ПИСЬМО Н. МОЛЧАНОВА К В. В. ПАССЕКУ О ПОСЛЕДНИХ
ДНЯХ И ГИБЕЛИ ЛЕРМОНТОВА
Публикация В. Смотрова
Пятигорск, 27-го июля 1841 г.
Письмо мое, добрый и любезный Вадим Васильевич, встретит вас в Пятигорске, а я тем временем буду направляться в Москву. Последние дни пребывания моего здесь были весьма печальны: смерть Лермонтова, смерть нашего незабвенного Иустина Евдокимовича, все это было в последние дни.
СЛУГА ЛЕРМОНТОВА ХРИСТОФОР САНИКИДЗЕ
Акварель Г. Гагарина
Русский музей, Ленинград
О Лермонтове, о кончине его, вы узнаете здесь все точно. Бедный поэт! Проживи он далее, что было бы! Иустин Евдокимович привез ему от бабушки его гостинца и письма. Иустин Евдокимович сам пошел к нему и, не застав его дома, передал слуге его о себе и чтоб Лермонтов пришел к нему в дом Христофоровых. В тот же вечер мы видели Лермонтова. Он пришел к нам и все просил прощенья, что не брит. Человек молодой, бойкий, умом остер. Беседа его с Иустином Евдокимовичем зашла далеко за полночь. Долго беседовали они о Байроне, Англии, о Беконе. Лермонтов с жадностью расспрашивал о московских знакомых. По уходе его Иустин Евдокимович много раз повторял: «что за умница».
На другой день поутру Лермонтов пришел звать на вечер Иустина Евдокимовича в дом Верзилиных, жена Петра Семеныча велела звать его к себе на чай. Иустин Евдокимович отговаривался за болезнью, но вечером Лермонтов его увез и поздно вечером привез его обратно. Опять восторг им: «Что за человек! Экой умница, а стихи его — музыка, но тоскующая».
Через несколько дней Лермонтова убили, что Иустина Евдокимовича потрясло. Чрез шесть дней закрыл глаза здесь навсегда и наш незабвенный Иустин Евдокимович.
Теперь, когда уже нет его, хочется о нем сказать многое. Не только мы с вами потеряли его. Бедные люди, коих много, коих он содержал и не оставлял в беде, потеряли в нем многое. У этого большого человека на вид была душа ребенка. Помните его, тому лет десять назад, когда все мы вместе заняты были в холерных больницах на Якиманке и Ордынке. Как он ценил и любил вас, Вадим Васильевич, добровольно пришедшего на это дело, не боясь пожертвовать собой. Как были вы много заняты несколькими делами. Вы были в больнице и сиделкой и сторожем и главным лицом канцелярии, иногда и больницы, и давали себя на опыты.
За несколько дней до кончины он добром вспомнил о вас. Какой это был крепкий и сильный человек, его здоровье казалось каменным, а что сделала с ним болезнь его. Помните его здоровым, по улицам в Москве, зимой, шуба на распашку, даже ежели и лютый мороз; идет он себе, казалось, важно выступая с палкой.
Весной, ходя в сером цвете и пряча длинные волосы под шляпу, он также с важностью выступал с палкой, а дворники видели в нем актера.
Бывают чудеса, хороший и чистый он был человек, но причаститься отказался. Господь с ним. Это его убеждения. Не нам судить его. Бумаги его все соберу и сохраню у себя до вашего приезда. Несколько человек проводило его и схоронили мы его немного поодаль от Лермонтова, влево. Лицо его не изменилось. Только глаз больной опал. Что писать еще вам? Тяжесть потери человека, которому обязан многим, велика, в память его хочется делать добро и быть лучше и чище.
Прощайте, добрый Вадим Васильевич, да сохранит вас господь.
Готовый к услугам Н. Молчанов
Комментарии
Публикуемое письмо (подлинник в музее «Домик Лермонтова» в Пятигорске) адресовано Вадиму Васильевичу Пассеку (1808—1842), другу молодости Герцена.
Личность автора письма нам установить не удалось. Имени Н. Молчанова мы не могли найти ни в материалах московских архивов, ни в бумагах В. В. Пассека.
Упоминаемый в письме знаменитый московский врач И. Е. Дядьковский во время холерной эпидемии 1830 г. работал в Ордынской холерной больнице. Там автор письма мог сблизиться как с ним, так и с В. В. Пассеком, который тогда «один из первых предложил себя в распоряжение холерного комитета и с редким самоотвержением действовал во время эпидемии» («Записки В. П. Зубкова о заключении в Петропавловской крепости по делу 14 декабря 1825 г.» с предисловием и примечаниями Б. Л. Модзалевского, Спб., 1906).
Поскольку имя И. Е. Дядьковского впервые включается в круг знакомых Лермонтова, считаем нужным охарактеризовать его подробнее.
Иустин Евдокимович Дядьковский (1784—1841), сын дьячка церкви села Дядькова, Рязанской губ., был одним из замечательных профессоров медицинского факультета Московского университета первой половины 30-х годов. Он руководил в Медико-хирургической академии сначала кафедрой ботаники и фармакологии, затем патологии и терапии, а с 1831 г., после смерти профессора М. Я. Мудрова, в течение нескольких лет преподавал в Московском университете и был директором терапевтической клиники.
Равно чуждый трансцендентализма и эмпиризма, Дядьковский был редким клиницистом-теоретиком, глубоко мыслящим физиком и химиком, врачом-философом, материалистом. В своих лекциях он развивал общебиологические принципы, пытался философски обосновать теорию медицины, проводя взгляд, что в основе всех явлений лежит движение материи, содержащей в себе начало всех своих действий. Вместе с даром философского обобщения он соединял талант клинициста и преподавателя.
Д. В. Давыдов, будущие декабристы М. М. Нарышкин, Е. П. Оболенский и И. Д. Якушкин. Один из образованнейших людей своего времени, Дядьковский был близок и к литературным кругам Москвы 20—30-х годов. Он был близким человеком к кружку любомудров: Д. В. Веневитинов изучал с ним ботанику, и дружба Дядьковского с молодым поэтом закончилась со смертью последнего в 1827 г. Дядьковского знали и радушно принимали в лучших домах Москвы. Многим помог Дядьковский поэту и актеру Малого театра Н. Г. Цыганову, а также своему земляку Н. И. Надеждину, который под влиянием Дядьковского сблизился с университетскими кругами и посвятил себя ученой деятельности. Н. Х. Кетчер учился в Медико-хирургической академии у Дядьковского и навсегда сохранил к нему, по свидетельству Герцена, чувство какого-то благоговения.
ВЫПИСЬ ИЗ МЕТРИЧЕСКОЙ КНИГИ КЛАДБИЩЕНСКОЙ ЦЕРКВИ В ПЯТИГОРСКЕ О СМЕРТИ
ЛЕРМОНТОВА, С ОТМЕТКОЙ, ЧТО „ПОГРЕБЕНИЕ ПЕТО НЕ БЫЛО“.
Музей „Домик Лермонтова“, Пятигорск
В 30-х годах имя Дядьковского гремело по Москве. По словам Аполлона Григорьева, «... молодежь медицинская увлекалась пением своей сирены, Дядьковского... Это имя всякий день звучало у меня в ушах; оно было окружено раболепнейшим уважением, и оно же было именем борьбы живой эоловой науки с старою рутиной... Далеко за обычный звонок простирались его беседы и... эти люди все без исключения заслушивались его властного слова» (А. , Воспоминания, «Academia», M. — Л., 1930).
В это время произошло сближение, перешедшее затем в дружбу, между Дядьковским и Н. В. Станкевичем. Их сохранившаяся переписка свидетельствует об этом. Станкевич лечился у Дядьковского и был о нем высокого мнения как о враче. Будучи за границей и пользуясь лечением у европейских медицинских сил, он считался только с мнением Дядьковского. Весь круг Станкевича был близок Дядьковскому. Он знал и Белинского, и Кольцова, и Бакунина, и других.
ОБЛОЖКА ДЕЛА О ДУЭЛИ ЛЕРМОНТОВА С МАРТЫНОВЫМ
«гостинца и письма». Личность Дядьковского не могла не заинтересовать Лермонтова (он его должен был знать, будучи студентом Московского университета, пробывши в нем с 1830 по 1832 г., когда имя Дядьковского уже было известно студентам всех факультетов). Отсюда и беседа его с Дядьковским, зашедшая «далеко за полночь», и встреча на другой день, о чем поведал в своем письме неведомый нам Н. Молчанов.