Пригороды
Ленинграда
Петродворец (быв. Петергоф)
Петродворец (быв. Петергоф). Город, известный одним из наиболее значительных в стране архитектурно-парковых ансамблей XVIII—XIX веков. Поблизости находился военный лагерь, куда Лермонтов в 1833 и 1834 годах выезжал со Школой юнкеров на летние учения. В 29 километрах западнее Ленинграда, проезд с Балтийского вокзала.
Знакомство Лермонтова с Петергофом состоялось, вероятно, еще в первые дни пребывания в северной столице.
Проспект Стачек (быв. Петергофская дорога). Дача Мордвиновых, где жила В. Н. Столыпина, вдова брата Е. А. Арсеньевой. Располагалась по правую сторону нынешнего проспекта, недалеко от того места, где теперь находится Кировский завод.
За Нарвскими воротами начиналась аристократическая загородная местность. Петергофская дорога была застроена роскошными дворянскими усадьбами, окруженными парками с беседками, прудами, фонтанами. Здесь и жила В. Н. Столыпина, которую Лермонтов вместе с бабушкой навестил, приехав из Москвы в Петербург.
Вера Николаевна была дочерью Николая Семеновича Мордвинова, известного государственного деятеля, автора конституционных проектов. Ее мужа, Аркадия Алексеевича Столыпина, уважали в декабристских кругах. После смерти Столыпина К. Ф. Рылеев обратился к вдове со стихотворением «Вере Николаевне Столыпиной».
ЛЕРМОНТОВСКИЕ МЕСТА ПРИГОРОДОВ ЛЕНИНГРАДА
Встречи с В. Н. Столыпиной были интересны Лермонтову, так как она могла многое рассказать о людях, связанных с восстанием декабристов. И понятно, почему о визите к ней в первом письме Лермонтова из Петербурга к С. А. Бахметевой говорится особо.
Во время посещения В. Н. Столыпиной состоялась встреча и с ее сыном Алексеем Аркадьевичем, прозванным потом Монго. Лермонтов вместе с ним будет учиться в Школе юнкеров, служить в Гусарском полку. Столыпин (Монго) был секундантом поэта на обеих его дуэлях. И хотя есть основания подозревать, что не всегда он относился к Лермонтову вполне доброжелательно, тот доверял ему до самой гибели.
От дачи Мордвиновых до Петергофа было около 20 верст, возможно, именно отсюда Лермонтов с Е. А. Арсеньевой и отправился в Петергоф.
Монплезир. С террасы этого небольшого построенного Петром I дворца открывался вид на теряющуюся в дымке гладь Финского залива. У Монплезира лодочники предлагали морскую прогулку.
Юный Лермонтов давно мечтал о встрече с морем. По описаниям в романтической поэзии оно представлялось ему бушующим, вечно мятежным и полным тайн. Стихотворение В. А. Жуковского о море он читал на торжественном акте в Московском пансионе с таким чувством, что вызвал громкие аплодисменты. Со словом «море» связывались пушкинское «Прощай, свободная стихия...» и океан в поэмах Байрона.
И вот мечта сбылась, в письме к С. А. Бахметевой он сообщает, что даже «на лодке ездил в море». Но первая встреча несколько разочаровала поэта:
Но кто поэта обманул?..
Я в роковом его просторе
Великих дум не почерпнул;
.....................
(На зло былым и новым дням)
Я не завидовал как прежде,
Его серебряной одежде,
Его бунтующим волнам.
«Бунтующие волны», надо думать, появились благодаря традиции романтической поэзии, а не под влиянием увиденного: Е. А. Арсеньева ни за что не разрешила бы внуку сесть в лодку, если бы море было неспокойно.
Но пока он стоял на берегу, вглядываясь в туманную даль, возможно, уже рождался лермонтовский «Парус», который станет для многих поколений русских читателей выражением свободолюбивых, революционных настроений.
Бывшее учебное поле лейб-гвардии Драгунского полка (ныне на этом месте сквер, который тянется вдоль ул. Коминтерна от бульв. Разведчиков до Озерковской ул.). Здесь в палаточном лагере, Лермонтов, поступивший в Школу юнкеров, дважды (в 1833 и 1834 годах) проводил полтора-два летних месяца.
19 июня 1833 года по Школе был отдан приказ на следующий день выступить через Нарвскую заставу и следовать этой знакомой Лермонтову дорогой мимо дачи Мордвиновых — в сторону Петергофа, где находился летний лагерь юнкеров. Первая ночевка была в Лигове, вторая — в Ижорке близ Стрельны, на третий день вступили в Петергоф.
Уже по возвращении в Петербург Лермонтов так описывал свое лагерное житье в письме к М. А. Лопухиной: «Я не подавал о себе вестей с тех пор, как мы отправились в лагерь, да и, право, мне бы это не удалось при всем моем желании. Представьте себе палатку в 3 аршина в длину и ширину, в 21/2 в вышину, в которой живет три человека со всей поклажей и доспехами, как-то: сабли, карабины, кивера и проч., и проч. Погода была отвратительная из-за нескончаемого дождя, зачастую по два дня сряду мы не могли просушить платье; тем не менее эта жизнь мне отчасти нравилась; вы знаете, милый друг, что у меня всегда было пристрастие к дождю и грязи, и теперь, по милости божьей, я насладился этим вдоволь».
Неподалеку от лагеря сняла дачу
Автограф стихотворения «Парус».
Акварель М. Ю. Лермонтова. 1828—1832
А. А. Столыпин (Монго).
Петергоф. Терраса Монплезира.
Раскрашенная литография. 30-е гг. XIX в.
Е. А. Арсеньева. Товарищ Лермонтова по юнкерской школе вспоминал впоследствии: «Живя каждое лето в Петергофе, близ кадетского лагеря, в котором в это время стояли юнкера, она ‹Е. А. Арсеньева› особенно бывала в страхе за своего внука, когда эскадрон наш отправлялся на конные учения. Мы должны были проходить мимо ее дачи и всегда видели, как почтенная старушка, стоя у окна, издали крестила своего внука и продолжала крестить всех нас, пока длинною вереницею не пройдет перед ее домом весь эскадрон и не скроется из виду».
Среди будней лагерной жизни юнкеров ждало и развлечение: 1 и 2 июля им разрешалось принять участие в ежегодных народных гуляньях в Петергофском парке. Правда, идти можно было «не иначе как командами, при офицерах», поодиночке же, как гласил приказ, выходить из лагеря строго запрещалось.
Сохранилось немало восторженных описаний современниками многолюдной толпы, иллюминации, затейливого фейерверка. Лермонтов же в озорной поэме «Петергофский праздник» только мельком упомянул
Узоры радужных огней,
Дворец, жемчужные фонтаны,
на фоне которых
Толпа валит вперед, назад,
Толкается, зевает праздно.
Пушкин (быв. Царское Село). Город, в связи со столетием со дня гибели А. С. Пушкина названный его именем, интересен и тем, что здесь в лейб-гвардии Гусарском полку служил Лермонтов. В 24 километрах к югу от Ленинграда, проезд с Витебского вокзала.
В ноябре 1834 года Лермонтов был выпущен из Школы юнкеров корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк, стоявший в Царском Селе. Здесь он служил, выезжая в Петербург, до весны 1837 года (до первой ссылки), и, может быть, это были наиболее благополучные, хотя в творческом отношении не самые продуктивные, годы жизни поэта.
По возвращении из кавказской ссылки, после недолгого пребывания в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку, стоявшем под Новгородом в Селищах, Лермонтов вернулся в свой полк, и годы с мая 1838-го до начала 1840-го — время творческой зрелости поэта — опять связаны с Царским Селом.
В Царском Селе стояло несколько гвардейских полков. Этот прекрасный город с его дворцами и роскошными парками был также излюбленной дачной местностью, куда на лето съезжалась самая привилегированная часть петербургского общества, в том числе и подлинные носители русской культуры. Здесь после первой ссылки Лермонтов познакомился с семейством Карамзиных, что способствовало приобщению его к этой среде.
София. Превратившийся в район Царского Села когда-то самостоятельный уездный город известен как место, где был расквартирован полк Лермонтова. Чтобы попасть сюда, от привокзальной площади города Пушкина, нужно идти по Советскому (быв. Софийскому) бульвару. Деревья здесь посажены при Лермонтове садовым мастером Ляминым для соединения со старым бульваром, начинавшимся от Московского (быв. Павловского) шоссе, до перехода в Парковую (быв. Волконскую) улицу.
Лермонтовская (быв. Гусарская) улица. Казармы лейб-гвардии Гусарского полка (не сохранились) располагались здесь напротив Екатерининского парка, южнее Большого пруда.
Здания казарм лермонтовского времени просуществовали недолго. Они были деревянные, только штаб полка занимал каменные здания, соединенные высокой стеной, по Парковой (быв. Волконской) улице, 42—44. В деревянных казармах было несколько помещений для офицеров, но большинство из них снимали квартиры.
на них арест.
Но Лермонтов, который перед этим заболел, жил в Петербурге. Веймарн нашел квартиру нетопленной, а ящики стола пустыми.
Улицы Коммунаров (быв. Большая) и Первого мая (быв. Конюшенная). В доме (не сохранился) на их пересечении жил после первой ссылки Лермонтов вместе с А. А. Столыпиным (Монго) и штаб-ротмистром лейб-гвардии Гусарского полка А. Г. Столыпиным, по совету которого поэт в свое время поступил в Школу юнкеров.
В мемуарах о Лермонтове говорится, что жил он со Столыпиным и «на углу Большой и Манежной улиц». Но адрес этот не вполне ясен, так как Манежная находилась в Софии между Волконской и Артиллерийской улицами и с Большой не пересекалась. Главное, на ней не было ни одного жилого дома — только казармы, конюшни, манежи. Вероятно, современники Лермонтова называли Манежной Конюшенную улицу, так как на ее углу находился манеж, и поэт жил на пересечении Большой с этой улицей. Дома на этом перекрестке были деревянные и, естественно, не сохранились.
Поскольку Лермонтов, а также А. А. Столыпин (Монго) пользовались авторитетом в полку, их квартира превратилась в своего рода офицерский клуб. Независимость и сплоченность этой компании очень не нравилась великому князю Михаилу Павловичу, и он не раз грозил, что «разорит это гнездо».
Внешне Лермонтов вел в Царском Селе тот же образ жизни, что и большинство его товарищей по полку, но внутренне, несомненно, был чужд им. В эти годы он работает над значительнейшими своими произведениями. Многие из его сослуживцев были уверены, что занятия литературой несовместимы с достоинством офицера. И, как вспоминает современник, Лермонтов старался уклониться от чтения своих стихов однополчанам.
Комсомольская (быв. Садовая) улица, 18. Бывший дворцовый манеж (сейчас здесь спортивный зал Ленинградского сельскохозяйственного института), где устраивались своеобразные представления наездников и наездниц — «карусели». Это здание было построено архитектором И. В. Нееловым в 1786 году, а в 1819—1820 годах капитально перестроено и расширено по проекту В. П. Стасова.
Вскоре после знакомства С. Н. Карамзина пригласила поэта участвовать в любительском спектакле и «карусели» в паре с младшей сестрой Софьи Николаевны Лизой.
Вот как описывала С. Н. Карамзина представление в манеже:
«Там было, я думаю, около двухсот зрителей, которым отвели места за барьером. Манеж был очень красиво освещен, гремела музыка, гусары были в своих красных мундирах; все имело радостный и праздничный вид. Я вскочила на лошадь, вверив себя богу, и он меня не оставил... Мы удивительно точно выполнили ужасно трудные фигуры — такие, как «восьмерка», «мельница», «цепь»... (Поскольку бедного Лермонтова не было, кавалером у Лиз был другой гусар, некий г. Реми.)».
Лермонтов не участвовал в «карусели», так как находился в это время под арестом на гауптвахте.
Фуражная улица. За нею, южнее казарм, простиралось обширное учебное поле. Значительную часть служебного времени офицеров занимали строевые учения, утомительные и однообразные, но которым тогда в армии и особенно при дворе придавали большое значение. «Ученье и маневры производят только усталость», — жалуется Лермонтов другу в 1838 году и признается, что даже просился обратно на Кавказ, но его не пустили.
Бессмысленные строевые занятия так надоели поэту, что он демонстративно нарушал установленную форму. Однажды он явился на развод (торжественную смену караула) в присутствии великого князя Михаила Павловича с короткой, почти игрушечной, саблей, был арестован на 15 суток и немедленно отправлен на гауптвахту.
в обоих, Софья Николаевна в письме к сестре называет его «главным актером». В одной пьесе («Карантин» Скриба и Мазера) Лермонтову была поручена роль негоцианта, во второй — ревнивого мужа.
Но растерянность С. Н. Карамзиной при известии об аресте поэта не сравнить с горем Е. А. Арсеньевой: в день своего рождения Лермонтов не мог приехать на устроенный ею вечер. Сначала причину от нее скрыли, объяснив, что он по службе должен быть в Царском Селе, но пребывание на гауптвахте затянулось, пришлось сказать всю правду. Это произвело на Елизавету Алексеевну ужасное впечатление, ей стало дурно.
Узнав об этом, Лермонтов просил коменданта отпустить его на несколько часов, чтобы навестить бабушку и успокоить ее, но тот не посмел нарушить приказ великого князя. Не помогло и письмо к командиру полка М. Г. Хомутову. Тогда Лермонтов написал отчаянное письмо своему двоюродному дяде А. И. Философову, занимавшему значительное положение при дворе.
Наконец утром 11 октября по железной дороге Лермонтов отправился в Петербург на свидание с бабушкой. Его спутниками оказались С. Н. Карамзина и князь С. Д. Абамелек-Лазарев, корнет Гусарского полка. Под арестом Лермонтов провел почему-то не 15, а 21 сутки.
Парковая (быв. Волконская), 42. На углу этой и Огородной (быв. Софийской) улиц в доме с башенкой помещалась гауптвахта лейб-гвардии Гусарского полка. Перед домом была будка и стоял часовой.
По свидетельству современников, поэт провел на гауптвахте немало времени.
Правда, под арестом Лермонтов не терял времени даром. На гауптвахте он написал маслом картину, изображающую кавказский пейзаж, арбу с сидящей в ней женщиной, всадников, для А. М. Верещагиной, своей московской родственницы. Эта картина теперь находится в Доме-музее М. Ю. Лермонтова в Москве.
Парки и дворцы города Пушкина (быв. Царского Села). Может быть, из окна гауптвахты Лермонтову был виден Екатерининский парк. Знаменитые царскосельские парки начинались по другую сторону Парковой (быв. Волконской) улицы. От ближайших ворот за Большим прудом среди зелени деревьев уже виден портик Камероновой галереи, а если обогнуть пруд, пройдя мимо растреллиевского павильона Грот, то справа откроется грандиозный, величественный фасад Екатерининского дворца. Это один из ярчайших образцов русского барокко. В середине XVIII века он был заново перестроен В. В. Растрелли. Подъездная аллея вела к фасаду, обращенному к Александровскому саду.
Лермонтов часто бывал в царскосельских парках. Здесь однажды встретил он товарища своих пансионских лет художника М. Е. Меликова.
М. Ю. Лермонтов в вицмундире лейб-гвардии Гусарского полка.
Портрет работы Ф. О. Будкина. Масло. 1834
г. Пушкин (быв. Царское Село). Павильон Верхняя ванна.
Павильон Грот
Тот вспоминал впоследствии: «Царскосельский сад, замечательный по красоте и грандиозности, привлекал меня к себе с карандашом в руке. Живо помню, как, отдохнув в одной из беседок сада и отыскивая новую точку для наброска, я вышел из беседки и встретился лицом к лицу с Лермонтовым после десятилетней разлуки. Он был одет в гусарскую форму. В наружности его я нашел значительную перемену. Я видел уже перед собой не ребенка и юношу, а мужчину во цвете лет, с пламенными, но грустными по выражению глазами, смотрящими на меня приветливо, с душевной теплотой. Казалось мне в тот миг, что ирония, скользившая в прежнее время на губах поэта, исчезла. Михаил Юрьевич сейчас же узнал меня, обменялся со мною несколькими вопросами, бегло рассмотрел мои рисунки, с особенной торопливостью пожал мне руку и сказал последнее прости...»
Лермонтов, несомненно, хорошо знал Екатерининский дворец, но чаще ему приходилось бывать в Александровском: именно здесь несли дежурство офицеры гвардейских полков. Во времена Лермонтова от Екатерининского дворца к Александровскому вела прямая аллея. Сейчас, следуя от дворца к дворцу, нужно перейти Комсомольскую улицу и пересечь лицейский садик по диагонали.
Александровский дворец построен в строго классическом стиле архитектором Дж. Кваренги. Строительство закончено в 1796 году. Перед колоннадой в средней части дворца до 1847 года была замощенная площадка для показательных учений и парадов.
Китайская деревня
Китайская деревня находится в Александровском парке возле границы с Екатерининским, к западу от него, неподалеку от Большого каприза и Скрипучей беседки. Строительство ее было начато в 80-е годы XVIII века. Архитектор Ч. Камерон, отдавая дань модному тогда увлечению, создал проект восемнадцати домиков в «китайском» стиле. Деревню должны были окружать галереи, поднятые на столбах. Проектировалась и восьмиярусная пагода. Но построили только восемь домиков, да и те не успели отделать так, как задумал Камерон, — они использовались под квартиры и придворные службы. На месте круглого храма, который по проекту Камерона должен был стоять в центре деревни, поставили небольшой восьмигранный павильон — Ротонду (архитектор В. П. Стасов).
В 30-е годы здесь давали балы для избранного общества. С одного такого бала Лермонтов был отправлен под арест за неформенное шитье на воротнике и обшлагах мундира.
Царское Село. Екатерининский дворец. Литография 1830-х гг.
Екатерининский дворец в Пушкине (быв. Царском Селе). Современная фотография
С. Н. Карамзина.
Акварель Т. Райта. 1844
г. Пушкин (быв. Царское Село). Камеронова галерея
Камеронова галерея в Царском Селе. Гравюра Галактионова
Именно в Ротонде поэта представили Е. А. и С. Н. Карамзиным, и с тех пор он постоянно бывал у них.
Автора стихотворения «Смерть поэта» встречали с уважением и сочувствием в кругу близких друзей Пушкина. Знакомство с Карамзиными сближало Лермонтова с избранным петербургским обществом, с известными писателями того времени: В. Ф. Одоевским, П. А. Вяземским, В. А. Соллогубом, И. П. Мятлевым, Е. П. Ростопчиной и др.
Очарованный доброжелательством, приветливостью, особым к нему расположением Софьи Николаевны, которая и была истинной хозяйкой в доме Карамзиных, поэт бывал здесь не только как посетитель знаменитого литературного салона, но и запросто в дневные часы.
Софья Николаевна восторженно относилась к Лермонтову, человеку и поэту, о чем свидетельствует ее переписка. В письме к Е. Н. Мещерской 4 ноября 1838 года она так оценила талант Лермонтова: «Поистине блестящая звезда восходит на нашем ныне столь бледном и тусклом небосклоне».
Царскосельская железная дорога. Раскрашенная литография. 1837
Первая в России железная дорога. «...мы в два часа пополудни — сестрица, Маша, я и Яким Хастатов — пустились по железной дороге и в 36 минут были там... Представь себе, Елизавету Алексеевну по железной дороге насилу втащили в карету... Итак, все обедали с обыкновенным тебе известным шумом, спором Афанасия. А Философов не обедал, а так приходил... Очень много смеялись и, как ты знаешь, спорили, кричали... Яким Хастатов, и Миша Лермонтов проводил нас и пробыл с нами до время отъезда».
В письме Верещагиной не случайно такое внимание обращено на то, что ехали по железной дороге. Железная дорога, соединившая Царское Село сначала с Павловском, а затем и с Петербургом, вызвала всеобщий интерес.
Между Павловском и Царским Селом поезда ходили с осени 1836 года, но паровоза тогда еще не было. Два вагона, в которых помещалось около ста человек, галопом везла пара лошадей. Это была демонстрация эффекта рельсового пути.
30 сентября 1837 года состоялось торжественное открытие дороги. Поезд состоял из вагонов трех типов. Первый, самый комфортабельный, назывался каретой (вот почему в письме Верещагиной говорится о карете). Потом шел дилижанс, а в хвосте был открытый — «для простого народа».
Современники с восторгом писали о необыкновенной быстроте езды по железной дороге. Даже вид паровоза и клубы дыма, освещенные огнем топки, приводили публику в восхищение. Но поначалу ездить по железной дороге многие опасались. Елизавета Алексеевна даже взяла с внука слово, что он никогда не воспользуется этим видом транспорта, но со временем, судя по письму Верещагиной, и ее, хотя с трудом, уговорили поехать.
— это вокзальный павильон. Был он деревянный, построенный, по утверждениям современников, с большим изяществом, окружен клумбами благоухающих цветов и эспланадами, покрытыми красным песком. Здесь был просторный зал ожидания, желающие могли в нем и пообедать.
Красносельский район Ленинграда (быв. Красное Село, пригород Петербурга). Лермонтов вместе со своим полком участвовал в проходивших здесь летом традиционных военных маневрах. Проезд по железной дороге с Балтийского вокзала, а также автобусом.
Военный лагерь тянулся от северной части Дудергофского озера по двум грядам холмов, которые теперь хорошо видны из окон поезда по обе стороны железной дороги (тогда не существовавшей). Ближайшая к железной дороге гряда и сейчас носит название Лагерной. Кавалерия располагалась в палаточном лагере у въезда в Красное Село со стороны Петербурга около Павловской слободы.
В лагерь полк выступал в середине июня, а возвращался в Царское Село в начале августа. В это время обычно тихое и захолустное Красное Село преображалось.
Известны два рисунка поэта: «Маневры в Красном Селе» (утрачен во время Великой Отечественной войны) и «Бивуак лейб-гвардии Гусарского полка под Красным Селом». Представляя живые сценки лагерной жизни, оба рисунка передают характерный для окрестностей Красного Села холмистый пейзаж.
Эпизод из маневров в Красном Селе.
С утраченного оригинала М. Ю. Лермонтова. Сепия. 1834—1835
Полк попеременно то выезжал в красносельский лагерь, то располагался в близлежащих селениях. В 1836 году Лермонтов с полком находился в селе Копорском, откуда однажды он с А. А. Столыпиным (Монго) совершил поездку на дачу Моисеева к жившей там балерине Екатерине Егоровне Пименовой. Это приключение с юмором описано в поэме «Монго».
В этот пригород Петербурга Лермонтов часто приезжал из Царского Села, особенно в 1838—1839 годах, когда он, по его словам, «кинулся в большой свет» и бывал на великосветских приемах, балах, обедах. В 26 километрах от Ленинграда, проезд с Витебского вокзала.
В Павловске в XVIII—XIX веках был создан оригинальный архитектурно-парковый ансамбль. Архитектурные памятники работы выдающихся мастеров XVIII века Ч. Камерона, В. Бренна, Дж. Кваренги, А. Н. Воронихина органично сочетаются с пейзажным парком, разбитым по проекту П. Гонзаго. Архитектор-декоратор стремился опоэтизировать естественный пейзаж: группы деревьев и кустарников, цветущий луг, непринужденно вьющуюся между холмами дорожку, пологие берега тихой реки. Поэтичность и интимность павловского парка не случайно оказались особенно близки В. А. Жуковскому. Он не только воспел Павловск во многих стихотворениях, но и создал ряд пейзажных рисунков.
В 30-х годах Павловск уже пережил свой расцвет и как аристократическая дачная местность уступал первенство Царскому Селу. Тем не менее поездки сюда были обычным развлечением привилегированных царскосельских дачников, и здесь было немало фешенебельных дач.
Павловские дачи
Проводила лето здесь и семья Алексея Николаевича Оленина, историка, археолога, художника, одного из самых образованных людей своего времени. Оленин был директором Публичной библиотеки и президентом Академии художеств. В течение многих лет в Приютине, его усадьбе, собирались музыканты, художники, писатели. Здесь бывали В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, Н. И. Гнедич, И. А. Крылов, А. Мицкевич, П. А. Вяземский, М. И. Глинка и другие деятели культуры. В 1828 году частым гостем Приютина был А. С. Пушкин, влюбленный в Анну Алексеевну, младшую дочь Оленина.
К 1838 году дела Олениных пришли в упадок, с Приютином пришлось расстаться. Анна Алексеевна, которой теперь уже перевалило за тридцать, была в самых дружеских отношениях с Лермонтовым. Об этом свидетельствует непринужденный тон его стихотворения, с которым он приехал к ней в Павловск в день ее рождения — 11 августа 1839 года:
Ах! Анна Алексевна,
Какой счастливый день!
«Во вторник я обедала в Павловске у кн. Щербатовой-Штерич. Ты меня спросишь: по какому случаю? Понятия не имею. Но я никак не могла отказаться, потому что она настоятельно просила меня об этом и сама за мной приехала. Там были ее престарелая бабушка с седыми волосами и румяными щеками, Антуанетт Блудова, Аннет Оленина и Лермонтов (можешь себе вообразить смех, любезности, шушуканье и всякое кокетничание — живые цветы, которыми украшали волосы друг у друга, словом the whole array1 обольщения, что мешает этим дамам быть приятными, какими они могли бы быть, веди они себя проще и естественнее, ведь они более умны и образованны, чем большинство петербургских дам)».
. Во времена Лермонтова был излюбленным местом прогулок. Построен осенью 1836 года, когда Павловск соединила с Царским Селом первая в России железная дорога. Его здание в XIX веке несколько раз перестраивалось, а в годы Великой Отечественной войны было разрушено до основания и не восстанавливалось. Теперь это место для гуляний между спортивной площадкой, летним театром и эстрадой.
Железная дорога абсолютно прямой линией пересекала павловский парк, проходила около самого Круглого зала и заканчивалась у Вокзального пруда, где поезд разворачивался. Станционное здание соединялось с вокзалом, который представлял собой огромный павильон, имевший форму полукруга. Он состоял из круглой залы, предназначавшейся для обедов, балов и концертов, двух боковых залов меньшего размера и двух зимних садов. В двух флигелях находились комнаты для приезжающих. Все здание опоясывала галерея. Перед вокзалом среди роскошных клумб били два фонтана. Здесь звучала музыка, привлекая многочисленное общество. Но специального концертного зала в те годы еще не было: музыканты помещались на хорах, и их слушали как обедающие в зале, так и гуляющие по галерее. В ясные летние дни из Петербурга приезжало в павловский парк множество народа, в том числе людей незнатных, и общество на балах в Павловске бывало самым разнообразным. Поэтому С. Н. Карамзина даже жаловалась, что здесь можно потеряться среди незнакомых.
В одном из своих писем Софья Николаевна рассказала, как в Павловском вокзале Лермонтова знакомили с Натальей Яковлевной Плюсковой, немолодой высокопоставленной дамой, близкой к литературным кругам:
« целый день у нас была м-ль Плюскова... Она обедала у нас, а потом мы повели ее в Павловский вокзал, где я очень приятно провела два часа, гуляя и болтая с Шевичами, Озеровыми, Репниным и Лермонтовым. М-ль Плюскова непременно желала познакомиться с последним, повторяя мне раз десять по своей привычке: «Ведь это еройероем» (ты ведь знаешь, она не произносит начальную букву). И снова: «Ах, это поэт, это ерой! Вы должны бы мне представить вашего ероя». Я вынуждена была это сделать, но при этом, опасаясь какой-нибудь выходки с его стороны, — ведь я еще прежде грозила ему этим знакомством, а он ответил мне гримасой— я вдруг краснею как маков цвет, в то время как она расточает ему комплименты по поводу его стихов. Он раскланивается перед ней и восклицает, глядя на меня: «Софья Николаевна, отчего вы так покраснели? Мне надобно краснеть, а не вам». И как объяснишь это смущение м-ль Плюсковой, увидевшей в нем новое доказательство моей страсти к не слишком скромному «ерою», который этим забавлялся?»
В Павловском вокзале выступал цыганский хор Ильи Соколова. В его программу входили русские народные песни, отрывки из опер, романсы. Товарищ Лермонтова по полку вспоминал:
«В Гусарском полку... было много любителей большой карточной игры и гомерических попоек с огнями, музыкой, женщинами и пляской. У Герздорфа, Бакаева и Ломоносова велась постоянная игра, проигрывались десятки тысяч, у других — тысячи бросались на кутежи. Лермонтов бывал везде и везде принимал участие, но сердце его не лежало ни к тому, ни к другому. Он приходил, ставил несколько карт, брал или давал, смеялся и уходил. О женщинах, приезжавших на кутежи из С. -Петербурга, он говаривал: «бедные, их нужда к нам загоняет», или: «на что они нам? у нас так много достойных любви женщин». Из всех этих шальных удовольствий поэт более всего любил цыган. В то время цыгане в Петербурге только что появились. Их привез из Москвы знаменитый Илья Соколов, в хоре которого были первые по тогдашнему времени певицы: Любаша, Стеша, Груша и другие, увлекавшие не только молодежь, но и стариков на безумные с ними траты. Цыгане, по приезде из Москвы, первоначально поселились в Павловске, где они в одной из слободок занимали несколько домов, а затем уже, с течением времени, перебрались и в Петербург. Михаил Юрьевич частенько наезжал с товарищами к цыганам в Павловск, но и здесь, как во всем, его привлекал не кутеж, а их дикие разудалые песни, своеобразный быт, оригинальность типов и характеров, а главное, свобода, которую они воспевали в песнях и которой они были тогда единственными провозвестниками. Все это он наблюдал и изучал и возвращался домой почти всегда довольный проведенным у них временем».
Лермонтов ответил: «А вот послушай!» — и велел спеть. Начала песни Дмитрий Аркадьевич припомнить не мог, он вспомнил только несколько слов ее: «А ты слышишь ли, милый друг, понимаешь ли...» — и еще: «Ах ты, злодей, злодей...» Вот эту песню он особенно любил и за мотив и за слова.
Очевидно, имелась в виду одна из русских городских песен («Слышишь ли, мой сердечный друг»), исполнявшихся в цыганских «транскрипциях» впервые хором Ильи Соколова. Эта песня долгое время оставалась в репертуаре цыган, жила в новых исполнительских версиях. Цыганские певцы часто импровизировали, мастерски перестраивали русские песни, в том числе и эту:
Ах ты, злодей, ты, злодей,
Во моем ли саду
Соловей поет.
Громко свищет.
Слышишь ли,
Разумеешь ли,
Жизнь, душа моя?
Примечания
1 Все средства .