Прокопенко Л. И.: Тамань. Домик и рисунок М. Ю. Лермонтова

ТАМАНЬ. ДОМИК И РИСУНОК М. Ю. ЛЕРМОНТОВА

Не только о романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» в целом, но и о повести «Тамань» в частности, так же как и о пребывании поэта в Тамани, написано и сказано немало.

Однако ряд вопросов все еще остается неосвещенным.

В частности, думается, следует внести некоторую ясность в вопрос о домике, в котором жил великий поэт в Тамани в 1837 г., а заодно сказать и о рисунке Лермонтова, изображающем домик в Тамани.

Первым о домике поэта в Тамани заговорил еще три четверти века назад первый биограф Лермонтова П. А. Висковатов.

В 1891 г. он сообщил: «В 1879 году описываемая в этой повести хата еще была цела, она принадлежала казаку Миснику и стояла невдалеке от нынешней пристани над обрывом»¹.

Тут надо заметить, что в лермонтоведческой литературе произошло искажение фамилии казака — хозяина той хаты, в которой жил поэт. Совершенно правильная украинская транскрипция его фамилии — «Мисник», звучащая как Мыснык и обозначающая посудный шкаф, буфет, посудник², — была точно воспроизведена в русском тексте, но здесь она стала читаться неверно — Мисник. Такое чтение перекочевало в комментарии к «Тамани», в работы исследователей и живет до сегодняшнего дня в искаженном виде.

Однако вернемся к сведениям о домике Лермонтова в Тамани. Они стали известны П. А. Висковатову от видного кубанского краеведа и кавказского археолога Е. Д. Фелицына в 1881 г. на археологическом съезде в Тифлисе³.

А через семь лет после этого в журнале «Русский вестник» были напечатаны всем теперь известные воспоминания М. И. Цейдлера, который в 1838 г. был в Тамани и жил в том самом домике, где годом раньше останавливался Лермонтов.

Об этом домике М. И. Цейдлер рассказал так: «Мне отвели квартиру, или, лучше сказать, мазанку, на высоком утесистом берегу, выходящем к морю мысом. Мазанка состояла из двух половин, в одной из коих я и поместился. Далее, отдельно стоял плетневый, смазанный глиной сарайчик и какие-то клетушки. Все эти невзрачные постройки обнесены были невысокой каменной оградой. Однако домик мой показался мне приветливым: он был чисто выбелен снаружи, соломенная крыша выдавалась кругом навесом, низенькие окна выходили с одной стороны на небольшой дворик, а с другой прямо к морю. Под окнами сделана была сбитая из глины завалинка. Перед крылечком торчал длинный шест со скворечницей. Внутри все было чисто, смазанный глиной пол посыпан полынью. Вообще, как снаружи, так и внутри было приветливо, опрятно и прохладно»⁴.

А в том году, когда была напечатана работа П. Висковатова, журнал П. Бартенева «Русский архив» поместил заметку инспектора Темрюкского городского училища О. Арканникова «О пребывании М. Ю. Лермонтова в Тамани», написанную со слов «почтенного старика, есаула в отставке С. З. П-ва». В ней Арканников сообщил: «По словам г. П-ва, он знал лично ту девицу, о которой упоминается в повести, и тот дом, который в настоящее время будто бы существует где-то около обрыва Тамани, изображая собою чрезвычайно ветхую хижину. Не мешало бы, из уважения к памяти поэта, сохранить этот домик»⁵.

И только 37 лет спустя, в 1928 г. появились новые, более подробные, а главное — опирающиеся на документ, сведения о том домике, в котором останавливался Лермонтов в Тамани в 1837 г. Они были опубликованы в статье историка и археолога проф. В. В. Соколова, напечатанной уже после смерти автора⁶.

Сведения, исходящие от ученого, который сам был уроженцем Тамани, заслуженно получили высокую популярность, можно сказать, среди всех советских лермонтоведов. Так, А. В. Попов в 1963 г. писал: «Более основательны разыскания В. В. Соколова, который установил, что дом, в котором останавливался поэт в 1837 году, принадлежал казаку Федору Миснику. Мисник занимался рыболовством, держал баркасы, которыми не раз пользовались доставлявшие оружие немирным горцам контрабандисты-татары, притон которых находился под кручей. Одна из дочерей Мисника жила тут же во дворе в новой хате, со старухой Червоной. Обе они были связаны с контрабандистами. В дом молодой Мисничихи и лопал Лермонтов»⁷.

Поскольку статья В. Соколова привлекает к себе внимание широких кругов исследователей и читателей, думается, необходимо кое-что в ней уточнить.

Это надо сделать и потому, что готовивший статью к печати А. Маркевич снабдил ее примечанием, в котором заявил: «В 1926 г. во время экскурсии в Тамань членов Керченской археологической конференции сообщение покойного В. В. Соколова было проверено мною на месте и оказалось вполне точным»⁸.

Надо, наверное, считать, что заявление Маркевича относится к тому факту, что он проверил на месте в Тамани наличие у наследников Савельевых документа, о котором говорит Соколов, т. е. купчей с записями на ней. Именно это и «оказалось вполне точным».

Между тем, Маркевич почему-то прошел мимо имеющихся в статье Соколова противоречий, во всяком случае, не устранил их и даже не оговорил. В частности, это касается домика, где жил поэт.

В начале статьи говорится, что «останавливался он (Лермонтов) в небольшой, сырой хатенке, под камышевой крышей, на самом обрыве кручи»⁹. Затем Соколов как будто бы еще раз подтверждает это. «Молва называет „домиком Лермонтова“ — дом наследников Савельевых, стоящий в настоящее время на самом обрыве». Но тут же сообщает: «Действительно, описание Лермонтова очень близко подходит к месту, занимаемому ныне дворами Левицкого и наследников Савельевых, но дома, имеющиеся в этих дворах, построены много позже 1837 года; на границе же этих дворов был фундамент старого разрушенного дома, и такой же фундамент был на обрыве двора наследников Савельевых, уже давно свалившийся в море с обрывом кручи»¹⁰. Сопоставляя это с тем, что высказано в начале статьи Соколова, получаем, что дом, где жил поэт и который «был на обрыве двора наследников Савельевых», и есть тот самый «давно свалившийся в море с обрывом кручи».

Впрочем, говоря о содержании документа на владение домом (купчей), по которому видно, что в 1828 г. сентября 24 Елисавета Лебедева продала дом свой с двором за 100 рублей войска Черноморского казаку Фёдору Мысныку, Соколов пишет: «В купчей, начиная с 1815 года, говорится только об одном доме, причем цена на него при первой продаже была 200 рублей, а затем при перепродаже падала, дойдя в 1828 году до 100 рублей. Отсюда ясно, что дом не ремонтировался и все ветшал. Другой дом, очевидно, был построен уже Мисником в период с 1828 по 1837 год и немного дальше от обрыва, так как первый дом грозил рухнуть вместе с кручей. В этом более новом доме, фундамент которого сохранился до последнего времени на рубеже дворов Левицкого и Савельевых, и останавливался Лермонтов»¹¹.

«доме на обрыве двора наследников Савельевых», а в «другом доме, построенном уже Мисником в период с 1828 по 1837 год», находившемся «на рубеже дворов Левицкого и Савельевых».

Что же правильнее?

Для того чтобы разобраться в этом, обратимся к самому Лермонтову. Перечитаем внимательно соответствующее место его «Тамани»: «Мы подъехали к небольшой хате на самом берегу моря. Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны»¹².

Как видим, ближе к улице, в передней части двора находилась «небольшая хата», а на дворе, в глубине его, где «берег обрывом спускался к морю», как отметил поэт, «стояла избочась (т. е. боком. — Л. П.) другая лачужка», меньшая по размерам и более старая.

Одновременно заметим, что Лермонтов и дальше не раз четко и раздельно называет домик, в котором жил — «хатой», а более ветхий и меньший по размерам, где жила старуха с девушкой — «лачужкой».

Таким образом, Соколов прав во втором случае, когда говорит, что поэт жил не «в доме на обрыве двора», а в «более новом доме», построенном уже Мысныком и находившемся «немного дальше от обрыва, так как первый дом грозил рухнуть»¹³.

Но помимо этого, в статье Соколова имеется далее еще одно утверждение, возвращающее к уже разобранному положению. Он пишет. «Одна из дочерей Федора Мисника жила тут же во дворе, в большой новой хате, с приживалкой старухой»¹⁴. Это опять и притом еще более противоречит написанному Лермонтовым.

Ведь поэт, по его же словам, жил «в более новом доме» — в «хате», тогда как в «лачужке», которая была «менее и древнее первой» и «стояла избочась» на самом краю кручи, жила старуха с девушкой. «Я вошел в лачужку, — читаем у Лермонтова, — печь была жарко натоплена, и в ней варился обед, довольно роскошный для бедняков. Старуха на все мои вопросы отвечала, что она глуха, не слышит»¹⁵.

Так окончательно выясняется, что поэт жил не в «лачужке», а в «хате», которая стояла «дальше от обрыва» и являлась по времени постройки «более новым домом». Однако время брало свое. И если сделанная из самана и описанная в повести «Тамань» хата, в которой жил Лермонтов, еще была цела — по свидетельству Фелицина и Висковатова — в 1879 г., то уже к 1881 г. ее не стало.

Вот почему очень похвальное пожелание Арканникова «из уважения к памяти поэта, сохранить этот домик», высказанное в 1891 г., к сожалению, оказалось запоздавшим ровно на десять лет. Домик Лермонтова в Тамани перестал существовать в начале 80-х годов прошлого столетия.

Лишь его «фундамент сохранился до последнего времени», как писал Соколов. Факт крайне сомнительный и практически возможный лишь в том случае, если на фундаменте развалившегося «лермонтовского домика» был тут же вскорости выстроен другой, также затем переставший существовать.

Стоит ли теперь разбираться в статье Соколова и вообще в вопросе о домах, которых давно уже нет? Причем нет даже их фундаментов, из которых одни свалились в море с обрывами кручи, а другие зарыты и сравнялись с землей?

Оказывается стоит. И не только для уточнения отдельных мест очень полезной статьи В. Соколова, но главным образом для того, чтобы рассеять тот туман кривотолков, который все сгущается над этим вопросом.

Ведь уже Соколову было ясно, что «дома, имеющиеся в этих дворах, были построены много позже 1837 года»¹6. Однако это не помешало тому, что народная молва перенесла на них ореол мемориальной славы. При этом одни считали и считают «лермонтовским домиком» — дом Левицких, а другие — дом Савельевых и даже те дома, которые были построены позже примерно на этих же местах.

Дважды побывав в Тамани в 1963 и 1964 гг., я беседовал с тамошними старожилами, с людьми, «жившими в том домике», и с теми, кто «отлично знал развалины лермонтовского домика». Тут надо назвать Якова Федоровича Марченко, Евдокию Ивановну Арцыбашеву, Андрея Николаевича Лиштованного, супругов Павла Васильевича и Марию Федоровну Кальченко, Александру Никитичну Хижняк, Григория Александровича Лебедь, Василия Георгиевича Сотниченко, Ивана Ивановича Григоренко, Леонида Алексеевича Журавлева, Фаину Филипповну Овчарову, Ефросинию Харитоновну Грицак, Матвея Филипповича Остапенко и др., с большинством которых ходил «на то самое место», но с каждым отдельно.

Особенно полезными были беседы с влюбленным в историю Тамани бывшим военкомом, а теперь пенсионером Даниилом Данииловичем Дзюбой, энтузиастом-краеведом, который несколько десятилетий старательно собирает все, что так или иначе связано с родной станицей.

Сопоставив свидетельства старожилов, не во всем совпадающие, а иногда и противоречивые, пришлось убедиться, что подавляющее большинство таманцев говорит об одном и том же небольшом участке земли (исключение составляют «обманутые киносъемками» 1927 г., но и это выясняется сравнительно легко) на краю берега, где сейчас находится подворье Николая Петровича Заики, а в разные годы стояли дома различных хозяев.

Разные люди называют, правда, разные годы, когда стоял еще домик, связанный с памятью о пребывании в Тамани великого поэта. Но все совершенно единодушно говорят: «домика этого давно уже нет».

И только М. Я. Олинский и В. И. Шляпошников, под редакцией которых в 1959 г. выпущен «Справочник-путеводитель по Крыму», «с легкостью в мыслях необыкновенной»

Тамань. Рисунок М. Ю. Лермонтова, 1837 г.

«Туристам, посещающим Керчь, рекомендуется совершить поездку на Таманский полуостров и осмотреть домик, где жил М. Ю. Лермонтов во время посещения Тамани»¹⁷.

Немало туристов, введенных в заблуждение этой «рекомендацией», побывало в Тамани, чтобы посмотреть домик поэта, но, конечно, ничего увидеть они не смогли.

Поэтому очень хорошей, в принципе, явилась инициатива комсомольцев и молодежи Тамани, решивших в конце июня 1963 г. на своем общестаничном митинге восстановить домик Лермонтова¹⁸.

Вот тут и возник с особой остротой, ставший крайне важным, вопрос о том, где в свое время стоял этот домик? Одновременно появилась потребность установить, каким он был по размеру и с виду?

Необходимость в ответе на этот вопрос сохранилась и после того, как краевые организации внесли небольшую поправку в решение таманской молодежи, порекомендовав не восстанавливать саманную хату, а построить здание для мемориального музея, а в нем поместить, в числе экспонатов, макет домика, в котором здесь жил Лермонтов в 1837 г.

Но ведь и для этого надо знать, как выглядел тот домик, в котором жил поэт в Тамани.

Чтобы определить, хотя бы приблизительно, его внешний вид, необходимо разобраться в рисунках «Домик в Тамани». Таких известно два.

Один, сделанный рукой М. Ю. Лермонтова, им подписанный и датируемый 1837 г. был найден в 1919 г. в Уфе. Оттуда, через архитектора И. Е. Бондаренко, он поступил в 1927 г. в Пушкинский дом в Ленинграде, где и хранится сейчас. Этот рисунок поэта был впервые опубликован в 1940 г. в двухтомном собрании сочинений Лермонтова, выпущенном Детгизом под редакцией проф. Б. М. Эйхенбаума. Затем он воспроизводился в различных изданиях, журналах, газетах, особенно в 1964 г. и широко известен под названием «Тамань»¹⁹.

Второй рисунок — так называемый «снимок с хаты, сделанный в 1879 г.» сепией Е. Д. Фелициным и переданный им П. А. Висковатову в 1881 г. в Тифлисе. Ныне находится в Пушкинском доме. Он впервые появился в печати тоже в 1940 г., в том же двухтомнике сочинений Лермонтова. Затем был включен в альбом «М. Ю. Лермонтов в портретах, иллюстрациях, документах», составленный Е. А. Ковалевской и В. А. Мануйловым и выпущенный в 1959 г. как пособие для учителей. Известен под названием — «Тамань. Хата, в которой жил Лермонтов»²⁰.

«Хата, крытая камышом, имеет 7 шагов ширины и 16 длины»²¹, затем еще раз взглянем на рисунок, где соблюдено такое же соотношение сторон, то убедимся в соответствии изображения оригиналу. Больше того, перед нами, со всей очевидностью, тот «более новый дом», имевший несколько вытянутую форму и «состоявший из двух половин», о котором говорят и документы и старожилы, тот самый, в котором жил Лермонтов. Дата рисунка тоже не вызывает никаких сомнений.

По поводу же всем известного рисунка, сделанного самим поэтом и называемого «Тамань», надо сказать, что ему несколько не повезло.

Дело в том, что, говоря об этом рисунке, И. Л. Андроников еще в 1951 г. связал его с воспоминаниями Цейдлера, правда, в предположительной форме, осторожно сказав: «Очевидно, это и есть тот рисунок, который Лермонтов набросал во время беседы с Цейдлером»²². Затем это было повторено при переизданиях работы И. Л. Андроникова. А за ним, но уже безоговорочно утвердительно, стали повторять и другие. Исходя из этой позиции, А. В. Попов совершенно логично поставил в 1963 г. вопрос о том, что «исследователи живописного наследия Лермонтова А. Э. Вейс, Е. А. Ковалевская и Н. П. Пахомов ошибочно датируют рисунок Лермонтова 1837 годом». При этом Попов приходит к выводу: «Это неверно. М. И. Цейдлер был командирован в отдельный Кавказский корпус 18 февраля 1838 года; в марте Лермонтов принимал участие в проводах своего однополчанина. Рисунок сделан поэтом уже после возвращения Цейдлера с Кавказа, во всяком случае не ранее 1839 года. Командированные на Кавказ гвардейские офицеры ровно через год возвращались в свои части»²³.

рисунка, если бы... Если бы имело какое-либо отношение к данному рисунку поэта.

По какому-то случайному недоразумению ни Андроников, ни Попов, ни ряд других лермонтоведов почему-то не обратили внимания на одно крайне важное обстоятельство, а именно на то, что речь идет о разных рисунках.

Ведь по словам М. И. Цейдлера: «Лермонтов пером начертил на клочке бумаги скалистый берег и домик»²⁴«бумага, карандаш»²5. Уже в силу одного этого каждому должно быть понятно, что мы знаем совсем не тот рисунок, о котором говорит Цейдлер, а другой, хотя и сделанный бесспорно Лермонтовым.

Вот почему обоснованным представляется предложение Н. П. Пахомова, принятое А. Э. Вейсом, Е. А. Ковалевской и рядом других — датировать этот рисунок 1837 г., как он и датировался до сих пор.

Одновременно следует уточнить название этого рисунка, изображающего домик в Тамани. Сделать это тем более необходимо, что почти так же называется и сепия Фелицина, тоже изображающая домик в Тамани. В то время как это совершенно разные дома.

«лачужка», в которой жила девушка со старухой. Поэтому и называть его следует «Тамань. Лачужка, где жили девушка и старуха», или короче — «Тамань. Лачужка девушки».