Недумов С. И.: Развлечения пятигорского «водяного» общества в лермонтовское время

Развлечения пятигорского «водяного» общества в лермонтовское время

«На Горячих водах, - писал в 1823 году автор известного описания¹ Кавказских Минеральных Вод д-р Нелюбин, - нет собраний, ни других публичных увеселений. Здесь царствует между посетителями глубокая тишина и какое-то безмолвие. Всякий думает о питье воды, умеренном телодвижении и употреблении ванн, после коих немногие показываются на улице, но большею частью остаются дома, частью из предосторожности от простуды, частью же укрываются от палящего дневного зноя».

Но такое положение наблюдалось лишь в ранний период существования Горячих вод. Оно стало изменяться вскоре после назначения на Кавказ известного генерала Ермолова, прилагавшего немало забот о создании более или менее сносных условий существования для посетителей вод. Уже в 1825 году, в период пребывания на Горячих водах 10-летнего мальчика Лермонтова, условия жизни там значительно изменились к лучшему и появились незатейливые развлечения. Они сводились в то время к еженедельным поездкам по воскресным дням в немецкую колонию Каррас, привлекавшую своими тенистыми тополями и возможностью достать простые сельскохозяйственные продукты. Ещё интереснее для посетителей Горячих вод было посещение ближайшего Аджи-аула. В «Отечественных записках» за 1825 г.²

К этому же примерно периоду относится описание времяпрепровождения посетителей Горячих вод, сделанное частью по воспоминаниям старожилов доктором Баталиным³.

«После обеда, - пишет д-р Баталин, - кто спал, кто садился за карты, кто шел в ванну или на прогулку, но иногда и гораздо дальше: в Каррас, на вершину Бештау. Охотникам было полное приволье. В то время Пятигорье изобиловало дичью всякого рода: кабанами, зайцами, лисицами, турами, дикими козами, фазанами. Вечером пили чай, ужинали и рано ложились спать. По временам давались балы в открытых больших палатках. Случались пирушки, оргии, но их настоящее место было в Кисловодске, куда больные отправлялись обычно в конце июля».

В 1826 году на пост командующего Кавказской линией и в Черноморье был назначен участник Отечественной войны 1812 года генерал Емануель. Он особенно много сделал для благоустройства Горячих вод.

«Почти под непосредственным его надзором, - пишет Я. Д. Верховец⁴ осушено, поднято, выровнено и усажено деревьями и цветами (нынешний Николаевский цветник), дорожка от бульвара к Елизаветинскому источнику обделана и обсажена деревьями, на террасе между Елизаветинским и Александро-Николаевским источниками устроен парк, носящий теперь название Емануельского; между главнейшими источниками проведены спокойные дорожки, в разных местах (в парке и вблизи Николаевских ванн) сделаны искусственные гроты и построены беседки, устроен подземный канал для стока воды, вытекающей из Елизаветинских, Ермоловских и Николаевских ванн... Скажем короче: в течение пятилетнего (с июля 1826 по август 1831 г.) управления ген. Емануеля Горячеводск совершенно преобразился: из невзрачного, бедного поселения он превратился в чистенький беленький городок, до половины утонувший в зелени».

Все эти мероприятия, в особенности устройство бульвара и парка, создали новое развлечение для посетителей в виде ежедневных прогулок в местах, ещё недавно для этого не пригодных.

Вот как изображает в 1832 году происшедшую перемену один из посетителей Пятигорска довольно известный в свое время член академии наук Вл. Броневский в своей книге «Поездка на Кавказ».

«Не верится глазам, - пишет он, - чтобы в такой глуши можно было найти бульвар, липами обсаженный, гладко укатанный и чисто песком усыпанный, и на нем почти такое многолюдство, как на Невском проспекте, почти такую же пестроту и щегольство».

Рассказав далее о ближайшей местности, прилегающей к быв. Николаевским (ныне Лермонтовским) ваннам, гроту Дианы и проложенному выше последнего серповидному шоссе, Броневский продолжает:

«Перед гротом другой бульвар полукруглой формы, акациями и цветами обсаженный, а крутой скат горы до шоссе, украшенный кривыми дорожками, кущами дерев, цветущими кустарниками и зеленым, как бархат, дерном одетый, представляет вид столь в целом прелестный, столь красивый и простой, что производит на чувства зрителя самое приятное и глубокое впечатление».

Но особенно приятный вид получила тогда местность, носящая до сих пор название Емануелевско- го парка.

Водяное общество в Пятигорске. Акварель Б. Иванова. 1830-е годы

«Положение места, до сего дикое и едва приступ- ное, - рассказывает Броневский, - по желанию командовавшего здесь генерала Емануеля, под рукою искусного архитектора Бернардацци, приняло иной вид. Между трех гор крутых и высоких, на треугольном пространстве, явился сад в английском вкусе, в коем соединены все искусственные и природные красоты. Тут павильоны, беседки, гроты, крытые аллеи, кусты и цветы; там водопады, пропасти, пещеры и провалы; а здесь скалы, по отвесу падающие, украшены пышной зеленью долин, иссечены зигзагами и обсажены клумбами ароматических кустов. Словом, вы видите перед собою очаровательное место, которое и теперь, когда еще деревья не разрослись, нравятся взору и видом своим удивляют охотников и знатоков в садоводстве».

Далее Броневский довольно подробно описывает главнейшие украшения сада: китайский павильон (на месте средней части нынешней Михайловской галереи), беседку Эола, гроты и другие сооружения, однако, и приведенный выше отрывок показывает, каким прекрасным местом для прогулок посетителей Минеральных Вод явился в то время этот сад. Но совершенно непонятно, что, по своему центральному положению, особенным вниманием «водяного» общества пользовался бульвар на главной улице, в 1832 году уже значительно разросшийся.

«водяного» общества цитированный уже нами автор:

«После обеда мне стоило подвинуть свое кресло к окну, и полный венецианский карнавал представлялся глазам моим. Столичные и провинциальные одежды представляли здесь смесь истинно маскарадную: кто во фраке и в черкесской шапке, кто, завернувшись в широкий плащ, шел посреди собрания в колпаке, кто в бурке под вуалью, кто в нанковом сюртуке и в шитом золотом картузе; слуги и служанки, столь же разнообразно одетые, несут в купальни узлы, ковры, подушки и тюфяки. От пяти часов и до позднего вечера бульвар, пред окнами моими проходящий, кипит многолюдством, пестреет от разноцветных одежд, полковая музыка гремит, и я, сидя у окна и ничего не делая, бывал очень занят».

Мы знаем, что в повести М. Ю. Лермонтова «Княжна Мери» изящными штрихами зарисованы отдельные сцены, происходившие здесь в разные часы дня.

Несколько позднее большим вниманием «водяного» общества стали пользоваться «Грот Дианы» и прилегающая к нему площадка.

Один из пятигорских знакомых Лермонтова Н. П. Раевский в своих воспоминаниях, в передаче Желихов- ской, рассказывает:

«Был и грот с боковыми удобными выходами, да не тот грот на Машуке, что теперь называется Лермонтовским. Лермонтов, может, там и бывал, да не так часто, как в том, о котором я говорю... В нем вся наша ватага частенько пировала, в нем бывали пикники; в нем Лермонтов устроил и свой последний праздник.»

«В июле месяце, - пишет участник праздника декабрист Лорер, - молодежь задумала дать бал пятигорской публике, которая, само собою разумеется, более или менее между собою знакома. Составилась подписка, и затея приняла громадные размеры. Вся молодежь дружно помогала устройству праздника, который 8 июля и был дан на одной из площадок аллеи у огромного грота, великолепно украшенного природой и искусством. Свод грота убрали разноцветными шалями, соединив их в центре в красивый узел и прикрыв круглым зеркалом; стены обтянули персидскими коврами; повесили искусно импровизированные люстры из простых обручей и веревок, обвитых чрезвычайно красиво великолепными живыми цветами и вьющеюся зеленью; снаружи грота на огромных деревьях аллей, прилегающих к площадке, на которой собирались танцевать, развесили, как говорят, более 2500 разноцветных фонарей. Хор военной музыки поместили на площадке над гротом, и во время антрактов между танцами мотивы музыкальных знаменитостей нежили слух очарованных гостей. Бальная музыка стояла в аллее; красное сукно длинной лентой стлалось до палатки, назначенной служить уборною для дам. Она также убрана была шалями и снабжена заботливыми учредителями всем необходимым для самой взыскательной и избалованной красавицы. Уголок этот был так мило отделан, что дамы бегали туда для того только, чтобы полюбоваться им. Роскошный буфет не был также забыт. Природа, как бы согласившись с общим настроением и желанием людей, выказалась в самом благоприятном виде. В этот вечер небо было чистого темно-синего цвета и усеяно бесчисленными серебряными звездами. Ни один листок не шевелился на деревьях. К 8 часам приглашенные по билетам собирались, и танцы быстро следовали один за другим. Неприглашенные, не переходя за черту импровизированной танцевальной залы, окружили густыми рядами кружащихся и веселившихся счастливцев».

Мы назвали несколько мест в лермонтовском Пятигорске, пользовавшихся в разное время большим или меньшим вниманием «водяного» общества и служивших для его развлечения, но самым главным центром всякого рода развлечений являлось, конечно, здание бывшей «Ресторации», варварски уничтоженное немецкими оккупантами. Оно было достроено и меблировано при самом близком участии упомянутого выше генерала Емануеля.

Постройка его, по словам цитированного в начале статьи д-ра Баталина, была произведена с целью:

Дать больным возможность получать обеденный стол, изготовленный сообразно предписанной диете за умеренную цену.

Иметь зал для балов и других общественных удовольствий.

Относительно этих парадных балов, когда Ресторация превращалась в т. н. «благородное собрание», сохранились материалы из архивного фонда быв. управления Кавказ. Минер. Вод.⁵

В деле №137 1828 года оказалось отношение Строительной комиссии на Кавказских Минеральных Водах на имя исправляющего должность кисло- водского коменданта от 19 июня 1828 года №616, в котором по поводу этих собраний даются такие указания: «В ресторациях на Горячих и Кислых водах назначаются быть благородные собрания два раза в неделю, т. е. по четвергам и воскресеньям от 8 до 12 час. пополудни, и содержатель оных рестораций французский подданный Бартоломей Соломон обязался брать с каждого мужчины только по 50 коп. серебром за каждый вход, каковые деньги должны быть им употребляемы на покупку восковых свеч, имеющих зажигаться во время бываемых собраний, а равно и на заплату музыкантам; за напитки же, конфеты и прочие рестораторские запасы плата имеет быть производима противу таксы, утвержденной командующим войсками г. генерал-лейтенантом Емануелем от 14 сего июня №679.

».

По-видимому, установленный выше порядок для «благородных собраний» проводился и в последующее время, так как сведений об его изменении, кроме размера входной платы, в архивных делах не встретилось. Мы знаем только, что иногда устраивались балы и по подписке, очевидно, в более парадных случаях.

После окончания постройки здания Ресторации жизнь пятигорского «водяного» общества значительно оживилась и балы в Ресторации сделались одним из главных развлечений «водяной» молодежи. Цитированный уже не раз В. Броневский дает их описание, относящееся к первым годам существования.

«Мужчины и в сих собраниях, - пишет он, - наблюдают простоту; слагают с себя внешние знаки почестей и посещают дом просто в сюртуках, без орденов. Дамы и здесь, как и везде, являются с пышною, но за неимением ли столичных мод или собственного вкуса, на бульваре и в собрании встречаешь часто неприятную для глаз пестроту; и горе той, которой грации открыли тайну ловко одеваться; женщины объявят ей войну, войну непримиримую; и за головной убор, сделанный искусными руками М. Кавье, нервы их могут до того расстроиться, что вряд ли и самый нарзан принесет им пользу, и тогда побужденные одною ленточкою, ловко к чепчику приколотою, едут скрыть свое негодование за Кавказ, в Крым, в Вятку и в Малороссию. Провинциалка с хорошеньким личиком и в собрании и на бульваре является в том же наряде и, сказываясь больною, танцует во всю ночь до упаду. На сих балах враждование дам становится явственнее, и холодность их обращения между собою едва прикрывается завесою пристойности. Генеральские дочки танцуют с адъютантами своих отцов, а другие девицы, не имея знакомых, остаются праздными зрительницами; одни из них с досады уходят, другие, просидев на одном стуле до самого рассвета, оставляют дом собрания чуть не со слезами на глазах. Здесь, кстати заметить, что, исключая столиц, во всех наших провинциальных городах недостаток танцующих кавалеров весьма ощутителен, и это, конечно, потому, что во всех почти учебных заведениях мальчиков танцевать не учили, а для девиц танцеванье всегда почиталось первым предметом воспитания».

Описанное Броневским в 1832 году развлечение «водяного» общества пользовалось неизменным успехом и в последующее время. Прекрасное представление о пятигорских балах в начале сороковых годов дает редкая, изъятая в свое время из обращения книга Хамар-Дабанова (псевдоним Лачиновой) «Проделки на Кавказе» (изд. 1844 года).

«Пятигорские балы, - пишет Лачинова, - довольно благовидны: зала, где танцуют, просторна, опрятно содержана, изрядно освещена, музыка порядочная. Приезжие дамы корчат большую простоту в одежде, но в наряде их проглядывает иногда тайное изящество, что вовсе нелишнее, если выкинуто со вкусом. Пестрота военных мундиров, разнообразие фрачных покроев и причесок, различие приемов от знатной барыни до бедной жены гарнизонного офицера, от столичного денди до офицера Пятигорского линейного батальона, который смело выступает с огромными эполетами, с галстуком, выходящим из воротника на четверть, и до чиновника во фраке с длинными почти до полу фалдами, с высокими брызжами, подпирающими щеки, - все это прелюбопытно и занимательно. Но когда начнутся танцы - тут и смех и горе!

Когда все эти лица бледные, изнуренные от лечения и насильственного пота, задвигаются, невольно помыслишь о сатанинской пляске. И тут же, для довершения картины, проделки пехотных офицеров ногами, жеманство провинциального селадона, шпоры поселенного улана, припрыжки и каблуки гусара, тяжелые шаги кирасира, притворная степенность артиллериста, педантичные движения офицера генерального штаба, проказы моряка, грубые, дерзкие ухватки казако-лампасного драгуна. Все странно и забавно».

Приведенные строки, посвященные одному из главных развлечений «водяного» общества, могут служить дополнением к блестящим зарисовкам таких балов в повести М. Ю. Лермонтова «Княжна Мери», но они не дают ещё полного представления о значении «Ресторации» для посетителей Минеральных Вод того времени.

Мы знаем, что в первом этаже её находилась специальная биллиардная комната, очень редко пустовавшая, а ещё большее значение приобрели менее парадные задние комнаты, в которых, несмотря на строгое запрещение, процветали разные азартные игры.

«Молодежь, - рассказывает хозяин Лермонтова Чиляев, - перекочевывала к Найтаки, и там в задних номерах, как будто занятых людьми с громкими именами, а когда зало было свободно, то и в самом зале, на зеленых столах, за грудами золота, серебра и ассигнаций, «резались» сколько хотели».

«И слыл Пятигорск тогда, - говорит он, - за город картежный вроде кавказского Монако, как его Лермонтов прозвал».

Еще более подробные сведения об этом развлечении мы находим в воспоминаниях Хицунова, относящихся к 1841 году.⁶

«Зала гостиницы, - пишет Хицунов, - всегда наполнена посетителями, которые с великим усердием читают и перечитывают газеты. Остальную же часть времени, особенно военные, убивают над зеленым столом за картами. Многие из них затем и прибыли из далеких стран, чтоб только свой истощенный карман полечить бумажными средствами на Минеральных Водах. Военные более всего подвизаются на этом обширном поле. Уклонившись за болезнью от метких пуль черкесских, они стоят грудью против карточных и часто выходят с победою».

Цитированные нами выдержки не исчерпывают ещё всех развлечений пятигорского «водяного» общества. Там можно было найти и такие, которые были рассчитаны на менее взыскательную публику, но за неимением лучшего посещались и «водяным» обществом. Достаточное представление о них дает доходная смета города Пятигорска за 1840 год, обнаруженная нами в Госархиве Ставропольского края (дело №525 - 1899 г. общего управления Кавказской области).

«Сборы с заседаний, имеющих предметом народные увеселения» запроектирован ряд доходов, совершенно ясно рисующих такие увеселения.

Здесь в первую очередь упоминаются «разные штукмейстеры, эквилибристы и т. п., дававшие, судя по запроектированной сумме дохода, от 5 до 7 представлений в сезон».

«оптики, показывающие панорамы, диорамы, косморамы и т. п.», - от 3 до 5 представлений в сезон.

Наконец, в 3-м пункте доходного подразделения указаны «шарманщики, кукольные комедианты и т. п.», доходы с которых исчислены из расчета 60-80 дней, другими словами, эти увеселители оставались в Пятигорске в течение всего летнего сезона.

При чтении этого перечня увеселений невольно приходит на память упомянутый в повести «Княжна Мери» «удивительный фокусник, акробат, химик и оптик Апфельбаум».

«Все собираются, - записывает 26 июня Печорин, - идти смотреть удивительного фокусника, даже княгиня Лиговская, несмотря на то, что дочь её больна, взяла себе билет».

Просматривая другие подразделения упомянутой уже нами доходной сметы, мы находим ещё два вида дохода, имеющих отношение к затронутой нами теме, а именно:

«С биржевых во время курса извозчиков, 13 парных дрожек» и «с занимающихся во время курса перевозкою посетителей на щелочные, кислые и железные воды», у которых, судя по запроектированной сумме дохода, находилось 30 пар лошадей. Сюда же, вероятно, входила и отдача внаем верховых лошадей, о которой мы знаем из показаний участников последней дуэли М. Ю. Лермонтова.

Эти последние виды городских доходов подтверждают известные и из других источников сведения о популярности в лермонтовское время загородных прогулок, в первую очередь, к месту Провала, а затем в колонию Каррас, Железноводск, Ессентуки и Кисловодск.

«На конюшне, - вспоминает хозяин поэта Чиляев, - он держал двух собственных верховых лошадей (красавца скакуна серого черкеса он купил тотчас же по приезде в Пятигорск)».

«Иногда по утрам, - рассказывал Чиляев, - Лермонтов уезжал на своем лихом черкесе за город, уезжал рано и большею частью вдруг, не предупредив заблаговременно никого: встанет, велит оседлать лошадь и умчится один. Он любил бешеную скачку и предавался ей на воле с какою-то необузданностью. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, как головоломная джигитовка по необозримой степи, где он, забывая весь мир, носился, как ветер, перескакивая с ловкостью горца через встречавшиеся на пути рвы, канавы, плетни. Но при этом им руководила не одна только любительская страсть к езде, он хотел выработать из себя лихого наездника-джигита, в чем неоспоримо и преуспел, так как товарищи его, кавалеристы, знатоки верховой езды, признавали и высоко ценили в нем столь необходимые по тогдашнему времени качества бесстрашного, лихого и неутомимого ездока-джигита. Знакомые дамы приходили в восторг от его удали и неустрашимости, когда он, сопровождая их на прогулках и в кавалькадах, показывал им «высшую школу» наездничества, а верзилинские «грации» не раз даже рукоплескали, когда он, проезжая мимо, перед их окнами ставил на дыбы своего «черкеса» и заставлял чуть не плясать «лезгинку».

Об увлечении «водяного» общества верховой ездой свидетельствует и упомянутый выше знакомый поэта Н. П. Раевский.

«Часто, - говорит он, - устраивали у нас кавалькады... обыкновенно езжали в Шотландку, немецкую колонию в 7 верстах от Пятигорска по дороге в Железноводск...»

«Гвардейская молодежь, - по его словам, - жила разгульно в Пятигорске, и Лермонтов был душою общества и производил сильнейшее впечатление на женский пол. Стали давать танцевальные вечера, устраивали пикники, кавалькады, прогулки в горы».

Мы исчерпали все материалы о развлечениях Пятигорского «водяного» общества в лермонтовское время. О самом этом обществе в сезон 1841 г. мы можем получить некоторое представление о его характеристике, сделанной первым биографом Лермонтова проф. Висковатым.⁷

«Жизнь в Пятигорске, - пишет проф. Вискова- тый, - была веселая, полная провинциальной простоты, и только приезжие из столиц вносили «чопорность», по выражению местных жителей. На вечерах официальных, когда гостиница Найтаки обращалась в благородное собрание, дамы появлялись в бальных туалетах, а военные - в мундирах. Местное общество, особенно дамы, не сходились со «столичными гостями». Выезды и пикники тех и других носили различный характер. Кавалькады местного, или «смешанного» общества (societe melee), как называли его противники, отличались пестро- стью и шумливостью. Молодые люди чувствовали себя свободнее среди местного общества, но многим было лестно попасть в «аристократический круг» приезжих и хоть на водах сблизиться с лицами, которые в Петербурге были им мало доступны. Местное общество, впрочем, тоже имело свое подразделение на более или менее аристократическое. Более аристократическое было в антагонизме с приезжею аристократиею, оберегая права свои, и ревниво не уступало своих кавалеров».

Этой характеристикой «водяного» общества, показывающей, какую большую роль играли тогда непонятные в наше время сословные предрассудки, мы закончим настоящую статью.

1. Полное историческое, медико-топографическое, физико-химическое и врачебное описание Кавказских Минеральных Вод, сочиненное Александром Нелюбиным. - С-Пб., 1825 г.

3. В книге «Пятигорский край и Кавказские Минеральные Воды». - С-Пб., 1861 года.

4. Я. Д. Верховец. Садоводство и виноградарство в районе Кавказских Минеральных Вод. 1825 - 1850 гг., изд. 1911 г. - Пятигорск.

7. П. А. Висковатый. Михаил Юрьевич Лермонтов: Жизнь и творчество. - С. 394.