РОМАН М. Ю. ЛЕРМОНТОВА
«ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
Вот книга, которой суждено никогда не стареться, потому что, при самом рождении ее, она была вспрыснута живою водою поэзии! Эта старая книга всегда будет нова...
Перечитывая вновь «Героя нашего времени», невольно удивляешься, как все в нем просто, легко, обыкновенно и в то же время так проникнуто жизнию, мыслию, так широко, глубоко, возвышенно...
Белинский В. Г. Герой нашего времени.
Сочинения М. Лермонтова.
Издание третье, 1843.
ПЕРВЫЕ ОТКЛИКИ ИЗ ДВУХ СТАНОВ
Незадолго до отъезда Лермонтова на Кавказ во вторую ссылку, в середине апреля 1840 года, в Петербурге вышло первое отдельное издание романа «Герой нашего времени». «Вышли повести Лермонтова, — писал в эти дни Белинский. — Дьявольский талант! Молодо-зелено, но художественный элемент так и пробивается сквозь пену молодой поэзии, сквозь ограниченность субъективно-салонного взгляда на жизнь»1.
Хорошо зная и глубоко понимая историческую сущность окружающей его действительности, двадцатипятилетний Лермонтов создал образ героя своего времени, в котором обобщил большой жизненный материал.
Белинский первым раскрыл типические черты Печорина — «человека с сильной волей, отважного, напрашивающегося на бури и тревоги». Великий критик объяснил причины раздвоенности Печорина и убежденно заявил, что в этом романе Лермонтов является «решителем важных современных вопросов».
Вслед за первой, предварительной рецензией на роман Лермонтова Белинский во второй половине мая 1840 года сделал подробный разбор «Героя нашего времени», вскоре опубликованный в июньской и июльской книжках «Отечественных записок». Этот разбор раскрыл широким кругам русских читателей идейное и художественное значение романа Лермонтова в истории русской общественной жизни и в истории русской литературы. Горячо защищая Печорина от проповедников лицемерной казенной морали, Белинский видел в образе Печорина воплощение критического духа своего времени2.
Одновременно с Белинским, вскоре после смерти Лермонтова, Гоголь оценил «Героя нашего времени» даже выше, чем его поэзию: «Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозою. Тут видно больше углубленья в действительность жизни — готовился будущий великий живописец русского быта...»3
Реакционно-охранительная критика, напротив, порицала «безнравственность» Печорина. Показательно, что высказывания реакционных журналистов полностью совпадали с отрицательным отзывом Николая I в частном письме к императрице от 12(24) июня 1840 года4.
Реакционная критика осудила Печорина и противопоставила ему соответствующий ее идеалам образ Максима Максимыча.
Добрый, бывалый кавказец, бесспорно, должен быть отнесен к положительным персонажам романа. Это мужественный, честный, искренний, хороший русский человек, незаметно делающий свое трудное и нужное дело. Он кровно связан с народом. Он принадлежит к числу тех демократических героев русской литературы XIX века, родословная которых идет от Самсона Вырина («Станционный смотритель» Пушкина), а затем получает продолжение в образах униженных и оскорбленных, бедных чиновников Гоголя и Достоевского. Но в отличие от гоголевских Поприщина и Акакия Акакиевича Башмачкина Максим Максимыч обладает большим чувством собственного достоинства.
Читателю нашего времени ясно, что ограниченному Максиму Максимычу совершенно чужд дух протеста против мерзостей крепостнической России, он покорно тянет лямку военной службы на Кавказе, он не рассуждает и даже не может в полной мере понять всей трагедии лучших передовых людей своего времени. Вот эта покорность судьбе больше всего привлекала симпатии Николая I и реакционной критики к образу Максима Максимыча, тогда как для Лермонтова истинным героем времени был Печорин.
Передовая молодежь, солидаризируясь с Белинским, отлично разобралась в значении образов Печорина и Максима Максимыча, в отношении к ним Лермонтова. Об этом свидетельствует письмо от 13 декабря 1840 года в редакцию «Отечественных записок», автором которого был студент Казанского университета А. И. Артемьев, впоследствии известный статистик, археолог и географ. Студент-разночинец решительно не соглашался с позицией одного из самых реакционных критиков, редактора журнала «Маяк» Бурачка: «Стражи “Маяка” боятся, что мы все, прочитавши книгу Лермонтова, сделаемся такими же героями нашего времени, как и Печорин. Да чем же быть, гг. Максимы Максимычи? Скорее, мне кажется, надобно идти вслед за веком, нежели отставать от него. «Герой нашего времени», по крайней мере для меня, гораздо нравственнее, хотя в нем и нет огромных молитв»5.
Через шесть лет после выхода в свет романа Лермонтова на Кавказ приехал Я. П. Полонский. Работая в канцелярии наместника в редакции газеты «Закавказский вестник» в Тифлисе, Полонский за пять лет службы много путешествовал по Грузии, не раз ездил по Военно-Грузинской дороге и, естественно, постоянно связывал свои путевые впечатления с памятными ему образами любимого Лермонтова. Подобно Лермонтову, он интересовался культурой и народным творчеством кавказских и закавказских народов. В июне 1851 года Я. П. Полонский написал стихотворение «На пути из-за Кавказа», в котором поэтически воспроизвел путь автора с Максимом Максимычем и последние страницы «Княжны Мери»:
Душу, к битвам житейским готовую,
за снежный несу перевал.
Я Казбек миновал, я Крестовую
Миновал — недалеко Дарьял.
Слышу, Терека волны тревожные
В мутной пене по камням шумят —
Колокольчик звенит — и надежные
Кони юношу к северу мчат.
Выси гор, в облака погруженные,
Расступитесь! — приволье станиц —
Расстилаются степи зеленые,
Я простору не вижу границ.
И душа на простор вырывается
Из-под власти кавказских громад —
Колокольчик звенит-заливается...
Кони юношу к северу мчат.
Погоняй! гаснет день за курганами,
С вышек молча глядят казаки —
Красный месяц встает за туманами,
Недалеко дрожат огоньки.
В стороне слышу карканье ворона —
Различаю впотьмах труп коня —
Погоняй, погоняй! тень Печорина
следам догоняет меня...6
созданные его старшим собратом.
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ И СОВРЕМЕННИКИ ПЕЧОРИНА
В РУССКОЙ И МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Творчество Лермонтова и его роман «Герой нашего времени» нельзя рассматривать в отрыве от тех процессов, которые происходили в русской и мировой литературе в конце 1830 — начале 1840-х годов. Одним из важнейших событий в европейской литературе конца XVIII — первой трети XIX века было зарождение реалистического метода, подготовленного всем предшествующим развитием мировой литературы, в том числе достижениями классицизма, сентиментализма, и в особенности романтизма. В этот период одной из важнейших задач как в западноевропейской, так и в русской литературе была задача создать образ героя своего времени, передового молодого человека, рассказать об отношении этого героя к породившему его обществу. Эта задача, поставленная писателями эпохи Просвещения, а затем углубленная сентименталистами и романтиками, в годы возникновения реализма значительно осложнилась, приобрела новые аспекты и потребовала новых решений7.
В ряду великих творений европейской литературы, воссоздавших историю развития образа передового человека нового времени, следует прежде всего назвать «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо (I часть опубликована в 1782 году; II часть — в 1789-м — в самом преддверии Французской буржуазной революции) и «Страдания молодого Вертера» И. В. Гете, повесть, написанную в середине 1770-х годов и ставшую известной читателям до «Исповеди» Руссо; здесь же следует назвать повествовательный эпизод, вставленный в сочинение Шатобриана «Гений христианства» под названием «Рене, или Следствие страстей» (1802). В 1806 году также на французском языке появляется роман Сенанкура «Оберман»; через год Бенжамен Констан заканчивает свой психологический роман в прозе «Адольф», который выходит в свет только в 1816 году (русский перевод П. А. Вяземского с предисловием Пушкина в 1830 году под названием «Адольф и Элеонора»). Этот роман Бенжамена Констана, как давно установлено и убедительно показано А. А. Ахматовой, имел большое значение для автора «Евгения Онегина»8«Героя нашего времени». В 1810-е годы европейский читатель получает «Паломничество Чайльд-Гарольда» Дж.-Г. Байрона.
Русская литература откликается на проблему «героя времени» с некоторым опозданием, но уже в 1799—1803 годах Н. М. Карамзин, следуя за открытиями Руссо в области анализа душевного мира формирующегося ребенка, приступает к созданию «Рыцаря нашего времени». Эта незаконченная повесть не выходит за рамки сентиментальной эстетики, но во многом предвосхищает дальнейшее развитие русского психологического романа. Через 20 лет молодой Пушкин начинает писать первый реалистический роман в стихах «Евгений Онегин», а в самом конце 1830-х годов Лермонтов создает первый русский реалистический роман в прозе «Герой нашего времени».
За год до начала работы Лермонтова над романом появляется и производит большое впечатление на европейского читателя роман Мюссе «Исповедь сына века» (1836), менее сложный и менее глубокий, чем «Герой нашего времени», но в известной мере предвосхищающий «Княжну Мери».
В то же время в русской литературе «Княжне Мери» непосредственно предшествуют так называемые «светские повести» 1830-х годов Н. Ф. Павлова, В. Ф. Одоевского, О. М. Сомова, В. А. Соллогуба и др. И этот жанр имел значение в истории становления реализма в русской литературе9.
Исторически достоверный и типический образ Печорина возник в русской литературе не только как прямое продолжение и развитие героя 1820-х годов Евгения Онегина. Незадолго до возникновения образа Печорина или почти одновременно с ним в творчестве ряда второстепенных писателей появляются менее значительные, но все же весьма характерные для тех лет образы молодых людей, которые так или иначе воплощают ищущего истину современного человека. Некоторые литературоведы (Г. Г. Шевченко, Б. Т. Удодов и другие) обратили внимание, что даже у так называемых пассивных романтиков, представителей пассивного романтизма, основной герой — человек высоких духовных запросов, который вступает в конфликт с окружающим его обществом, с исторической действительностью и неизбежно становится жертвой этой реальной, «низкой» действительности. Таков юноша Дмитрий из повести М. П. Погодина «Адель», таков Юлий из повести А. Теплякова «Человек не совсем обыкновенный», а также герой повести Н. Станкевича «Несколько мгновений из жизни графа Z***». В этой связи называют повесть А. Андросова «Случай, который может повториться. Русская современная быль» (имеется в виду один из героев повести — Александр Иванович). К подобным персонажам относится и художник-мечтатель, молодой идеалист Пискарев из «Невского проспекта» Гоголя. Во всех этих героях-романтиках много автобиографического, они откровенно высказывают мысли своих создателей. Но, как справедливо отметила Г. Г. Шевченко, в пассивно-романтическом течении наблюдались попытки создать и объективный портрет современника. Это характерно для тех писателей, чье творчество отличалось уже в то время реалистическими, а порой и демократическими тенденциями. Так, «меткие типологические портреты» представителя нового поколения принадлежат В. Ф. Одоевскому; однако писатель не ставил перед собой задачи раскрыть характер «гордого человека XIX столетия»: он был лишь эпизодическим лицом в произведениях В. Ф. Одоевского, иногда участником событий, обнаруживающих необычную логику его поведения. Н. Ф. Павлов в повести «Маскарад» (Моск. наблюдатель. 1835. Ч. 1. Кн. 2; 1836. Ч. 4. Кн. 1) показал человека тоскующего, не находящего себе места в жизни, как характерного для мыслящей части светской молодежи, как «лишнего человека»10.
«лишнего человека» в 1830-е годы подошли и представители революционного романтизма. Именно эта проблема определила исключительную противоречивость творческих исканий В. К. Кюхельбекера. Писатель-декабрист, переживший трагедию разгрома восстания на Сенатской площади, понимал, что новому веку «необходим пример», образец цельного героя-борца, но он видел и другого человека 1830-х годов, раздвоенного, мятущегося, не находящего для себя выхода (трагедия-мистерия «Ижорский», роман «Последний Колонна»)11.
Вопрос о новом герое волнует и писателя-декабриста А. А. Бестужева-Марлинского. Вступая в творческую полемику с автором «Евгения Онегина», неудовлетворенный сниженным и негероическим образом Онегина, Марлинский противопоставляет этому разочарованному скептику и скучающему эгоисту своего героя — майора Стрелинского (повесть «Испытание»). Продолжая работать над повестями из светской жизни, в которых изображался конфликт между человеком-гражданином, энтузиастом «всего высокого и благородного» и бездушным, пустым светом, писатель решал психологическую проблему: сумеет ли герой, вопреки неблагоприятным внешним обстоятельствам и вопреки личным влечениям, сохранить верность гражданскому долгу (повесть «Фрегат “Надежда”»). В 1830-е годы Марлинский все настойчивее обращается к образу рефлектирующего человека («Мулла-Нур», «Вадимов», «Он был убит»)12.
Наконец, образ «рефлектирующего», «лишнего человека» зарождается в прозе молодого Герцена — Трензинский в «Записках одного молодого человека» (1839—1841).
Таким образом, «Герой нашего времени» создавался не в безвоздушном пространстве, не обособленно, а в сложном и противоречивом контексте эпохи, в период, когда в недрах романтизма со всеми его противоречиями и оттенками зарождался еще более сложный и многообразный творческий метод, получивший впоследствии название реализма.
Как явление типологическое, отражающее реальную действительность, Печорин не был одинок в русской литературе 1830-х годов. Но ни один из близких к нему образов современного рефлектирующего молодого человека не обладал такой силой характера, таким мужественным интеллектом, такой страстной жаждой деятельности. Эта значительность, масштабность образа Печорина, позволяющая сблизить его с Демоном и Мцыри, — черта во многом автобиографическая, выражение специфически «Лермонтовского духа».
«Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как верно он смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!.. Каждое его слово — он сам, вся его натура, во всей глубине и целости своей. Я с ним робок, — меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ним благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества» (Белинский. Т. 11. С. 508—509).
Прошло несколько недель, и 13 июня 1840 года Белинский снова обратился к Боткину со своими размышлениями о Лермонтове: «Лермонтов великий поэт: он объектировал современное общество и его представителей» (там же, с. 527).
Печорин был явлением характерным для своего времени, типическим. Создать такой образ и так раскрыть его в романе мог только гениальный художник.
ЛЕРМОНТОВА
Творческая история романа Лермонтова «Герой нашего времени» может быть восстановлена лишь в самых общих чертах. Сохранились настолько скудные материалы, что нет возможности детально проследить, как создавалось это самое значительное произведение нашего поэта. В этом отношении исследователь «Евгения Онегина» находится в несравненно лучших условиях, в его распоряжении громадный рукописный фонд от черновых набросков Пушкина до беловых автографов.
Достаточно сказать, что до нас не дошло ни одной рукописи «Бэлы». Наибольшую ценность представляет тетрадь Лермонтова, содержащая рукописные тексты «Максима Максимыча», «Фаталиста» и «Княжны Мери», в которой все написано рукой поэта, за исключением отрывка в «Княжне Мери», написанного рукой А. П. Шан-Гирея, но сохранившего следы авторской правки. Эта драгоценная тетрадь хранится в РНБ. На обложке рукою Лермонтова написано раннее заглавие романа: «Один из героев начала века»13«Мишель почти всегда писал без поправок» (Рус. обозрение. 1890. № 8. С. 743). В эту тетрадь вклеен автограф Предисловия к «Журналу Печорина».
В РНБ хранится и черновой автограф Предисловия к роману в альбоме Лермонтова 1840—1841 гг. (карандашом) и авторизованная копия «Тамани», написанная рукою А. П. Шан-Гирея с пометками Лермонтова. В РО ИРЛИ имеется авторизованная копия Предисловия к роману (рукой А. П. Шан-Гирея с поправками Лермонтова). Вот, собственно, и все рукописные материалы; в полном объеме установить текст романа Лермонтова и его историю они не позволяют.
Текстологу приходится обращаться также к первым прижизненным публикациям романа. Эти печатные источники текста таковы:
«Бэла» (Из записок офицера о Кавказе) // Отеч. зап. 1839. Т. 2. № 3. Отд. 3. С. 167—212.
«Фаталист» // Отеч. зап. 1839. Т. 6. № 11. Отд. 3. С. 146—158.
«Тамань» // Отеч. зап. 1840. Т. 8. № 2. Отд. 3. С. 144—154.
«Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова». Ч. 1—2. СПб., 1840. Первое отдельное издание (без Предисловия). Цензурные даты обеих частей — 19 февраля 1840 года. Здесь впервые напечатаны: «Максим Максимыч», Предисловие к «Журналу Печорина» и «Княжна Мери».
«Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова». Ч. 1—2. Изд. 2-е. СПб., 1841. Цензурная дата первой части — 19 февраля 1841 года, второй — 3 мая 1841 года. Здесь впервые напечатано Предисловие к роману — перед второй частью, с отдельной римской нумерацией страниц, без указания в оглавлении. Это произошло потому, что Предисловие было подверстано к книге в последний момент, когда вся книга была уже набрана, а может быть, и отпечатана.
Текст второго отдельного издания романа представляет собой перепечатку первого издания, за исключением Предисловия, с точным воспроизведением внешнего вида, вплоть до совпадения страниц и строк. Большинство разночтений с первым изданием — результат типографских ошибок, но есть и несомненные следы авторской правки.
Отдельные эпизоды романа возникли в творческом воображении Лермонтова летом и осенью 1837 года на Кавказе и в Закавказье. По свидетельству Н. М. Сатина, в Пятигорске Лермонтов «был знаком со всем водяным обществом (тогда очень многочисленным), участвовал во всех обедах, пикниках и праздниках. Такая, по-видимому, пустая жизнь не пропадала, впрочем, для него даром: он... зорко наблюдал за встречающимися ему личностями»14.
«Героем нашего времени» относится к пребыванию Лермонтова в Петербурге с начала 1838 года и до начала 1840 года. К сожалению, ни в переписке Лермонтова, ни в воспоминаниях его друзей не сохранилось сколько-нибудь достоверных свидетельств о ходе работы над романом.
Не представляется возможным определить порядок написания повестей, составивших роман «Герой нашего времени»15. Б. М. Эйхенбаум высказал предположение, что раньше других повестей была написана «Тамань», когда мысли о романе еще не было16. И. Л. Андроников связал с замыслом «Тамани» загадочный набросок Лермонтова: «Я в Тифлисе...» (Т. 6. С. 383), действительно отдаленно напоминающий сюжетную ситуацию «Тамани»17.
«Бэла» написана раньше «Максима Максимыча»; об этом можно судить по тетради РНБ, где «Максим Максимыч» отмечен цифрой II, а также и по тому, что эпиграфом к «Максиму Максимычу» первоначально были взяты слова: «...и они встретились», связанные с финалом «Бэлы». Как заметил Б. М. Эйхенбаум, в начале «Максима Максимыча» сказано, что «Бэла» была начата во время остановки во Владикавказе: «Мне объявили, что я должен прожить тут еще три дни... и я, для развлечения, вздумал записывать рассказ Максима Максимыча о Бэле, не воображая, что он будет первым звеном длинной цепи повестей...» (С. 85). Из этих слов видно, что во время работы над «Максимом Максимычем» «цепь повестей» уже определилась, но последовательность их, видимо, не совсем была ясна для Лермонтова.
«Отечественных записок» за 1839 год «Бэлу», затем в том же журнале в ноябрьской книжке за 1839 год «Фаталиста», а во второй книжке «Отечественных записок» за 1840 год «Тамань», но такой порядок публикации частей романа не дает еще оснований для определения последовательности работы Лермонтова над этими повестями.
Почти одновременно с Предисловием ко всему роману, включенным во второе издание, весной 1841 года Лермонтов написал для сборника А. П. Башуцкого «Наши, списанные с натуры русскими» очерк «Кавказец», продолжающий и углубляющий характеристику типа кавказца, так напоминающего образ Максима Максимыча.
На этом работа Лермонтова-прозаика оборвалась. Но известно, что вслед за «Героем нашего времени», очерком «Кавказец» и наброском повести «Штосс» Лермонтов хотел написать три исторических романа из трех эпох русской жизни.
«Героя нашего времени»: «...пылкая молодость, жадная впечатлений бытия, самый род жизни, — отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединенной думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура начала устаиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющие между собою связь и некоторое единство, по примеру куперовской тетралогии, начинающейся „Последним из могикан“, продолжающейся „Путеводителем в пустыне“ и „Пионерами“ и оканчивающейся „Степями“...» (Белинский.
Возможно, что замысел первого романа, из века Екатерины II, был связан с восстанием Пугачева и, таким образом, восходил к замыслу «Вадима». Второй роман — «из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкой в Вене». Третий роман — «из Кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, Персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране»18.
Очерк Лермонтова «Кавказец» и мысль о создании трех исторических романов свидетельствуют, что дальнейшее развитие его прозы шло бы по пути реализма, что возможности романтической поэтики были Лермонтовым уже исчерпаны.
Сноски
1 Белинский.
2 Перечень отзывов о «Герое нашего времени», напечатанных при жизни Лермонтова в журналах, см.: Библиография 1. Отдельные журнальные критические статьи воспроизведены в: Зелинский В. А. Белинский В. Г. М. Ю. Лермонтов: Статьи и рецензии. Л.: Гослитиздат, 1940. 265 с.; важнейшие обзоры: Абрамович Д. И. Обзор литературы о Лермонтове // Полн. собр. соч. СПб., 1913. Т. 5. С. 128-134; Гершензон Д. Я. Лермонтов в русской критике // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова. Сб. 1. Исследования и материалы. М.: Гослитиздат, 1941. С. 589-616; Мордовченко Н. И. Михайлова, с. 5-48; История русской критики. Т. 1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 395, 397; Мануйлов В. А., Гиллельсон М. И., Вацуро В. Э. М. Ю. Лермонтов: Семинарий. Л.: Учпедгиз, 1960. С. 19-26; «Герой нашего времени» в русской критике // Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени / Изд. подгот. Б. М. Эйхенбаум и Э. Э. Найдич. М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 163-171 (Лит. памятники).
3 Гоголь Н. В.
4 Текст письма см.: Герштейн Э. Г. Судьба Лермонтова. 2-е изд. М.: Худож. лит., 1986. С. 61-62. Подлинный французский текст см. там же. С. 330-331.
5 Это письмо было опубликовано В. И. Кулешовым по материалам архива А. А. Краевского. См.: «Отечественные записки» и литература 40-х годов XIX века. М.: Изд-во МГУ, 1959. С. 44-45. Хорошо понимали правдивость образа Печорина многие современники Лермонтова. Так, известный прозаик и критик А. В. Дружинин писал тогда же в неопубликованной статье: «Автор в нем <Печорине> как в фокусе, собрал эссенцию пороков нашего поколения» (цит. по: Трофимов И. Т. Поиски и находки в московских архивах. М., 1982. С. 143).
6 Полонский Я. П. Полонский Я. П. Попов А. В. «Герой нашего времени»: Материалы к изучению романа М. Ю. Лермонтова // Литературно-методический сборник. Ставрополь, 1963. С. 77.
7 Соколов А. Н. От романтизма к реализму. М.: Изд-во МГУ, 1957.
8 Ахматова А. А. «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина // Пушкин: Временник пушкинской комиссии. Т. I. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. С. 91-114; ср.: Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция // Лит. наследство. 1941. Т. 43-44. С. 496-499.
9 Об этом подробнее см.: Михайлова, с. 293-294; «Княжна Мери» М. Ю. Лермонтова и «светская повесть» 1830-х годов // Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. А. И. Герцена. 1961. Т. 219. Вопросы истории русской литературы. С. 51-72; Иезуитова Р. В. Светская повесть // Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра. Л.: Наука, 1973. С. 196-197.
10 Об этом подробнее см.: На путях становления русского социально-психологического романа: (Постановка проблемы «героя века» в литературе 20-30-х годов XIX века) // Учен. зап. Харьк. ун-та им. А. М. Горького. 1962. Т. 114. Труды филол. факультета. Т. 10. С. 52-72; ср. Удодов Б. Т. «Герой нашего времени» как явление историко-литературного процесса // М. Ю. Лермонтов: Исследования и материалы. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1964. С. 36-37; «Герой нашего времени»: Кн. для учителя. М.: Просвещение, 1989. С. 8-24.
11 См.: Пульхритудова Е. М. «Лермонтовский элемент» в романе Кюхельбекера «Последний Колонна» // Науч. доклады высш. школы. Филол. науки. 1960. № 2. С. 126-138.
12 См.: Очерки декабристской литературы. М.: Гослитиздат, 1953.
13 Э. Г. Герштейн предложила другое прочтение первоначального заглавия - «Один из героев нашего века». Петербургские лермонтоведы считают, что это не подтверждается автографом. См. примечание Э. Э. Найдича в кн.: Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4-х т. Т. 4. Л.: Наука, 1981. С. 458.
14
15 О хронологии написания отдельных частей романа см. в кн.: Герштейн Э. Г. «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. М.: Худож. лит., 1976. С. 7-20. Иной точки зрения о времени написания «Тамани» придерживается Б. Т. Удодов. См. его книгу «Роман М. Ю. Лермонтова “Герой нашего времени”». М.: Просвещение, 1989. С. 25.
16 Лермонтов М. Ю.
17 Андроников, с. 335-341; ср.: Попов А. В. «Герой нашего времени»: Материалы к изучению романа М. Ю. Лермонтова // Литературно-методический сборник. Ставрополь, 1963. С. 30-35.
18 Дела и люди века. Спб., 1893. Т. 2. С. 93-94.