Есаков. Михаил Юрьевич Лермонтов.

А. Д. ЕСАКОВ

МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ ЛЕРМОНТОВ

...Мне вспомнился 1840 год, когда я, еще совсем молодым человеком, участвовал в осенней экспедиции в Чечне и провел потом зиму в Ставрополе, и тут и там в обществе, где вращался наш незабвенный поэт. Редкий день в зиму 1840—1841 годов мы не встречались в обществе. Чаще всего сходились у барона Ипп. Ал. Вревского¹, тогда капитана Генерального штаба, у которого, приезжая из подгородней деревни, где служил в батарее, там расположенной, останавливался. Там, то есть в Ставрополе, действительно в ту зиму собралась, что называется, la fine fleur молодежи^*1. Кроме Лермонтова, там зимовали: гр. Карл Ламберт², Столыпин (Mongo), Сергей Трубецкой³, Генерального штаба: Н. И. Вольф, Л. В. Россильон⁴, Д. С. Бибиков, затем Л. С. Пушкин, Р. И. Дорохов и некоторые другие, которых не вспомню. Увы, всех названных пережил я. Вот это общество, раза два в неделю, собиралось у барона Вревского. Когда же случалось приезжать из Прочного Окопа (крепость на Кубани) рядовому Михаилу Александровичу Назимову (декабрист, ныне живущий в городе Пскове), то кружок особенно оживлялся. Несмотря на скромность свою, Михаил Александрович как-то само собой выдвигался на почетное место, и все, что им говорилось, бывало выслушиваемо без прерывов и шалостей, в которые чаще других вдавался Михаил Юрьевич. Никогда я не замечал, чтобы в разговоре с М. А. Назимовым, а также с И. А. Вревским Лермонтов позволял себе обычный свой тон persiflage'a^*2.

Не то бывало со мной. Как младший, юнейший в этой избранной среде, он школьничал со мной до пределов возможного, а когда замечал, что теряю терпение (что, впрочем, недолго заставляло себя ждать), он, бывало, ласковым словом, добрым взглядом или поцелуем тотчас уймет мой пыл.

Итак, прочитав в статье г. Висковатова отзыв Л. В. Россильона о Лермонтове, я вспомнил их обоюдные отношения, которые действительно были несколько натянуты. Вспомнил, как один в отсутствие другого нелестно отзывался об отсутствующем. Как Россильон называл Лермонтова фатом, рисующимся (теперь бы сказали poseur) и чересчур много о себе думающим и как М. Ю., в свою очередь, говорил о Россильоне: «Не то немец, не то поляк, а пожалуй, и жид». Что же было первою причиной этой обоюдной антипатии — мне неизвестно. Положа руку на сердце, скажу, что оба были неправы. Мне не раз случалось видеть М. Ю. сердечным, серьезно разумным и совсем не позирующим. Льва Вас<ильевича> Россильона, намного пережившего Лермонтова, знают очень многие и вне Кавказа. Это была личность почтенная, не ищущая многого в людях и тоже, правда, немного дававшая им, но проведшая долгую жизнь вполне честно.

16 декабря 1884 г.
Тифлис.

P. S. Из всех портретов М. Ю. Лермонтова, которые где-либо издавались, положительно ни один не схож с оригиналом. Помнится мне, что офицеры лейб-гвардии гусарского полка поднесли свои акварельные портреты бывшему своему командиру М. Г. Хомутову. Между этими портретами был и Михаила Юрьевича, и единственный, по мне, лучше других его напоминающий. Куда он девался?⁵

Сноски

^*1 цвет молодежи (фр.).

^*2 насмешки (фр.).

Примечания

¹ Об И. А. Вревском см. с. 582 наст. изд.

² Карл Карлович Ламберт — запечатлены в группе офицеров на рисунке в альбоме П. А. Урусова, изображающем привал по пути в крепость Темир-Хан-Шуру. За сражение 4 октября 1840 г. и Лермонтов и Ламберт отмечены в журнале военных действий как «отличившиеся храбростию и самоотвержением». Таким образом, Ламберт постоянно встречался с Лермонтовым с начала лета 1840 г. до отъезда поэта в отпуск в середине января 1841 г.

³ О С. В. Трубецком см. с. 560—561 наст. изд.

⁴ Лев Васильевич подполковник гвардейского Генерального штаба, квартирмейстер 20-й пехотной дивизии. В 1840 г. участвовал в экспедиции в Чечню и часто встречался с поэтом. В походной палатке Россильона в июле 1840 г. Д. П. Пален нарисовал профильный портрет Лермонтова (об этом см.: Висковатов, с. 305). Между поэтом и Россильоном сложились неприязненные отношения. П. А. Висковатову он дал такую характеристику поэта:

«Лермонтов был неприятный, насмешливый человек и чем-то особенным. Он хвастал своею храбростью, как будто на Кавказе, где все были храбры, можно было кого-либо удивить ею!

Лермонтов собрал какую-то шайку грязных головорезов. Они не признавали огнестрельного оружия, врезывались в неприятельские аулы, вели партизанскую войну и именовались громким именем Лермонтовского отряда. Длилось это не долго, впрочем, потому что Лермонтов нигде не мог усидеть, вечно рвался куда-то и ничего не доводил до конца. Когда я его видел на Сулаке, он был мне противен необычайною своею неопрятностью. Он носил красную канаусовую рубашку, которая, кажется, никогда не стиралась и глядела почерневшею из-под вечно расстегнутого сюртука поэта, который носил он без эполет, что, впрочем, было на Кавказе в обычае. Гарцевал Лермонтов на белом, как снег, коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! — ибо кто же кидался на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись» (, с. 304—305).

Россильона возмущало также то, что Лермонтов ходил небритый, ел из одного котла со своею командой, спал на голой земле, не понимая того, что Лермонтов искал полного взаимопонимания с людьми, которыми командовал, и не хотел для себя никаких привилегий.

⁵ ИРЛИ.