Заславский И.Я. - Три сюжета из ознобишинского архива

И. Я. ЗАСЛАВСКИЙ

ТРИ СЮЖЕТА ИЗ ОЗНОБИШИНСКОГО АРХИВА

Дмитрий Петрович Ознобишин (1804 — 1877) начал выступать в печати в 20-х гг. XIX в. («Вестник Европы», 1821; «Соревнователь», 1823 и другие издания), активно печатался в период со второй половины 1820-х до 1840-х гг.: отдельные издания (например, «Селам, или Язык цветов», 1830; «Гинекион», 1830 и др.), многочисленные публикации в журналах («Сын отечества», 1827; «Московский вестник», 1827, 1829; «Русский зритель», 1828; «Галатея», 1829 — 1830 и 1840; «Отечественные записки», 1839 — 1840; «Москвитянин», 1841 — 1846 и др.), альманахах («Северные цветы», 1826; «Урания», 1826; «Северная лира», 1827; «Альбом северных муз», 1828 и др.). Позднее (с конца 1850-х гг.) его имя лишь изредка появляется в печати.

«Мой поэт и полиглот», — обращался к Ознобишину Н. М. Языков. Ознобишин знал греческий и латинский, французский, немецкий, английский, итальянский, шведский языки; питая острый интерес к литературам Востока, овладел персидским и арабским языками. О серьезности его лингвистических занятий свидетельствует, в частности, составленный им персидско-русский словарь. Ознобишина настойчиво влекли к себе ориентальные темы и образы, в его переложениях впервые по-русски зазвучали произведения Хафиза, Низами, Саади. Восточные мотивы охотно разрабатывал он и в своих оригинальных стихотворениях.

Ознобишин переводил на русский Парни, Байрона, Ламартина, Шамиссо, Мура, Андре Шенье, Гейне и других. Ему принадлежат преимущественно любовные и пейзажные стихи, порой, однако, его лирика обращена и к общественной проблематике.

Высоко ценя фольклор, Ознобишин записывал русские песни, песни народов Поволжья,¹ был зачинателем чувашской фольклористики, переводил сербский эпос, собирал образцы украинских шуточных и сатирических песен. Об устойчивости его интереса к украинскому народному творчеству свидетельствует комментарий переводчика к повести шведского поэта И. Тегнера «Аксель», где Ознобишин указывает на «замечательное сходство» одного скандинавского предания с «таким же сохранившимся в малороссийской народной сказке о дивке-семилетке».²

В своей первой значительной статье «Литературные мечтания» (1834) Белинский, иронически говоря о «новых богах» (Кукольниках, Тимофеевых, Брамбеусах, Булгариных и т. п.), заступивших «вакантные места старых» и усиленно восхваляемых «ныне на наших литературных рынках», назвал Ознобишина среди литераторов, противостоявших «новым богам», рядом с Баратынским и Языковым.³ К «дружине молодых талантов», вышедшей на «литературную арену» «вслед за Пушкиным», Белинский относит Ознобишина и в обзоре 1840 г., вновь противопоставляя этому кругу «гг. Тимофеева и Кукольника, громко провозглашенных в одном журнале великими гениями».⁴

Поэтический талант Ознобишина был скромным, но в культурной жизни России 1830 — 1840-х гг. ему принадлежит определенное место.

Отмечаются точки соприкосновения с Лермонтовым в биографии Ознобишина (близкое знакомство с С. Е. Раичем, участие в одних и тех же журналах) и в его творчестве: картины Северного Кавказа (стихотворения «Кисловодск», «Пятигорск», «Кавказское утро», «Кавказская ночь», «Казбек», «Машук», «Нарзан» и т. п.), созвучные черты восточной образности и элементы таджикско-персидской лексики,⁵ французский перевод «Последнего новоселья», стихотворение 1841 г. «Две могилы», посвященное памяти Пушкина и Лермонтова и проникнутое высоким уважением к личности и поэзии Лермонтова.⁶

Судя по материалам ознобишинского архива, в семье Ознобишина царила атмосфера литературно-эстетических интересов: сестра поэта и его жена, Елизавета Александровна Ознобишина (урожд. Рогановская), занимались музыкой, переводами, вели дневники.

Сохранились беллетристические опыты Е. А. Ознобишиной — рукописи рассказов «Провинциал в Париже», «Любопытство», с обильной правкой Д. П. Ознобишина.⁷

В «путевом журнале» Е. А. Ознобишиной имеются записи, относящиеся к лету 1839 г. и представляющие несомненную ценность в качестве реального комментария к страницам о «водяном обществе» в «Княжне Мери». Приведем несколько отрывков.

«Июня 11, воскресенье, 8 часов утра. <...> Я надела ватное платье, батистовую манишку и батистовый чепчик, зонтик и ридикюль, и отправились втроем по ближайшей дороге к источнику по полугорью Машуки и вышли прямо к Михайловскому источнику, оттуда прямо пошли к Елизаветинскому. Там уже мы нашли большое общество гуляющих, но еще очень мало знакомых. Возвратясь домой, немного отдохнули и поехали в ванну, но только приехали очень рано и потому посидели в галерее. Тут почти, никого не было, но потом также пришли ожидатели ванны, потом пришел наш час, и мы пошли в ванну; вошедши в ванну, я взяла Жаночку, и он все время почти плакал, потом немного утешился, для первого раза он просидел 7¹/₂ минуты, и я его вынула; мы пробыли с ¹/₂ ... В пять часов мы стали собираться к источнику, я сначала одела Вареньку, она была очень мило одета: на ней было лиловое кисейное платье, розовая кокетка и зеленая шляпа с розаном; на мне было черное гроденаплевое, мантилья голубая, пелеринка и маленький голубой шарфик. Костюм мой был очень недурен; в этот вечер мы очень приятно погуляли, но еще очень мало приобрели знакомых; однако же с нами долго гулял Орлай, но он более говорил с Д<митрием> П<етровичем>. Возвратясь домой, напились кофе, и мне был сюрприз. Я узнала, что mon cher mari взял билет на Собрание. Это было для меня очень приятно; в девятом часу мы послали узнать, есть ли кто в Собрании. Нам сказали, что уже есть, и я начала одеваться: я надела gros-gros платье, белый шарф, на голову надела фероньерку и серьги бирюзовые, и отправились. Варенька была в том же костюме, только синельку надела на голову. Вошедши в залу, Варенька несколько сконфузилась. Мы приехали, еще танцевали вальс, потом скоро начали française. Я танцевала с каким-то уланом в ермолке. Кто в первый раз в Собранье в Пятигорске, тому покажется странным, бо́льшая половина мужчин в ермолках и в сюртуках, но те, которые танцуют, все в мундирах. С Варенькой танцевал капитан гвардейской артиллерии. Фамилия его Комсин, на вторую кадриль я была приглашена танцевать с каким-то статским франтом Туровским; мы с ним довольно говорили, он мне рассказывал про Липецкие Воды, что он недавно был там, что и там очень приятно, но только говорил мне, что там бо́льшая изысканность в туалете, что совсем, по моему мнению, нейдет; бо́льшая часть приезжающих на воды совершенно для лечения, и потому приличнее быть просто одетой; впрочем, мне не понравился господин Ту.... Как мы кончили эту française, mon mari подвел ко мне рекомендовать полковника и флигель-адъютанта начальника штаба Александра Семеновича Траскина, дальнего нашего родственника, он меня спрашивал, нравится ли мне здешнее Собрание. Я ему отвечала, что очень нравится. Он немного поговорил со мной, и я начала танцевать третью française с гвардейцем Ульяновым, очень приятной молодой человек довольно красивой наружности. Он меня спрашивал про Симбирск, но я ничего почти не могла ему передать об нем. Меня еще просили на четыре contredanse, но я отказала. Немного отдохнувши от третьей кадрили, мы поехали домой. Полковник проводил нас до кареты и очень пенял, что мы уехали рано, и сказал мне комплимент, что хорошенького понемногу.

Понедельник, 12 июня.

Я встала довольно рано и отправилась на ключ пешком по ближайшей дороге и довольно устала со всем тем, что три раза отдыхала; пришла к ключу и выпила свою порцию: ¹/₂ стакана — и отправилась ходить; с нами пошел гвардейской артиллерист Леонид Саввич Ивин, очень приятной человек, старый знакомый брату Николе. Мы с ним много и очень приятно говорили; я это утро провела чрезвычайно приятно, потом встретили Траскина, который также долго ходил с нами, но не скажу, чтобы наш разговор с ним был интересен для меня: беспрестанно слушать комплименты скучно. В восемь часов мы поехали домой. Жаночик ужасно был нам рад. В десятом часу мы поехали в ванну, и Ваня с удовольствием купался. После нее, как обыкновенно, отдыхаем. В пять часов опять к источнику, и опять уже там находишь пеструю толпу больных, опущающих свои стаканы, и некоторые говорят, что уже они пьют с удовольствием, но я до сих пор не могу еще привыкнуть к ней, сегодня я прибавила еще ¹/₂ стакана к моей порции, и вышло, что я пью 2¹/₂ стакана, но вот шесть часов, и призывный глас музыки зовет всех гуляющих на бульвар. Вместе с Ивиным мы отправились по извилистой дорожке сада прямо на бульвар, где уже очень довольно было гуляющих. Тут мы встретили Траскина, который также с нами гулял весь вечер, он был очень любезен, я с ним много говорила про Петербург. Для меня так приятен этот разговор. Он меня спрашивал, часто ли я бывала в театрах? видела ли я оперу «Жизнь за царя», восхищалась ли я ей? И точно он угадал мои мысли, я была очарована этой пьесой, особенно пением Петровой дуэтом Как мать убили у малого птенца. Я не могу равнодушно говорить о Петербурге; мне говорит Траскин, что если он болен, то никакие воды не могут излечить его, стоит только поехать в Петербург, и он здоров. Как он счастлив! Если бы все поездкой в Петербург могли излечиваться от болезни. Вечер этот проведен был очень в приятных разговорах. Пришедши домой, обыкновенное наше наслажденье — кофе маренковский или какао, и потом к Морфею до пятого часа утра...

Вторник. 13 числа, июнь.

Пятигорск.          

Mon mari пешком отправился на ключ. Я поехала в карете, но только сегодня я очень опоздала и много получила упреков в неточном исполнении предписаний доктора Рожера. По обыкновению, напившись воды, пошли ходить с нами Ивин и князь грузинский Эристов. Вот какое чудесное лицо! Какие глаза — это чудо! Мы сегодня утром не совсем много гуляли, рано уехали домой, В три часа ожидали Раевских, но, однако ж, они не были. В пять часов мы поехали на воды, от нас Ивин не отставал, признаюсь, его компания очень приятна, ужасный говорун, всегда находит, о чем говорить.

Четверг, 29 июня.

Журнал мой был так давно забыт! И вот некоторые воспоминания прошедшего. В продолжение этого времени я много сделала знакомства и непременно хочу поместить имена и фамилии моего нового знакомства. Может быть, когда-нибудь и увидимся... Первое мое знакомство было с Елизаветой Дмитриевной Дырда...».⁸

«Демона». Как известно, текст не напечатанной к тому времени поэмы получил распространение в многочисленных списках. Е. А. Ознобишина слышала поэму в чтении Н. Т. Аксакова.

Николай Тимофеевич — один из братьев С. Т. Аксакова, дядя Константина⁹ и Ивана Сергеевичей Аксаковых. Н. Т. Аксаков в определенной степени был причастен к литературной жизни, о чем свидетельствует его переписка. Так, например, в одном из писем 1840 г. он просит М. П. Погодина: «...заставьте же меня работать для „Москвитянина“. Мне приятно будет на что-нибудь ему годиться» — и информирует своего адресата: «Валуева опять нет дома, когда возвратится, передам ему ваше требование. К Жуковскому писали уже; буду писать сегодня же». Здесь же автор письма задает вопрос, подтверждающий, что он был в курсе некоторых литературных дел и событий: «Написали вы к Ивану?».¹⁰

Близкое знакомство Н. Т. Аксакова с Ознобишиным подтверждается некрологической заметкой о Н. Т. Аксакове: «По окончании выборной службы он жил в имении своем Карсунского уезда, вблизи приятеля своего, незабвенного поэта нашего Д. П. Ознобишина».¹¹

«После обеда я сидела в кабинете у Ник<олая> Тим<офеевича>, и он мне прочел из „Демона“ Лермонтова некоторые места, где Демон соблазняет Тамару полюбить и предаться ему, он читал это с такой восторженностью, с какой еще я никогда его не видела читающего и даже не читающего!».¹²

Третий лермонтовский «сюжет» в бумагах Ознобишиной, по-видимому, непосредственно связан с этим чтением «Демона». Подобно многим любительницам поэзии своего времени, Е. А. Ознобишина имела альбом «Собрание стихотворений разных авторов». В этой тетради был записан и полный текст поэмы «Демон».¹³

Текст поэмы в альбоме Ознобишиной восходит к восьмой редакции: в нем отсутствует диалог о боге («Зачем мне знать твои печали ~ Он занят небом, не землей!» — ст. 743 — 749). Отдельные же фрагменты совпадают с шестой редакцией (например, в эпилогической части поэмы строка «Когда-то в очередь свою» в отличие от последней редакции: «Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою» — 4, 217). Текст ознобишинской тетради имеет ряд явных описок (например: «Ночь луны, по влаге зыбкой» вм. «Но луч луны, по влаге зыбкой» — 4, 187; «Бесплодный взор его очей» вм. «Бесплотный взор его очей» — 4, 193; «И чудно напрягая слух» вм. «И чуткий напрягая слух» — 4, 198). Однако встречаются здесь и разночтения иного рода: это отдельные смысловые сдвиги или иные эмоциональные акценты.

Ограничимся несколькими примерами.

		Список
И звезды яркие как очи,		И звезды яркие, как очи
Как взор грузинки молодой!..		!..
(4, 185)
Но молви, кто ты? отвечай...		Но кто ты, кто ты? Отвечай...
(4, 202)
		Всё против воли невавидеть,
И всё на свете презирать!..		Всё безотрадно презирать!..
(4, 204)
		Ужели я тебе дороже
Всех не замеченных тобой?		Всех не замеченных тобой?
		Но ты всё понял, ты всё знаешь —
И сжалишься, конечно, ты!		И зло забудешь, верно, ты!
(4, 207)

«На склоне каменной горы», в тетради Ознобишиной обозначено «Эпилог».

Несомненно, список заслуживает тщательного текстологического анализа, что не входит сейчас в нашу задачу.

Цель настоящей публикации — включить в лермонтоведческий обиход некоторые материалы из необычайно интересного и еще совсем недостаточно освоенного архива Д. П. Ознобишина.

Сноски

¹ См.: Лит. насл. М., 1968, т. 79, с. 513 — 523.

²

³ Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1953, т. 1, с. 21.

⁴ Там же. М., 1954, т. 4, с. 342.

⁵ См.: Сердце брата. Душанбе, 1964.

⁶ См.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981, с. 353.

⁷ ИРЛИ, ф. 213, № 154.

⁸ Там же, ф. 213, № 152, л. 14 — 16 об.

⁹ «Мцыри».

¹⁰ ГБЛ, Пог./II, I, № 53, л. 1. Речь идет, видимо, об Иване Аксакова.

¹¹ «Внутренние известия», с. 3.

¹² ИРЛИ, ф. 213, № 152, л. 25 об.

¹³ Там же, № 153, л. 53 — 72.