Найдич Э. Дар бесценный // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. — СПб.: Худож. лит., 1994. — С. 133—140.
К женской красоте как вершине прекрасного в природе обращались многие художники. В живописи и скульптуре, поэзии и музыке создавались идеалы женской красоты; Венера Милосская, образы Рафаэля и Ботичелли, Данте и Петрарки представляются символами вечной женственности. Сказал свое слово в воплощении этой темы и Лермонтов. Он соединил величайшее мастерство, передавая женское очарование, с размышлениями об участи женщины в современном обществе.
Обычно в поэзии Лермонтова главное внимание обращали на любовные коллизии, стремились увидеть в его лирике стихотворные циклы, связанные с определенным именем. Мимо нашего внимания часто проходило стремление поэта в зрелые годы запечатлеть привлекательный женский облик как бесценный дар природы. При этом во многих стихотворениях и поэмах этот образ имел самодовлеющее значение, автор или герой как бы отступал на второй план, оставаясь в тени.
Ключом к такому пониманию служит стихотворение «Дары Терека» (1840).
Обычное для народной поэзии олицетворение природы позволяет Лермонтову создать красочный, выразительный образ Кавказа. Стихотворение многогранно. Здесь и гимн природе Кавказа, и ощущение трагедийности действительности, подверженной стихийным разрушительным силам. Разбушевавшаяся река ломает скалы (камни — первый дар Каспию), злые силы, господствующие в обществе, приводят к войнам (мертвый кабардинец — второй дар), и, наконец, жертва ревности — мертвая казачка. Это третий дар, заставляющий Каспий расступиться:
взыграл, веселья полный, —
И в объятия свои
Набегающие волны
Принял с трепетом любви.
В фольклорно-песенном повествовании Лермонтова персонифицируются силы природы и оживает бурный Терек, могучий Каспий, мертвые выполняют роль живых.
Слушай, дядя: дар бесценный!
Что другие все дары?
Но его от всей вселенной
Я таил до сей поры.
примчу тебе с волнами
казачки молодой,
С темно-бледными плечами,
С светло-русою косой.
Выбор казачки как символа женской красоты вполне объясним. В написанной почти одновременно повести «Фаталист», где действие происходит в казачьей станице, говорится о молодых казачках, «прелесть которых трудно постигнуть, не видев их».
Н. Толстой в «Казаках» писал: «Красота гребенской женщины особенно поразительна соединением самого чистого типа черкесского лица с широким и могучим сложением северной женщины»1.
Можно не согласиться с мнением Белинского о том, что «Дары Терека» «поэтическая апофеоза Кавказа». Стихотворение построено так, что его центром становится «апофеоза женской красоты».
Друг Лермонтова поэтесса Е. П. Ростопчина перед последним расставанием с ним 27 марта 1841 года в стихотворении «На дорогу!», посвященном поэту, назвала его:
...поклонником живым
И богомольцем красоты.
«Красавица»: «Благоговея богомольно перед святыней красоты».
Уже в раннем стихотворении Лермонтова «Поэт» содержится зерно лермонтовской установки, которое раскроется в зрелом творчестве:
Когда Рафа́эль вдохновенный
Пречистой девы лик священный
Живою кистью окончал, —
искусством восхищенный,
Он пред картиною упал!
В 1837—1841 годах в творчестве Лермонтова происходит поворот: он переносит внимание с обычного для романтической литературы описания эмоций лирического героя на изображение женщины, ее внешнего облика, движений души. Лермонтов создает в лирике, в поэмах и еще ранее в драме «Маскерад» женские портреты, исполненные психологической глубины, раскрывающие тайны характера.
«Молитва», включенная в лермонтовский сборник стихотворений 1840 года, имеет принципиальное значение.
Тема женской красоты, любви к женщине освобождается от эгоцентризма лирического героя:
за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного, —
я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную,
ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Об авторском «я» мы узнаем лишь в самых общих чертах. Зато перед нами возникает образ женщины, особенности ее душевного мира, при этом уважение, сочувствие, гуманность автора становятся основной тональностью.
Стихотворения «Она поет — и звуки тают...», «Слышу ли голос твой звонкий и ласковый...», «Как небеса, твой взор блистает...» посвящены П. А. Бартеневой, «Графиня Эмилия» — Э. К. Мусиной-Пушкиной, «К портрету» — А. К. Воронцовой-Дашковой — в каждом из них передан выразительный, неповторимый образ женщины, отличающийся особой привлекательностью.
«М. А. Щербатовой» («На светские цепи...»). Поэт не сказал ни одного слова о себе и своих чувствах, но передал, кажется, все грани внешней и духовной прелести Щербатовой.
Заключительное четверостишие говорит об особенности ее характера:
От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром,
Полюбит не скоро,
не разлюбит уж даром.
Это — наивысший комплимент, который можно сказать женщине.
Один из близких друзей Лермонтова, его родственник А. П. Шан-Гирей вспоминал, «что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать» (Воспоминания, с. 48).
Уверенность в том, что любимая женщина — самая прекрасная на свете, выражена здесь словами народных сказок. Такой предстает и героиня записанной и литературно обработанной Лермонтовым турецкой сказки «Ашик-Кериб»: «Хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, но они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиса».
Отношение к героине как к самой прекрасной женщине было свойственно многим произведениям Лермонтова.
«Стихотворения Лермонтова» (1840) открывает «Песня о купце Калашникове», где складывающаяся столетиями фольклорная лексика так совершенно сохранена и отшлифована Лермонтовым. Это относится и к созданному им портрету русской красавицы:
На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
плавно — будто лебедушка;
Смотрит сладко — как голубушка;
слово — соловой поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Последующий текст раскрывает не только внешнюю красоту, но и высокие человеческие достоинства Алены Дмитриевны.
В кавказских редакциях поэмы «Демон» появляется грузинская княжна Тамара, и снова это чудо женской красоты:
Клянусь полночною звездой,
заката и востока,
Властитель Персии златой
И не единый царь земной
Не целовал такого ока;
Гарема брызжущий фонтан
разу жаркою порою
Своей жемчужною росою
Не омывал подобный стан!
Еще ничья рука земная,
милому челу блуждая,
волос не расплела;
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела...
Лермонтову в его философско-символической поэме был необходим образ, как бы равновеликий Демону. Опустошенности, могущественной разрушительной силе противостоит воплощение полноты земной жизни и гармонии. Поэтический реквием мертвой Тамаре во второй части поэмы — одно из достижений русского искусства; он превращается в гимн жизни и женской красоте как высшим ценностям природы.
«Сказка для детей» (1840).
Образ героини, один из самых выразительных в русской литературе, замечателен тончайшим психологизмом, изяществом, оригинальностью.
Влюбился я. И точно хороша
Была не в шутку маленькая Нина.
никогда свинец карандаша
́эля иль кисти Перуджина
Не начертали, пламенем дыша,
Подобный профиль... Все ее движенья
Особого казались выраженья
Но с самых детских дней
Ее глаза не изменяли ей,
Тая равно надежду, радость, горе;
И было темно в них, как в синем море.
«Сказкой для детей» восхищались многие современники поэта, позднее Достоевский и Лев Толстой. При создании образа Наташи Ростовой, особенно при описании ее первого бала, Толстой, несомненно, вспоминал эту поэму Лермонтова.
«Мцыри» (1839), где даны картины южной природы («Кругом меня цвел божий сад...»), возникает один из ее ликов — образ молодой грузинки:
Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
к берегу...
... летние жары
тенью золотой
Лицо и грудь ее; и зной
из уст ее и щек,
И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
думы пылкие мои
Она была уж далеко;
И шла хоть тише, но легко,
Стройна под ношею своей,
тополь, царь ее полей!
Этот короткий отрывок весьма знаменателен; каждый эпизод «Мцыри» близок к символу. Образ женщины венчает редкий по красоте пейзаж.
Баронесса Штраль в «Маскераде» (1835) — красавица, «которой свет дивится с завистью». Здесь Лермонтов с полной отчетливостью словами героини сказал о судьбе женщины в светском обществе.
Подумаешь: зачем живем мы? Для того ли,
вечно угождать на чуждый нрав
рабствовать всегда!
«неизъяснимой прелестью выраженья в лице» идет речь в начатой Лермонтовым повести «Я хочу рассказать вам». История женщины, о которой он пишет, напоминает судьбу баронессы
Штраль: «Она уже сошла со сцены большого света, ей тридцать лет, и она схоронила себя в деревне; но когда ей было только двадцать, весь Петербург шумно занимался ею в продолжение целой зимы». Очевидно, этот замысел, относящийся к 1836 году, возник не без влияния «Физиологии брака» и «Тридцатилетней женщины» Бальзака (последний роман Лермонтов упоминает в «Герое нашего времени»). Восхищение красотой и повествование о трудной участи женщины часто соединяются у Лермонтова в одном произведении. Трагически сложилась жизнь Алены Дмитриевны в «Песне о купце Калашникове», Тамары в «Демоне» — «свободы резвую дитя» в замужестве ждет «судьба печальная рабыни». И, наконец, мертвая казачка в «Дарах Терека» — жертва ревности.
«Демоном» Лермонтов пишет поэму «Тамбовская казначейша». Авдотья Николаевна — героиня поэмы, «тамбовская красотка» (так ее называет автор) — только на первый взгляд может показаться комическим персонажем. Это своего рода провинциальный вариант красавицы, обреченной на жизнь в пошлой провинциальной среде. В сцене, пародирующей последнее свидание Евгения Онегина и Татьяны, в ответ на притязания штаб-ротмистра Гарина героиня «толкнула прочь его: «Довольно, молчите — слышать не хочу! Оставите ль? я закричу!..»
В финале поэмы торжество Гарина, выигравшего Дуню в карты, не снижает по-своему трагического облика казначейши:
на мужа посмотрела
И бросила ему в лицо
венчальное кольцо.
Лермонтов создает пленительные женские образы, применяя разные оттенки красок, но главная прелесть в их сочетании: молодая казачка «с темно-бледными плечами, светло-русою косой», «Графиня Эмилия — белее, чем лилия».
Прозрачны и сини,
небо тех стран, ее глазки...
солнца отливы
Играют в кудрях золотистых
(«М. А. Щербатовой»)
Как племя родное
У чуждых опоры не просит
И в гордом покое
и зло переносит.
«М. А. Щербатовой»)
истиной дышит в ней все,
все в ней притворно и ложно!
Понять невозможно ее,
не любить невозможно.
(«К портрету»)
Женские образы исполнены гармонии и изящества. Особенно подчеркивает Лермонтов красоту движений. Про Тамару в «Демоне» сказано:
И были все ее движенья
стройны, полны выраженья,
полны милой простоты.
Про юную Нину (из «Сказки для детей»):
Пред зеркалом, бывало, целый час
То волосы пригладит, то красивый
пришпилит к ним; движенью глаз,
Головке наклоненной вид ленивый
Придав, стоит... и учится.
Авдотья Николаевна в «Тамбовской казначейше»:
бывало, гордо, плавно —
тронет землю башмачок.
В стихах и мадригалах Лермонтов разнообразит ритмы и интонации, это усиливает музыкальность поэзии, а также эмоциональное воздействие. Воспевая красоту и достоинство женщины, Лермонтов освободил тему любви от романтических штампов, женские образы, созданные им, по праву вошли в сокровищницу мировой культуры.
Сноски
1