moor. — Lies mir den Jammer des Yerlassenen, als er ihn nimmer unter seinen Kindern fand...
Amalia (liest). — „Da nahmen sie Josephs Rock“... und so weiter.
Ее чтение прерывается репликами старого Моора:
D. а. (fällt auf’s Kissen zurück). — Ein reisend Thier hat Joseph zerrissen!
Amalia (liest weiter). — „Und Jakob zerriss seine Kleider“... und so weiter.
Старый Moop опять прерывает ее чтение:
D. а. Moor. — Hör auf, hör auf! Mir wird sehr übel1*) (Il er Akt, 2 Sc).
У Лермонтова библия заменена евангелием и реплики Марфы Ивановны имеют другое содержание:
Марфа Ив. — ... Эй, Дашка, возьми-ка евангелие и читай мне вслух.
Дарья. — Что прикажете читать? Марфа Ив. — Что попадется.
(Дарья открывает книгу и начинает читать).
Дарья (читает вслух довольно ясно). — «Ведяху же и ина два злодея с ними убита...» и т. д.
Марфа Ив., подобно старику Моору, прерывает чтение Дарьи репликами ретроградного характера:
Марфа Ив— Ах, злодеи — жиды! нехристи проклятые! Как они поступали с Христом!.. и т. д.
Дарья (читает). — «Горе вам, книжницы и фарисеи, лицемери...» и т. д.
Марфа Ив. опять прерывает чтение: «Правда, правда говорится здесь!... ах, эти лицемеры!..»176) и т. д.
Мотив проклятия отцом сына, правда, проклятия выдуманного злым братом, имеется у Шиллера в трагедии «Разбойники»; это проклятие повергает в отчаяние Карла Моора и вызывает у него неоднократные обращения к богу; в этих обращениях слышится иногда и негодование. Так же и у Лермонтова — проклятие отца повергает в отчаяние Юрия («Люди и страсти») и также вызывает у него неоднократные обращения к богу, в которых Шиллеровское негодование переходит в атеизм, в бунт против жестокого бога. Динамика обеих драм находится в большой зависимости от этого отцовского проклятия, героев драм оно толкает на крайности: Юрий кончает самоубийством, Карл Моор делает попытку застрелиться (4 д., 5 сц.), но кончает неуклонным решением посвятить себя разбойничьей деятельности. Отношения отцов к результатам проклятия в обеих драмах однородны: старый Моор, слушая печальное сообщения Германа о Карле Моор, восклицает:
D. а. Moor (grässlich schrehend, sich die Haare ausraufend). — Mein Fluch ihn gejagt in deu Tod! gefallen in Verzweiflung!2*) (II-er A., 2 sc.).
Несколько лаконичнее восклицание Николая Михалыча, отца Юрия, у трупа последнего:
Николай Мих. — Мой сын... от моего проклятья...177).
Дворецкий Даниэль в своём сочувствии к Карлу Моору аналогичен слуге Юрия — Ивану. Такой аттрибут, как кошелёк с деньгами, который у Шиллера герой драмы дарит своему слуге Даниэлю, несомненно, отсюда перенесен Лермонтовым в свою драму («Л. и с.»); дарится этот кошелёк с деньгами у обоих авторов в решительный момент времени перед трагической развязкой. Карл Моор, прибыв в родной замок и встретив там своего старого слугу Даниэля, после короткой беседы с ним, дарит ему кошелёк с деньгами:
Moor. — Und will halten was er versprochen hat, — nimm das, , für den Sweissfuchs im Stalle (dringt ihm einen schweren Beutel auf) nich vergessen hab’ich den alten Mann (5-a, 3-er Scene)3*).
Юрий перед отравлением беседует с своим слугой Иваном, весьма сочувственно к нему относящемся; Юрия, очевидно, это трогает, и он подобно Карлу М. дарит слуге кошелек с деньгами:
Юрий (вынимает из шкатулки, на столе стоящей, кошелек)... (Ивану). Возьми это, — и ступай отсюда...178).
Этим ограничивается влияние «Разбойников» Шиллера на драму «Menschen und Leidenschaften». В одном месте этой драмы находим влияние другой драмы Шиллера, — «Коварство и любовь»: в беседе президента с Фердинандом (отца с сыном), последний в аффекте негодования говорит отцу:
Ferdinand — ...Ich gebe Ihnen mein Leben, wenn das Sie steigen machen kann. Mein Leben hab’ich von Ihnen...4*) (1-ter A., 7 Sc).
В таком же аффекте негодования и то же самое говорит Юрий своему отцу:
Юрий. — Так! я неблагодарен, . Я обязан вам одною жизнью... возьмите ее назад, если можете...179).
Что касается влияния третьей драмы Шиллера — «Дон-Карлос» на эту драму Лермонтова, то, несмотря на указание общего характера, принадлежащего Нейману180), такого влияния не наблюдается, так как нельзя называть влиянием весьма отдаленное сходство общих мотивов о встрече двух друзей, без всякого наличия влияния текстуального.
Э. Дюшен указывает на влияние Байрона, которое чувствуется, по его словам, в предсмертном антирелигиозном монологе Юрия: «Но если он точно всеведущ, зачем не препятствует ужасному преступлению, самоубийству? Зачем не удержал удары людей от моего сердца?.. Зачем хотел он моего рождения, зная про мою гибель?.. Где его воля, когда по моему хотенью я могу умереть или жить?..» (Д. V, явл. IX).
Так же восстает против бога и Каин у Байрона:
«Моя-ли в том вина? Я не родился;
Я не искал того, чтобы родиться:
.......Они мне говорят
На все мои вопросы: «это воля
Его была, и он есть благ.» — Как знать
Об этом мне? Он всемогущ; отсюда
Должно ли вытекать, что он и благ?5*)
В данном случае влияние Байрона выражается лишь в мотиве, значительно варьированном Лермонтовым.
В драме «Menschen und Leidenschaften» наблюдаются и влияния русских авторов, которые иногда возможно рассматривать, как следы простого чтения, вызванные рядом ассоциаций; так, например, таким «следом» чтения можно назвать следующий штрих из «Горе от ума» Грибоедова.
Юрий — ...Беги далеко , где для тебя ничего больше нет... Беги туда, где нет женщин... Где-ж этот край благословенный? Пущусь искать его... Стану бродить по свету, пока найду и погибну...181).
Здесь вкраплен ряд слов из следующего места комедии «Горе от ума» (явл. 14-е, д. IV-е):
|
Чацкий. — ...«Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. |
Такими же «следами» чтения возможно считать в драме и несколько штрихов из ком. Фонвизина «Недоросль», так, третье явление первого действия драмы «Люди и страсти» начинается приблизительно так же, как и восьмое явление четвертого действия ком. «Недоросль»:
Дарья. — Здравствуйте, батюшка! Хорошо-ли почивали?
Почти то же говорит Простакова Стародуму:
«Хорошо ли отдохнуть изволил, ?»
Во втором явлении действия второго драмы «Люди и страсти» Николай Михалыч Волин своим резонёрством напоминает несколько Стародума, а Марфа Ивановна своим ретроградством — Простакову. Несколько «штришков» находим и в пятом явлении третьего действия драмы «Л. и с.: »
Марфа Иван (Юрию). — Ты... с ним... едешь... ты с ума сошел... Я тебя не пущу...
Так вот плоды моего воспитания! Вот нынешняя благодарность!..
Здесь ощущаются отзвуки следующих мест из ком. «Недоросль»:
Простакова. — И ты! и ты меня бросаешь! А неблагодарный!..
Стародум. — Вот злонравия достойные плоды!182).
(Последнее явление V-го действия).
В вставочных стихотворениях пьесы Лермонтова имеется уже не «след» чтения, а влияние, доходящее до простого заимствования, на что указывает Б. В. Нейман; первое имеет такой вид:
«Если жизнь тебя обманет,
В день уныния смирись,
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет,
Настоящее уныло.
Все мгновенно, все пройдет.
Что пройдет, то будет мило.»
Это стихотворение представляет собой заимствование из Пушкина («Евпраксии Николаевне Вульф»):
«Если жизнь тебя обманет.
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.»
Второе из вставленных в драму стихотворений следующее:
«Смертный, мне ты подражай:
Наслаждайся, наслаждайся,
Страстью пылкой утомляйся,
»183).
Нечто сходное имеется в стихотворении Пушкина «Гроб Анакреона» (из Парни).
«Смертный, век твой привиденье:
Счастье резвое лови;
Наслаждайся, наслаждайся,
Чаще кубок наливай;
Страстью пылкой утомляйся,
И за чашей отдыхай!»184)
Так же возможно говорить и о влиянии А. Марлинского на драму Лермонтова («Л. и с.»), с сочинениями которого поэт-драматург был, конечно, знаком, так как они были весьма популярны среди читающей публики. Влияние это заключается не в дословности передачи, а в тематических заимствованиях, представляющих собой в драмах Лермонтова какую-то постоянную величину; такой постоянной величиной в них является тема ссоры из-за ревности между двумя друзьями, иногда братьями, снепременной дуэлью в результате. В предыдущей главе возможность дуэли в драмах Лермонтова была об’яснена реальным фактом, но в литературной постановке вопроса вполне возможно наряду с реальным фактом допустить и литературное влияние сочинений того же А. Марлинского; такое влияние наблюдается в 4-м явлении IV-го действия драмы «Люди и страсти»:
Юрий. — Господин офицер...
Заруцкий. — Мой друг!...
Юрий. — Так вы меня называли прежде.
Заруцкий. — И теперь, надеюсь.
Юрий (подаёт ему пистолет). — Вот наша дружба.
Заруцкий. — Как?.. ?
Юрий (отвернувшись). — Берите.
Заруцкий. — Я не хочу. Растолкуй мне, за что и на что... может быть ошибка... и за это, чорт возьми, я не стану с другом стреляться...
Это напоминает такую же сцену в повести А. Марлинского «Испытание»185), где она происходит тоже между друзьями Валерианом и Греминым:
«Валериан с распростертыми об’ятиями встретил Гремина. «Только тебя не доставало, милый князь», вскричал он... «Я приехал не поздравлять вас, господин Стрелинский», отвечал Гремин насмешливо-холодно... — «Вы? господин Стрелинский? право я не понимаю тебя, Гремин!.. Скажите лучше по-дружески и без обиняков: чем заслужил я такой гнев ваш»
Эта сцена ссоры из-за ревности оканчивается вызовом на дуэль: «Ложь! — вскричал Стрелинский, задыхаясь от гнева: — ложь! — одна кровь может смыть это слово!» (101 стр.). Но самая дуэль не состоялась, так как она была прервана сестрой Валериана Ольгой, будущей невестой Гремина. В пьесе Лермонтова та же ситуация: дуэль друзей прерывается героиней драмы — Любовью Волиной. Таким образом, повесть А. Марлинского «Испытание» послужила для драмы Лермонтова тематической канвой.
Тема — ссора из-за ревности с конечным результатом ее — дуэлью — встречается довольно часто в сочинениях Марлинского, так, мы ее находим в его рыцарской повести «Замок Нейгаузен» (часть 3-я, стр. 173), где Эвальд упрекает своего друга Всеслава за то, что он у него «похитил любовь легковерной Эмы». Ссора также оканчивается вызовом на поединок: «Я удостаиваю тебя поединка», — говорит Эвальд Всеславу (стр. 175). Та же тема находится и в 5-м письме «Романа в семи письмах» (т. IV, стр. 197—200), где герой говорит: «Соперник мой скорее обручится с мертвой пулею, чем с Аделью». В 6-м письме уже говорится о дуэли: «Кончено. Через полчаса я стреляюсь с Эрастом и на смерть...». В 7-м письме перед нами уже результат дуэли: «Я убил его, убил благородного великодушного человека!..».
Такое частое повторение одной и той же темы и получило характер постоянности: ее и только одну ее и использовал у Марлинского Лермонтов для своих автобиографических драм.
Наблюдается некоторое соприкосновение драмы Лермонтова «Л. и с.» с драмой Белинского «Дмитрий Калинин»; соприкосновение это более типологического характера, что, впрочем, легко об’ясняется тем, что оба драматурга были чембарцы (Тарханы находились в 14 верстах от Чембара), а так как обе драмы автобиографические, то вполне вероятно, что оригиналами для них послужили лица, известные обоим драматургам или, по крайней мере, знакомые, как типы определенного класса и определенной местности; С. А. Венгеров утверждает первое положение, он говорит, что для типа Лесинской оригиналом Белинскому послужила помещица Мосолова, родственница М. Ю. Лермонтова, черты которой, вероятно, и ассоциировал последний при создании типа тиранки-помещицы186).
Но это «соприкосновение» возможно расширить до влияния; драма студента Белинского была, несомненно, известна студенту Лермонтову; она, вероятно, читалась в студенческих кружках, ходила в рукописи по рукам и, таким образом, стала известной Лермонтову, который и воспользовался ею, как источником для своих автобиографических драм.
Влияние драмы Белинского на драму Лермонтова «Menschen und Leidenschaften» выразилось, главным образом в сходственном параллелизме двух лиц: Лесинской (у Белинского), Марфы Ивановны (у Лермонтова); последняя такая же жестокая помещица и ханжа, как и Лесинская; обе своих крепостных бьют по щекам:
Лесинская (Лизе). — Да ты еще вздумала вывертываться, так вот же тебе. (Бьет ее по щекам). (2-я карт.).
В драме Лермонтова Элиза говорит про Марфу Ивановну, что она «ужасть!.. девок по щекам так и лупит» (1-е д., явление VIII).
Характерно и следующее место: Лесинская грозит старому слуге Ивану розгами на конюшне:
«Ах, мошенник, злодей!.. На конюшню, на конюшню! запорю до смерти!» (2 карт.).
Марфа Ивановна. — Ах, злодей! Кто разбил? Кто этот окаянный?
И несколько дальше — «в плети его, в плети, на конюшню!..». (Действие 2-е, явл. 1-е).
Лесинская, после выявления своей жестокости, вспоминает о боге: «Ох, да я заболталась с вами и богу-то позабыла помолиться; вы, разбойники, меня всегда в грех вводите» (2-я карт.).
«Тартюфа»; свой разговор с помещицей он пересыпает текстами из священного писания.
В драме Лермонтова жестокостям Марфы Ивановны предшествует ее беседа с Дарьей — с чтением текстов священного писания; полагаем, что такая ситуация мотивов у Лермонтова не случайна.
Монологи Дмитрия Калинина так же антирелигиозны, как и монологи Юрия Волина, хотя в тех и других чувствуется сильное влияние Карла Моора («Разбойники» Шиллера).
Картина вторая начинается у Белинского беседой слуг Ивана и Лизы, рассуждающих о настоящем и прошлом их господ.
У Лермонтова аналогичной беседой слуг Дарьи и Ивана начинается первое явление первого действия. Этим исчерпывается влияние драмы Белинского на драму Лермонтова, а также исчерпываются и вообще литературные источники драмы «Menschen und Leidenschaften».
«Странный человек» представляет собой вариацию предыдущей, из которой сюда многое перенесено механически (см. стр. 147 и 156 нашей работы). Ясно, что основным источником для этой драмы и послужила именно предыдущая; это положение возможно принять аксиомально. Но предыдущая драма имеет на себе «печать» Шиллеровского влияния, которое также вне всякой конкретности чувствуется и в драме «Странный человек». Тем не менее Лермонтов все-таки заглянул в сочинения Шиллера и в этой драме возможно наблюсти конкретное влияние немецкого драматурга, так, например, следующий монолог Владимира Арбенина, несомненно, навеян монологом К. Моора:
«Люди! Люди!.. И до такой степени злодейства доходит женщина... О, проклинаю ваши улыбки, счастье, ваше богатство!.. Все куплено кровавыми слезами... Я бы раздавил ногами каждый сустав этого крокодила»... (V сц.).
Moor. — Menschen — Menschen! falsche heuchlerische Ktokodilbrut! Ihre Augen sind Wasser! ! Küsse auf den Lippen! Schwerter im Busen. Bosheit hab’ich dulden gelernt... wenn Vaterliebe znr Megäre wird; о so fange Feuerännliche Gelassenheit! Ver wilde zum Tiger...6*). («Die Räuber». I Akt, 2-te Scene).
Беседа Владимира с его отцом — Павлом Григорьевичем (сцена VII-я) также имеет «печать» Шиллеровского влияния: она аналогична беседе Фердинанда с его отцом — Президентом (1-е д., 7-й вых. траг. «Коварство и любовь»). В этой сцене Лермонтов вторично использовал слова Фердинанда: «... Mein Leben hab’ich von Ihnen...»7*). У Лермонтова Владимир говорит отцу: «Вы мне дали жизнь, — возьмите, возьмите ее назад, если можете...».
Президент грозит Фердинанду: «Iunge, , du wirst dort sein, oder fliehe meinen Zorn!»8*).
Так же грозит Владимиру и Павел Григорьевич: «, сумасшедший! страшись моего гнева!..».
Других конкретных следов Шиллеровского влияния в драме Лермонтова не наблюдается.
«Дмитрий Калинин». Н. Коробка, следуя за Висковатовым, указывает на влияние этой драмы Белинского на драму Лермонтова «Странный человек»187), хотя это утверждение иногда имеет у него неустойчивый характер: Н. Коробка сам сомневается, указывая совершенно справедливо, что «совпадения у Белинского и Лермонтова не ограничиваются теми случаями, которые об’яснимы предполагаемым влиянием одного на другого, а оказываются и в случаях, которые легче допускают предположение о влиянии одного общего источника как на Белинского, так и на Лермонтова».
товарищ Прозоров188).
На влияние Шиллера указывает и С. А. Венгеров, говоря, что монологи Д. Калинина навеяны Шиллеровскими «Разбойниками»189); добавим от себя, что эта драма Белинского носит на себе влияние и других драм Шиллера, как, например, «Коварство и любовь». В качестве примера достаточно указать одно место: Софья, слушая старого крепостного слугу Ивана, рассказывающего ей об ужасах крепостного права, говорит с негодованием: «о, прочь эти пустые наряды! Я истреблю их, иначе они будут жечь мое тело» (2-я картина, т. I, стр. 71). В результате она дарит Ивану кошелек с деньгами.
То же у Шиллера в трагедии «Коварство и любовь»: лэди, слушая старого камердинера о жестокостях герцога, о горе бедняков и т. д., отталкивает с негодованием присланные им драгоценности со словами: «Weg mit diesen Steinen-sie blitzen Höllenflammen in mein Herz!»9*). (II-te A. 2 Scene). В результате лэди также дарит камердинеру кошелек с деньгами. Не забудем, что и в драмах Лермонтова этот аттрибут фигурирует.
На конкретное влияние драмы Белинского совершенно справедливо указывает Н. Коробка; он говорит, что сходен весь тон обеих драм, сходны личности двух главных героев: Дмитрия Калинина и Владимира Арбенина; у них один и тот же темперамент, тот же характер, они говорят одним и тем же языком, имеют одни и те же мысли. Замечательно и то обстоятельство, что главный герой (у Белинского) в первоначальной редакции носил имя Владимира, т. -е. то же имя, какое имеет и герой драмы Лермонтова. Другое действующее лицо драмы Лермонтова — друг Владимира Арбенина, оказывается однофамильцем автора драмы «Дмитрий Калинин», — фамилия его Белинский; Висковатов, Венгеров, Коробка придают этому некоторое значение, хотя трудно, невозможно согласиться с художественной трактовкой характера В. Г. Белинского в передаче Лермонтова.
К этому добавим некоторые наши наблюдения. «Обращает на себя внимание четвертая картина драмы Белинского: гости у Лесинской ждут князя, предполагаемого жениха Софьи. Среди гостей — «одна госпожа», «другая госпожа», «третья госпожа», «четвертая госпожа». Лесинская усиленно ухаживает за прибывшим князем. Далее следует беседа князя с Софьей. Неожиданно появляется Дмитрий «с дикой улыбкою, блуждающими взорами». Вскоре по залу раздается шопот: «Он с ума сошел». Здесь остановимся. То же самое наблюдаем в XII-м и XIII-м явлении драмы Лермонтова: Гости у Загорскиных. Ждут Белинского, как жениха Наташи. Среди гостей «гость», «гость I-й». Далее так же следует беседа Белинского с Наташей. Так же неожиданно появляется Владимир Арбенин «бледный и странный». Еще до его прибытия разносится молва об его сумасшествии. В XIII-й сцене гости у графа N. Среди них «1-й гость», «2-й гость», «3-й гость», «4-й гость», «1-я дама», «2-я дама», «3-я дама». Здесь «3-й гость» прямо говорит про Арбенина:
«Да, бедный Арбенин! Вы знаете, он сошел с ума».
Как видно из приведенного, ситуация темы у обоих драматургов однородна.
«Горе от ума», о чем будет сказано еще ниже.
Тематически родственно драмам Лермонтова («Л. и с.», и «Стр. чел.») и последнее об’яснение Дмитрия с Софьей, пересыпанное горькими упреками, параллельное об’яснениям Юрия с Любовью («Л. и с.». 4 д., 5 явл.), Владимира с Наташей («С. ч.», XII сц.); причем у Белинского чувствуется сильное влияние трагедии Шиллера «Коварство и любовь» (последнее об’яснение Фердинанда с Луизой).
Обе драмы сближает еще один основной вопрос, затронутый ими, — это вопрос о крепостном праве; на что обратил внимание еще Висковатов, указывая на полное тождество идей по этому вопросу у наших драматургов190); позднее это более детально отметили С. А. Венгеров191) и Н. Коробка192).
«Странный человек» будет уже упомянутая выше комедия Грибоедова «Горе от ума», влияние которой носит в драме эпизодический характер. Сцены XII-я и XIII-я драмы «Странный человек» в отношении персональном и тематическом построены по «канве» 14-го и 15-го явлений III-го действия комедии «Горе от ума»: Наташа параллельна Софье, гости 1-й, 2-й, 3-й и 4-й аналогичны по характеру их ролей «г-дам N и D». Сцены имеют однородное содержание: вечер, гости, светские сплетни; доминирующая из них — сумасшествие героя, к которому почти все общество относится отрицательно.
Более точно гость у Лермонтова (XII сц.) вполне соответствует по исполняемой им роли г-ну N и Загорецкому у Грибоедова (III д., 15 и 17 явл.). Обратимся к тексту комедии «Горе от ума»:
г. N. — С ума сошел!... Ей кажется, вот на!
Не даром? Стало быть... с чего б взяла она!
Ты слышал?
— Что?
г. N. — Об Чацком?
г. Д. — Что такое?
г. N — С ума сошел!
г. Д. — Пустое. (15 явл. III д.).
«Об Чацком; он сейчас здесь в комнате был».
Графиня-внучка. — Знаю. Я говорила с ним.
Загорецкий. — Так я вас поздравляю: ...
Графиня-внучка. — Что?
Загорецкий. — Да, ! (17 явл. III д.).
В драме Лермонтова этот мотив, как и в большинстве случаев, заимствования, слегка варьирован: распространителем сплетни о сумасшествии героя является не героиня, а гость, хотя впоследствии эту сплетню повторяет у Лермонтова и героиня; так, гость спрашивает княжну Софью: «Вы не приметили: сумасшедший он (Арбенин»
Несколько дальше этот же гость, рассказав предварительно о виденной им сцене ссоры между отцом и сыном Арбениными, дополняет свой рассказ утверждением о сумасшествии героя: «...но такое бешенство, такие угрозы показывают совершенное сумасшествие!..» (XII сц.).
«его (Арбенина) приняли за сумасшедшего...». Наташа пользуется этим сообщением при окончательном об’яснении с Вл. Арбениным:
«Как хотеть, , как рассудительный человек!...» — говорит она ему.
Отзывы героинь о героях почти однородны в обеих пьесах:
Софья (в сторону) — Не человек, змея!
— Хочу у вас спросить:
Случалось-ли, чтоб вы смеясь, или в печали,
Ошибкою добро о ком-нибудь сказали?
Хоть не теперь, а в детстве, может быть.
(Д. 1-е, явл. 7-е).
Софья. — Конечно, нет в нем этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума,
Который скор, ,
Который свет ругает наповал,
Чтоб свет об нем хоть что-нибудь сказал;
Да этакий-ли ум семейство осчастливит?»
Отзывы Наташи («Странный человек») о Вл. Арбенине представляют собой перефразировку отзывов Софьи: «...в нем что-то необыкновенное... А за то какой несносный характер, какой злой ум да такой человек в одну неделю тоску нагонит!...» (Сцена IX-я).
Наташа так же уверена, что такой ум не создан для «семейственного счастья», отсюда следует ее вопрос к Арбенину: «Какая вам охота смущать семейственную тишину» (Сц. XII-я).
Остается отметить еще несколько штрихов, заимствованных Лермонтовым из ком. «Горе от ума». В драму («С. ч.») попало даже название Грибоедовской комедии, — так, Вл. Арбенин говорит: «... со мною случится скоро горе не от ума, но от глупости...» (Сц. II-я).
В словах друга Арбенина—Белинского наблюдается «штришок» из монолога Чацкого «А судьи кто?...», выхваченный из стихов этого монолога:
«Сужденья черпают из забытых газет
Времен очаковских и покоренья Крыма»...
(Д. II-е, явл. 5-е.).
Белинский говорит:
«Меня осадил весь очаковский век». (Сц. XII-я). Этим завершается влияние комедии «Горе от ума» на драму Лермонтова.
Прибавим еще один «штришок», скопированный у Пушкина и указанный Нейманом, и тогда все литературные источники драмы «Странный человек» будут исчерпаны:
У Пушкина: «Буря»
«... как путник запоздалой,
К нам в окошко застучит».
У Лермонтова в драме «Стр. челов.»: «Ветер и дождь стучат в наши окна, как запоздалые дорожные»193).
«Два брата» в качестве главного литературного источника имеет опять драмы Шиллера. Эта драма сюжетно построена на антагонизме двух братьев, что составляет главное содержание Шиллеровской драмы «Мессинская невеста или враждующие братья», которой Лермонтов и воспользовался, как литературным источником; вполне возможно, что вариация названия Шиллеровской драмы — «враждующие братья» подсказала Лермонтову и название его собственной драмы — «Два брата» (вместо «Два друга»; см. предыдущ. главу).
Причины вражды братьев в драме Шиллера следующие: соперничество и ревность из-за родительской любви и то же из-за любви к женщине; те же причины вражды и в драме Лермонтова. Отсюда следует и персональный параллелизм: Донна Изабелла (мать) аналогична Димитрию Петровичу (отцу), два брата — Дон-Мануил и Дон-Цезарь параллели к Юрию и Александру, Беатрисса соответствует Вере.
Не забудем, что сюжетная схема Шиллеровской драмы заполнена у Лермонтова автобиографическим содержанием, а поэтому конкретно нам остается рассмотреть только некоторые эпизоды с «печатью» Шиллера. Одним из таких эпизодов, не имеющих никакого отношения к биографии поэта, является 1-я сцена IV действия, насквозь пропитанная романтическим содержанием, которое является общим для драм обоих драматургов; схема этого содержания следующая: героиня драмы ждет своего возлюбленного, вместо последнего является его брат, соперник по любви; мистификация обнаруживается, героиня обескуражена и напугана. Мистификатор на время исчезает. Вскоре является и сам возлюбленный, происходит об’яснение; неожиданно опять появляется брат-соперник, происходит бурное объяснение, которое у Шиллера оканчивается убийством возлюбленного героини, у Лермонтова — только угрозами. Проследим эту схему по параллельным текстам драм:
— «geht unruhig auf und nieder...»194)10*).
У Лермонтова в двух ремарках, касающихся Александра, говорится почти то же: «Задумывается. ». (Д. VI, сц. 1).
У Шиллера героиня напряженно ждет: «Er ist nicht... Es stürmen alle Schrecken auf mich her... ’ich gethan?... Kalt ergriff mich das Entsetzen... Stimmen im Garten! Er ist’s der Geliebte!».194a)11*).
— Вера. — Его еще нет... темно страшно... Боже! Как я могла решиться— он сдержал бы свое обещание; у меня сердце бьется, как молоток. Шорох... О, кто это?.. Юрий
Вместо этого возлюбленного у Шиллера появляется брат-соперник — Дон-Цезарь, у Лермонтова также брат-соперник — Александр.
Узнавание у Лермонтова задержано небольшим разговором между Верой и Александром, у Шиллера оно происходит сейчас же:
Beatrice (mit Schrecken zurückfliehend). — ! Was seh’ich!
Don Cesar. — Holle Schönheit, fürchte nichts!.. Ich habe dich wieder, und der Geist verlasse eher die Glieder, eh’ich von dir scheide!194b)12*).
У Лермонтова (после короткого разговора):
Вера — О! опять он, опять!
Александр. — Я уже сказал тебе: опять и всегда, — никто не займет моего места. (Д. VI, сц. 1).
Сцена этого свидания завершается у обоих авторов ремарками: у Шиллера — «Sie flieht in den Gartensaal13*)194c). у Лермонтова — «».
Появление на свидание возлюбленного героини у Шиллера несколько отсрочено и отнесено в другое явление, у Лермонтова этого разрыва нет и появление возлюбленного следует сейчас же, после короткого разговора героини с братом-соперником. Свидание с возлюбленным кратковременно в обеих драмах и обрывается вследствие появления брата-соперника.
У Шиллера:
Beatrice— Gott! Diese Stimme! Wo verberg’ich mich?
Don Manuel. — Erkennst du diesse Stimme? Nein, du hast Sie nie gehört, und kannst sie nicht erkennen!..
— О lass uns fliehen, komm und weile nicht...
Bei allen Heiligen des Himmels meid’ihn,
Begegne nicht dem heftig Stürmenden,
Lass dich von ihman diesem Ort nicht finden14*)194d).
(Sie schmiegt sich an ihn, indem tritt Don Cesar herein...).194e)15*).
У Лермонтова:
Вера. — Шорох... нас подслушивают... здесь кто-то есть...
Юрий. — Шорох... Кто же смеет?... (осматривается).
Вера — Прощай, Юрий!.. Прощай!
Юрий (бежит за нею). — Нет, я вас не пущу... Невозможно... Я не хочу так расстаться. (В дверях хватает ее за руку и упадает на колена. Александр является).
Вера (указывая пальцем на Александра). — Уйдите, уйдите! ... опять он! (убегает). (Ibid).
Отметим, что появление брата-соперника совершается в момент «аффектации» героини и ее возлюбленного: у Шиллера — они обнимаются, у Лермонтова возлюбленный падает перед героиней на колени.
При неожиданном появлении брата-соперника, между братьями вспыхивает ссора, один обвиняет и упрекает другого; таким обвинителем у Шиллера выступает брат-соперник, у Лермонтова — возлюбленный героини, что, впрочем, требовалось сцеплением автобиографических фактов, имевших место в драме. Приведем последние текстуальные параллели:
Don Cesar. — Blendwerk der Holle! Was? In seinen Armen!
(Näher tretend, zu Don Manuel).
Giftvolle Schlange! Das ist deine Liebe?
ückisch mir Versöhnung?
О eine Stimme Gottes war mein Hass!
Fahre zur Hölle, falsche Schlangenseele! (Er ersticht ihn).16*)194f).
У Лермонтова:
Юрий — Брат... с этой минуты я разрываю узы родства и дружбы. Ты мне сделал зло, неотвратимое зло, — и я отомщу!
Юрий (в бешенстве) — Ценою крови!... (Д. IV, сц. 1-я)195).
Этим исчерпывается эпизод, заимствованный Лермонтовым из драмы Шиллера.
„Die Braut von Messina oder die feindlichen Brüder“.
На только что приведенное выше заявление Юрия о разрыве братских уз и о мести текстуально оказало влияние следующее место из трагедии «Разбойники»:
Moor. — Rache, Rache, Rache dir!.. So zcrreiss’ ich von nun an auf ewig das brüderliche Band...17*). (VI a, 5 sc).
«Два брата» начинается подобно самому началу первой сцены I-го действия драмы Шиллера «Разбойники»; здесь также возможно говорить о влиянии:
Александр. — Вы нынче что-то необыкновенно слабы, батюшка.
Дмитрий Петрович. — Старость, брат, старость, — пора убираться... Да, ты что-то мне хотел сказать.
Александр. — Да, ... есть одно дело, о котором я непременно должен с вами поговорить............. это касается брата...
Дмитрий Петрович. — Что такое с Юринькой случилось?
Александр. — Не пугайтесь, он здоров и весел.
Точно так же и у Шиллера:
Franz. — Aber ist euch auch wohl, Vater? Ihr seid so blass.
Der alte Moor. — — was hattest du mir zu sagen?
Franz. — Die Post ist angekommen ein Brief von inserm Korrespondenten in Leipzig.
D. a. Moor (begierig). — Nachrichten von meinem Sohne Karl?
Franz. — Hm! Hm! — So ist es. Aber ich fürchte — ich weiss nicht — ob ich — ?..18*).
Это последнее эпизодическое влияние Шиллеровских драм вообще.
Влияние русских авторов на драму «Два брата» в широком смысле слова не наблюдается, имеются лишь «следы» чтения их, или незначительные «штрихи», которые мы наблюдаем, например, в словах князя, обращенных к его жене: «... философия, чорт ее возьми, ! Вы слишком учены для меня, от этого все зло!..». (Д. V, сц. 1).
Невольно вспоминаются здесь «громы» Фамусова на науку:
«ученость — вот чума, ученость — вот причина...».
(Д. III, явл. 21).
Таким же «штрихом» из комедии «Горе от ума» возможно назвать и следующие угрозы князя жене:
«Запру вас в степной деревне, , глядя на пруд, сад, поле и прочие сельские красоты, а подобных франтиков за версту от дому буду встречать плетьми и собаками...». (Д. V, сц. 1).
«Не быть тебе в Москве, не жить тебе с людьми;
Подалее от этих хватов,
В деревню, к тётке, , в Саратов!
Там будешь горе горевать,
За пяльцами сидеть, за святцами зевать.
А вас, , прошу я толком,
Туда не жаловать ни прямо, ни проселком“.
В драме чувствуются «следы» чтения, повести А. Марлинского — «Изменник», где имеется тема вражды братьев из-за любимой женщины (Владимира и Михаила из-за Елены, дочери воеводы Волынского). Монологи Владимира во многом сходны с монологами Юрия, — в них та же ревность, негодование, жажда мести, разрыв братских уз и желание крови; но параллельных текстуалей с драмой Лермонтова в повести Марлинского не встречается196).
Общая картина обозрения литературных источников автобиографических драм Лермонтова дает возможность сделать некоторые выводы: все литературные источники эпизодичны, часто по своему содержанию они вполне отвечают автобиографическим темам драм, — русские источники использованы главным образом со стороны быта и общественности; реальное использование литературных источников предназначалось для заполнения автобиографически пустых мест в драмах; главным литературным источником, как и в первой драме «Испанцы», остались драмы Шиллера, которого вследствие этого можно назвать в плоскости драмы учителем Лермонтова; этому учителю Лермонтов остался верен на протяжении ряда лет.
Примечания
176) Соч. Лермонтова, ак. изд., т. III, стр. 104—105.
177
178) Iblid, стр. 141.
179) Соч. Лермонтова, ак. изд., т. III, стр. 137.
180) Нейман«Унив. Изв.», 1914 г. № 9, стр. 73, примечание 2-е).
181) Соч. Лермонтова, т. III, стр. 130.
182) Возможно, что именно в это время Лермонтов перечитывал Фонвизина, т. к. в 1829—30 г. сочинения Фонвизина были изданы в Москве.
183) Соч. Лермонтова, т. III, стр. 95.
184) Б. В. , Влияние Пушкина в творчестве Лермонтова («Универс. Изв.», 1914 г., № 9, стр. 73—74).
185) Полное собрание сочинений А. Марлинского. 3-е изд., 1838 г., т. I, стр. 96—130.
186) Полное собрание сочинений В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова, т. I, стр. 136.
187) «Литерат. Вестник»., т. V-й, 1903 г., кн. 4-я, стр. 451—456.
188
189) Ibid, стр. 131.
190) Биогр. Висковатов (6-й т. соч.), стр. 123.
191
192) (Литер. Вестник.», 1903 г., т. V, стр. 451 и 454.
193) «Универс. Известия.» 1914 г., № 9. Нейман, Влияние Пушкина в творчестве Л—ва, стр. 79.
194 Friedrichs von Schiller sämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
194a) Friedrichs von Schiller ämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
194b) Friedrichs von Schiller sämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
194c) sämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
194d) Friedrichs von Schiller sämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
194e Friedrichs von Schiller sämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
194f) Friedrichs von Schiller ämmtliche Werke. Achtes Bänden. Stuttgart. 1823 г., стр. 61, 62, 65, 66, 68, 71, 103, 104, 105.
195) Соч. Л—ва акад. изд., т. III-й стр. 344, 345, 346, 347, 349. Все отрывки из данного эпизода. Д. VI, сц. 1-я.
196) Сочинения А. Марлинского. 3-е изд. 1838 г. Ч. 8-я, стр. 150—158.
1*) Ст. Моор. — Возьми-ка «библию, Амалия и прочти мне историю Иакова и Иосифа: она меня всегда трогала, хотя тогда я еще и не был Иаковом.
Амалия— Которую же из них прочесть вам? (Берет „библию“ и перелистывает ее).
Ст. Моор. — Прочти мне о горести оставленного, когда он не нашел Иосифа между своими детьми...
Амалия (читает). — «Вземше же ризу Иосифову...»
Ст. Моор — Зверь лют снеде его, зверь восхити Иосифа!
Амалия (читает далее). — «И растерза Иаков ризы своя...»
Ст. Моор. — Перестань, перестань! — мне дурно!
(Перевод М. Достоевского).
Старый Моор (с воплем рвет на себе волосы). — Мое проклятие убило его! ввергло его в отчаяние!
3*) Моор. — И я сдержу то, что обещал тебе: возьми это себе, честный старик, за верховую лошадь (дает ему тяжелый кошелек). Я не позабыл тебя. (М. Д.)
4*) Фердинанд — ... Возьмите мою жизнь, если это может повысить вас. Жизнь я получил от вас... (М. Д.)
5*) Дюшен, Поэзия М. Ю. Лермонтова в ее отношении к русской и зап. -европ. литературам, стр. 76—77.
6*) Моор. — Люди! Люди! лживое, коварное отродье крокодилов. Вода — ваши очи, сердце железо!.. На уста поцелуй — кинжал в сердце!... Я привык сносить злость... Если любовь отца делается Мегерой: о, тогда пылай огнем мужское терпение, превращайся в тигра...
7*) Ферд. — Возьмите мою жизнь...
Жизнь я получил от вас...
8*) — Слышишь? Ты будешь там, или берегись моего гнева.
9*) Прочь эти камни! Они жгут адским огнем мое сердце.
10*) Беспокойно прохаживается взад и вперед. (Перевод Ф. Миллера).
Нет, то не он!.. И сердце вдруг от ужаса замрет... Какой совершила я шаг роковой?.. Вдруг об’ял небывалый страх... Чу! слышится голос! Ах, это мой друг.
12*) Беатриса (отступая с ужасом). — О горе мне! Что вижу я?
Дон-Цезарь— Не бойся, прелестная!.. Так ты — моя и прежде жизни сила умрет во мне, чем разлучусь с тобой. (Ф. М.).
13*) Она убегает в павильон.
14*) Беатриса. — О, боже! этот голос! Где мне скрыться?
! — Но почему-же ты знаешь этот голос?
Ведь он не может быть тебе знаком.
Беатриса. — Бежим скорей отсюда! Ах, не медли!..
Он раздражен; беги его! сокройся!
Не дай ему увидеть здесь себя!
(Ф. М.)
15*)
16*) Дон-Цезарь. — Что вижу я? она в его об’ятьях!
(подходит к Дону-Мануилу).
Так вот твоя любовь, змей ядовитый?
О, ненависть моя была глас бога!
Ступай же в ад, змеиная душа! (Закалывает его).
(Ф. М.).
17*) Моор. — Месть, месть, месть за тебя... Так я разрываю и до века братский союз...
18*) Франц. — Но точно ли вы здоровы, батюшка? Вы что-то бледны.
Ст. Моор. — Здоров. Что скажешь?
Франц— Пришла почта... письмо от нашего Лейпцигского корреспондента...
Ст. Моор (с живостью). — Вести о Карле?
Франц. — Гм! гм! — да вести. Но я боюсь... Не знаю... должен-ли... Ваше здоровье...