Пленники гор
Говорят, что история учит лишь тому, что ничему не учит. Чечня — исторические грабли России, и долгое эхо Кавказской войны, сливаясь с нарастающим грохотом современных орудий, не сулит детям Кавказа ничего кроме "непредсказуемых последствий". Мы обратимся к "страницам прошлого" и, вчитываясь в строки документов и литературных произведений, найдем в них немало схожего с суровой реальностью наших дней.
Трагедия Кизляра
Речь пойдет о событиях полуторавековой давности. Кизляр называли тогда Парижем левого фланга Кавказской линии, и население его составляла "разноязычная толпа": грузины, армяне, кумыки, ногайцы, черкесы, татары, персы, русские. На базарах появлялись и чеченцы. Издавна здесь проходил торговый путь, по которому товары шли в Баку и Тифлис, Персию и даже в Индию. В городе было три рынка: русский, армянский и татарский. Вспомним, что лермонтовский Печорин, пытаясь добиться расположения Бэлы, "отправил нарочного в Кизляр за разными покупками..." Однажды война нагрянула и сюда.
С начала 30-х годов прошлого века в русских военных сводках на Кавказе стало появляться имя Кази-Муллы, отряды которого предпринимали дерзкие вылазки из глубины гор, и эти неожиданные удары часто оканчивались успехом. В августе 1831 года силами до пятнадцати тысяч человек Кази-Мулла попытался взять Дербент, и хотя был отбит и после ряда неудач ушел в горы, стало ясно, что теперь русским противостоит грозный и неукротимый соперник.
Той же осенью крупный отряд генерала Панкратьева провел экспедицию в Дагестане. Генерал Вельяминов после кровопролитного штурма взял хорошо укрепленный аул Чир-Юрт. Но потесненный войсками Кази-Мулла с поразительной легкостью нанес русским внезапный и болезненный ответный удар. С тысячью отборных мюридов он переправился через Терек и захватил Кизляр. Город давно носил статус крепости, имел гарнизон, земляные валы и бастионы с пушками, что, впрочем, нисколько не смутило нападавших. На Востоке говорят: кто думает о последствиях, тот никогда не проявит храбрости...
Вот что рассказывает об этих событиях хроника Кавказской войны, составленная в 1909 году подполковником военно-исторического отдела штаба Кавказской армии Семеном Эсадзе: "Между тем Кази-Мулла, пользуясь отвлечением сил с Линии, предпринял смелый набег на Кумыкскую плоскость. Явившись в Гудермес, имам призывал жителей к всеобщему восстанию. Переезжая из аула в аул и проповедуя газават, он имел громадный успех. Кази-Мулла направился на совершенно беззащитный город Кизляр. Оторопелое население, не зная, что делать, металось из стороны в сторону; раздававшийся на колокольнях трезвон еще более усиливал переполох и суматоху. Ворвавшиеся в город горцы рубили кого попало, врывались в дома и магазины. Захватив громадную и богатую добычу, Кази-Мулла направился обратно в Дагестан".1
Приведем также отрывок из официального рапорта генерал- лейтенанта Вельяминова от 5 ноября 1831 года, повествующий о событиях во время захвата Кизляра: "... В городе сделалась тревога и открыт был из орудий огонь, коим неприятель принужден был скрыться за домами. В одно время с сею партией другая толпа мятежников переправлялась в город в Топольской роще, около часовни святого Георгия, а третья против части города, называемой Окочинскою. По совершении переправы одна толпа бросилась на слободку, грабя дома и забирая пленных, а другие две партии произвели тоже в городе в частях Армянской и Татарской по правую сторону Тополки, но по приближении к Тезицкой хищники встречены были ружейным огнем жителями оной, которые, заслоня улицы арбами, отражали нападение и наносили неприятелю большой вред; из слободки же он был выбит солдатами Линейного батальона №8 и грузинами с помощью пушечных выстрелов. Наконец, в 3-м часу все неприятельские толпы с добычей и пленными переправились обратно за Терек..."2
Александр Дюма, побывавший в городе двадцать лет спустя, слышал отголоски разыгравшейся трагедии: "Заметно было, что мы вступали в землю, где каждый опасался повстречать врага и, не рассчитывая на помощь власти, сам думал о собственной безопасности. И действительно, мы приближались к тому самому Кизляру, который в 1831 году был взят и разграблен Кази-Муллою — учителем Шамиля. Многие еще вспоминают о потере или родственника, или друга, или дома, или имущества во время этого ужасного происшествия..."3
"Бич христиан" Кази-Мулла успешно применял извечную тактику горцев — неотразимый набег, как потом это делал и сам "владыка гор" Шамиль, и явившиеся сегодня его запоздалые "внуки", "одинокие волки", — тактику, которая в свое время получила высокую оценку классика марксизма. Фридрих Энгельс писал, что "сила кавказских горцев заключалась в их непрерывных вылазках из своих гор на равнины, во внезапных нападениях на русские позиции и аванпосты, в быстрых набегах в глубокий тыл русских передовых линий, в засадах на пути русских колонн. Иначе говоря, горцы были легче и подвижнее, нежели русские, и они полностью использовали это преимущество. Фактически, во всех случаях даже временно успешных восстаний горцев эти успехи, таким образом, были результатом наступательной тактики".4
Сила солому ломит. Русские достали Кази-Муллу ровно через год — взяли приступом его родной аул Гимры. Сам Кази-Мулла погиб, а израненный Шамиль чудом избежал пленения или смерти. Война от этого не прекратилась, и жаркое пламя газавата бушевало еще три долгих десятилетия. Многие ее трагические сцены запечатлела русская литература.
"В глухих ущельях Кавказа”
Справедливости ради отметим, что литературную моду на кавказских пленников открыл для русской читающей публики французский писатель. Звали его Ксавье де Местр. Уроженец Савойи, с присоединением последней к Франции Наполеоном, он эмигрировал в Пьемонт, откуда в 1800 году попал в Россию вместе с армией А. В. Суворова, возвращавшейся из итальянского похода. Стал офицером русской службы, участвовал в кампании 1812 года. Несколько лет воевал и на Кавказе, где его внимание привлекла история офицера, побывавшего в плену у чеченцев. В ноябре 1808 года майор Каскамбо и несколько других офицеров кавказских полков, сопровождаемые небольшим казачьим конвоем, отправились из Моздока в Ларское укрепление на Военно-Грузинской дороге. Путешествие длилось недолго: в двадцати верстах от Моздока команда была атакована крупной партией чеченцев, достигавшей 400 человек. Многие наши были убиты на месте, другие ранены и захвачены в плен. Каскамбо и его денщик, уведенные чеченцами в горы, провели в неволе больше года. Военные сводки сохранили некоторые подробности этой драматической истории. Вот что сообщалось в рапорте командовавшего тогда на Кавказе генерала Тормасова в Петербург:
"По переправе Майора Каскамбы на нашу сторону объявил он Полковнику Тарасову, что он избавлением своим обязан Сотнику Чернову, который чрез мирных Чеченцев нашел способ открыть с ним сношение, и истощив все средствы, чтобы избавить его чрез своих приятелей, послал ему туда по требованию его железную пилочку, чтобы он ею перепилил железа и приготовил себя к побегу в назначенное от него место, что употребивши в пользу, Майор Каскамбо принужден был наконец решиться с помощию деньщика убить во время ночи хозяина, где он содержался, и жену его собственным того хозяина кинжалом, дабы обеспечить побег свой; таким образом бежал до Кахкан, мирной Чеченской деревни, откуда доставлен за обещанную им сумму 202 рубл. серебром на нашу сторону, которые деньги и отданы Полковником Тарасовым".5
В повести де Мэстра события представлены еще более жестко, чем это было в действительности: верный денщик Иван хладнокровно убивает старика, его невестку и спящего внука — восьмилетнего Мамета, любимца майора. За пленного офицера был назначен немыслимый выкуп — десять тысяч рублей. Беглецы, вырвавшись из недр ущелий и находясь уже у заветной цели — берега Терека, вынуждены были все же прибегнуть к помощи здешнего чеченца, согласившегося за 200 рублей укрыть у себя обессилевшего в пути Каскамбо.
Сюжетной формулой, подсказанной разгоравшейся на Кавказе войной (русский в плену у горцев) воспользовался в своем "Кавказском пленнике" и Пушкин. Местом действия поэмы стал район Пятигорья, где он побывал в 1820 году с семьей генерала Раевского. Основные события войны разворачивались все же в некотором удалении от Кавказских вод и, понимая это, поэт признавался в письме к Н. И. Гнедичу, что "сцена моей поэмы должна бы находиться на берегах шумного Терека, на границах Грузии, в глухих ущельях Кавказа..."
Отголоски истории Каскамбо или какой-то другой, услышанной на Кавказе, заметны и в письме Пушкина к брату той же поры: "Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца".
Реальным источником для "Кавказского пленника" мог стать и рассказ о злоключениях майора Павла Швецова, взятого в плен чеченцами 6 февраля 1816 года. Случай этот получил особую известность благодаря тем решительным мерам, которые предпринял генерал А. П. Ермолов для освобождения своего офицера, считавшегося одним из лучших в Кавказском корпусе.
Швецов служил в Грузинском гренадерском полку и еще под знаменами Котляревского участвовал в тяжелых сражениях с персами под Асландузом и Ленкоранью. Получив отпуск, он отправился из Шемахи в Кизляр, чтобы повидаться с родными. Надеясь выгадать время, Швецов избрал не кружной путь по Военно-Грузинской дороге, а поехал через Дербент и некоторое время спустя достиг укрепления Казиюрт в Северном Дагестане, откуда до желанной цели оставалось уже не более одного дня пути. Тут благоразумнее было бы дождаться оказии, но Швецов поступил иначе. Поскольку по заведенному тогда порядку за безопасность проезда отвечали местные владетели, он обратился с просьбой о конвое к кумыкскому князю Шефи-беку. Из попутчиков и княжеских узденей составился отряд в двадцать человек, отважившийся пуститься в последний и, как оказалось, роковой переход. Когда до Кизляра оставалось несколько верст, из придорожных кустов грянул ружейный залп, и следом вылетела партия конных чеченцев. Итог короткой и отчаянной схватки оказался печальным: большинство путников было убито и ранено, лишь трое смогли прорваться к Кизляру. Сам Швецов потерял лошадь и, оставаясь на поле боя, изрубил шашкою троих врагов, но был повержен неожиданным ударом сзади по голове.
В городе подняли тревогу. Брат Швецова, служивший в Кизляре полицмейстером, кинулся с людьми в погоню и, взяв верный след, к ночи настиг нападавших. Но освободить пленника силой не удалось. Вот как рисует этот эпизод военный историк В. А. Потто, посвятивший Швецову отдельную главу во втором томе своей "Кавказской войны":
"Хищники, в свою очередь увидев, что им не уйти без боя, остановились. С их стороны выехал парламентер, и между тем они вывели вперед пленного Швецова, по бокам которого стали двое чеченцев с обнаженными кинжалами. Парламентер объявил, что если чеченцев не пропустят, они будут драться до последнего человека, но что первой жертвой неминуемо сделается пленный..."6
их заковали в кандалы и посадили на цепь, а вскоре назначили и цену выкупа — десять арб серебряной монетой.
Попытки разыскать пленника в горах успеха не имели, а только ухудшили его положение: Швецова, скованного по рукам и ногам, посадили в глубокую яму, укрытую сверху толстыми досками.
Письмо о цене выкупа денщик майора доставил на Кавказскую линию, которой командовал тогда генерал Дельпоццо. Сумму удалось сбить до двухсот пятидесяти тысяч рублей, но и эти огромные деньги взять было негде. Знаменитый генерал Котляревский и адмирал Головин, лично знавшие Швецова, открыли подписку для сбора средств на его выкуп. Среди прочих на их призыв откликнулись солдаты нашего корпуса, оставленного во Франции после разгрома Наполеона. Они отчисляли в пользу Швецова часть своего жалования, но набрать необходимую сумму все же не удавалось.
Ермолов "приказал генералу Дель- поццо вызвать всех кумыкских князей и владельцев, через земли которых провезен был Швецов, заключить их в Кизлярскую крепость и объявить, что если через десять дней они не изыщут средства к освобождению Швецова, то все, в числе восемнадцати человек, будут повешены на крепостном бастионе".7 Средства нашлись. Сумму выкупа удалось снизить до десяти тысяч, и Ермолов, не желая платить их от имени правительства, сделал так, чтобы внес их аварский хан. Пленника освободили, когда его душевные и физические силы были на исходе. Оковы на всю жизнь оставили следы на его теле. Он продолжал служить на Кавказе и получил в командование Куринский полк. Умер от лихорадки в 1822 году и был похоронен в Дербенте.
Судьба преследовала Швецова и в могиле. Молодой горец Аммалат-Бек был влюблен в дочь аварского хана Солтанету Хан потребовал за нее голову своего врага — русского полковника Верховского. Ослепленный страстью Аммалат совершил предательское убийство и скрылся в горах. Когда полковника похоронили, Аммалат ночью проник на кладбище, однако по ошибке разрыл могилу Швецова. Отрубив у трупа голову и руку, он отвез их хану, но застал того на смертном одре...
Хотя в "Кавказском пленнике" Пушкин и упоминает гремящие цепи и ноги узника, закованные в "железы", передать средствами романтической поэмы весь ужас долгого плена было невозможно, к тому же автор имел в виду совсем другие художественные цели. В "Посвящении" к поэме он не преминул еще раз вспомнить о своем недавнем пребывании в краю, "где рыскает в горах воинственный разбой". Известно также, что Пушкин составлял планы кавказского романа, где нападение черкесов и похищение играли в развитии сюжета не последнюю роль.
Декабрист Александр Бестужев был переведен из сибирской ссылки рядовым в войска Кавказского корпуса. "Зачинщик русской повести", как назвал его Белинский, сумел здесь вернуться к литературной деятельности и опубликовал, под псевдонимом Марлинский, многие увлекательные повести. Его перу принадлежит и "Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев", составленный, как можно заключить, на основе реальных событий. Объясняя склонность горцев к грабительским набегам, Бестужев приходит к выводу, что "хищничество есть единственная их промышленность, единственное средство одеться и вооружиться. Скалы родные дают ему скудную пищу, стада грубую одежду, но ему хочется иметь винтовку с насечкою, кафтан с галуном; хочется купить прекрасную жену и пить густую бузу или вино — и как вы хотите, чтобы человек храбрый от привычки, потому что он осужден от колыбели выбивать свое существование у грозной природы, чтобы человек сильный, и к этому всему нищий, не хотел присвоить себе все, что ему по силам? На грабеж идет он как на охоту, и добыча, взятая из зубов опасности, для него и плата за труд, и слава за подвиг, и приманка на будущие набеги".8
горском плену.
Смотреть на истину прямыми глазами
В июле 1828 года Грибоедов, назначенный министром-резидентом в Персию, совершил переезд по Военно-Грузинской дороге. Только случайность уберегла его от нападения горцев и возможного пленения. За несколько верст до станции Коби, — как вспоминает его спутник и второй секретарь посольства Карл Аделунг, — "нас встретил майор Челяев со свитой примерно в 10 человек казаков и грузин; он был знаком с Грибоедовым раньше; узнав об его приезде, вышел его приветствовать... После того как мы прошли верст 5 по очень трудной дороге, встретились нам несколько осетин, которые отозвали Челяева в сторону и что-то сказали ему на ухо. Мы узнали, что в трех верстах отсюда собрались 300 осетин, чтоб напасть на проезжающих; люди, которые нам сообщали это известие, были разведчиками. Несмотря на это предупреждение, Грибоедов решил ехать дальше, но, уступив в конце концов просьбам и мольбам Челяева, вернулся, с тем, чтоб продолжать путь на другой день".9
В 1840 году наиб Шамиля Ахвердил Мухаммед, совершив стремительный рейд по русским тылам, нагрянул в Моздок. Среди прочих пленных он привел оттуда дочь богатого купца- армянина Анну Улуханову. Девушку, поразившую горцев своей красотой, доставили в Дарго к Шамилю. Она вскоре перешла в ислам, получила имя Шуанат и стала женой Шамиля.
Как сообщает дагестанский краевед Булач Гаджиев, "несколько сот солдат, не выдержав армейской жизни, в разное время перешли на сторону Шамиля".10 "Валерик" Лермонтов приводит предсмертный бред раненого капитана ("Спасите, братцы. — Тащат в горы..."), передающий, видимо, вполне реальный боевой эпизод. Сам Лермонтов также подвергался опасности пленения. Вот что сообщает он в письме из Тифлиса Святославу Раевскому: "... два раза в моих путешествиях отстреливался: раз ночью мы ехали втроем из Кубы, я, один офицер нашего полка и черкес (мирный, разумеется), — и чуть не попались шайке лезгин". Осенью 1843 года два месяца в плену у горцев провел приятель Лермонтова — Михаил Глебов (секундант на последней дуэли поэта). Нет худа без добра: история эта, а также удачный побег Глебова наделали много шума и способствовали, как полагают, его быстрой служебной карьере, в чине ротмистра гвардии он попал в адъютанты к самому наместнику Кавказа князю Воронцову.
Иногда за голову узника назначался выкуп. Иногда производили и размен пленных. Известен случай, когда чеченцы удерживали захваченного ими штабс-капитана Клингера два с половиной года, обменяв потом на семерых своих.
26 октября 1850 года в Чечне на Рошнинской поляне партия горцев напала даже на конвой цесаревича Александра (будущего императора Александра II). Наследника сопровождала многочисленная свита во главе с самим Воронцовым. Нападение было успешно отбито, сам цесаревич под пулями держался храбро и заслужил Георгиевский крест.
В июне 1853 года нападению чеченцев подвергся фейерверкер
4-го класса граф Лев Николаевич Толстой. На пути из крепости Воздвиженской в Грозную группа офицеров, в которой были Толстой и его чеченский кунак Садо Мисербиев, отделилась от основного отряда. Попытка избежать монотонного движения в колонне окончилась печально: атака конных горцев была внезапной и молниеносной. Толстой и Садо поскакали в сторону Грозной и сумели оторваться от погони. Остальные повернули к отряду, но лишь один офицер успел спастись. Двое других серьезно пострадали: П. А. Полторацкий получил несколько разящих сабельных ударов, а Г. Д. Щербачев вскоре скончался от тяжелых ран. О происшествии Толстой записал в дневнике: "Едва не попался в плен, но в этом случае вел себя хорошо..."
—1859 годах Александр Дюма рассказал о встрече с русским офицером, который провел в плену у горцев пять месяцев. "Взятый в плен около Кубы, — пишет Дюма, — он был уведен в горы и доставлен к Шамилю. Сначала за него требовали двенадцать тысяч рублей, а потом снизили до семи тысяч. Семейство и друзья офицера собрали три с половиной тысячи рублей, а граф Воронцов — тогдашний кавказский наместник — добавил остальное". 11
Иногда участь пленников оказывалась плачевной. Мухаммед Тахир аль-Карахи в своей известной хронике "Три имама" передает, что "в 1845 году Шамиль получил достоверные сведения, что русские готовятся к серьезным операциям против него. Он тотчас же приказал казнить всех офицеров, взятых им разновременно в плен. Их особенно много было захвачено при очищении русскими Нагорного Дагестана в 1843 году".12
Сведения о том, какой была казнь у чеченцев, есть в упомянутой книге Потто. Томясь в плену, майор Швецов готовился к худшему: "Конец был известен. По обычаю страны его привяжут к дереву, и каждый из присутствующих на этом суде будет наносить обреченной жертве не смертельные, но мучительные удары ножом, пока, наконец, не потухнет последняя искра жизни в несчастном мученике".13
В апреле 1849 года ночной налет на Темир-Хан-Шуру (ныне город Буйнакск) совершил отряд знаменитого Хаджи-Мурата. Едва ли он рассчитывал захватить эту крепость с многочисленным гарнизоном, но переполох поднял большой. Заметавшись на незнакомых улицах, мюриды кинулись к освещенному зданию, приняв госпиталь за дом командира Апшеронского полка князя Орбелиани. На выручку раненым подоспели поднятые по тревоге солдаты. Хаджи-Мурат ушел, против обычая оставив на поле боя тела своих убитых.
редким хладнокровием, отвагой и более всех других сыновей Шамиля был отмечен талантом военачальника (впоследствии получил чин маршала турецкой армии).
— Цинандали. Среди многочисленных пленников (по сведениям аль-Карахи — 884 человека) оказались княгини А. И. Чавчавадзе и В. И. Орбелиани (внучки последнего венчанного грузинского царя Георгия XII) с детьми и прислугой, захват которых, как стало ясно, являлся главной целью всей операции. В плену могла оказаться и Нина Александровна Грибоедова, приходившаяся родной сестрой хозяину имения, но в это время она гостила у другой сестры.
Суровое заключение длилось восемь месяцев, подробности его стали известны по нашумевшей в свое время книге Е. Верде- ревского "Плен у Шамиля". Несколько глав посвятил этой истории в своих записках и Дюма, услышавший ее в Тифлисе из уст самих пленниц. В конце концов Шамиль обменял их на своего старшего сына Джемалэддина, об изломанной судьбе которого тоже следует сказать несколько слов.
При осаде Ахульго в 1839 году, понимая безвыходность своего положения, Шамиль пошел на переговоры с русскими и в виде аманата (заложника) вынужден был выдать восьмилетнего Джемалэддина. Переговоры успеха не имели, Ахульго был взят, Шамиль сумел уйти, а мальчик остался в русском плену Его отвезли в Петербург, и царь Николай велел определить его в кадетский корпус. В двадцать лет он был уже поручиком уланского полка. Вернувшись в горы, он убеждал отца прекратить боьбу, понимая многократное превосходство сил России, но напрасно. Шамиль женил сына и отправил в высокогорный аул Карата. Через несколько лет Джемалэддин умер от туберкулеза.
Обычной же участью пленных горцев была каторга. О некоторых из них, заключенных омского острога, рассказал в "Записках из мертвого дома" Ф. М. Достоевский: "Их было: два лезгина, один чеченец и трое дагестанских татар. Чеченец был мрачное и угрюмое существо; почти ни с кем не говорил и постоянно смотрел вокруг себя с ненавистью, исподлобья и с отравленной, злобно-насмешливой улыбкой".
Лезгин же Нурра произвел на писателя самое отрадное впечатление: "Это был человек еще нестарый, росту невысокого, сложенный, как геркулес... Все тело его было изрублено, изранено штыками и пулями. На Кавказе он был мирной, но постоянно уезжал потихоньку к немирным горцам и оттуда вместе с ними делал набеги на русских. В каторге его все любили. Он был всегда весел, приветлив ко всем, работал безропотно, спокоен и ясен... Он совершенно был уверен, что по окончании определенного срока в каторге его воротят домой на Кавказ, и жил только этой надеждой".
"Кавказских пленников" написали Лермонтов и Толстой. Сбросив "обветшалые лохмотья" романтизма, оба они, участники бесконечной кавказской драмы, изображали войну такой, какой видели сами — "в крови, в страданиях, в смерти". Оценивая стихотворение "Валерик", запечатлевшее сцены тяжелого сражения в Чечне, Белинский писал, что отличительный характер поэзии Лермонтова заключается "в его мощной способности смотреть прямыми глазами на всякую истину".
В "Хаджи-Мурате" Толстого есть горькие и честные строки о ненависти чеченцев к русским. Отметим, однако, и другое: в нашей классике русский пленник всегда обязан своей вновь обретенной свободой горянке. Реальность непримиримой войны была намного страшнее, но, даже понимая это, авторы "Пленников" переписывали исход жестокого сюжета по-своему — так, как им подсказывало сердце.
Примечания
1 Эсадзе Семен. Штурм Гуниба и пленение Шамиля. Тифлис, 1909, с. 56—57.
2 Кавказский сборник. Т. XXXII, часть 1. Тифлис, 1912, с. 49—50.
3
4 Энгельс Ф. Избранные военные произведения. М., 1956, с. 100.
5 Рапорт генерала от кавалерии Тормасова военному министру М. Б. Барклаю де Толли, 15 января 1810 г. — Газета "Известия", 2 марта 2000 г., с. 9 (публикация Андрея Бирюкова).
6 Потто В. А. Кавказская война. Ставрополь, 1994, т. 2, с. 54.
7 Там же, с. 56
8 —204.
9 Мещеряков Виктор. Жизнь и деяния Александра Грибоедова. М., "Современник", 1989, с. 421.
10 Гаджиев Булач. Буйнакск в истории и легендах. Махачкала, 1961, с. 27.
11 Дюма Александр. Указ. соч., с. 132.
12 Мухаммед Тахир (аль-Карахи). Три имама. Махачкала, 1990, с. 80.
13
"Умереть с пулею в груди..." Боевая судьба М. Ю. Лермонтова. — Пятигорск: Северо-Кавказское издательство "МИЛ", 2003. — С. 87—97.