Найдич Э. Заветная мечта поэта // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. — СПб.: Худож. лит., 1994. — С. 241—252.
Заветная мечта поэта
Мечта и скептицизм — казалось бы, несовместимые свойства — пронизывают произведения Лермонтова от самых ранних юношеских стихотворений до конца творчества.
Можно сказать, что это необычное сочетание — в самой натуре Лермонтова, в его характере. За угрюмостью, сдержанностью, замкнутостью, порою резкой колкостью, по отзывам друзей, обнаруживались «сокровища любви, таящиеся в этой богатой натуре» (Воспоминания. С. 322).
К Лермонтову применимы слова Александра Блока, сказанные им о себе:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество.
Заключительный этюд посвящен лишь одной проблеме — значительной для каждого из нас, для русской литературы и общественного сознания.
В отроческом стихотворении «Отрывок» (1830) Лермонтов мечтал о будущем обществе:
Меж них ни злата, ни честей
Не будет. Станут течь их дни,
Невинные, как дни детей...
...............
И братьев праведную кровь
Они со смехом не прольют!..
В новый исторический век, открывшийся Великой французской революцией, наполеоновскими войнами, национально-освободительными движениями, в годы военных действий русских войск на Кавказе Лермонтов стремился разобраться в сложных ситуациях. Можно ли остаться равнодушным, когда льется человеческая кровь? В каких случаях кровопролитие может быть оправдано?
«Последний сын вольности» (1831), продолжающей традиции поэтов-декабристов, герой поэмы Вадим ставит в один ряд «свободу, мщенье и любовь». Месть справедлива, если она направлена против тирана.
Несколько ранних стихотворений Лермонтова посвящено исторической теме — борьбе русского народа за свою независимость. Эта тема разработана в поэзии декабристов. Ее прозрачный подтекст — обличение современного рабства.
Юная славянка в «Балладе» Лермонтова 1830 года заканчивает колыбельную песню словами:
Смотри, как умирают люди,
И мстить учись у женской груди.
В «Отрывке» (1831), связанном с сюжетом о Мстиславе Черном1, герой объясняет свое стремление к мести:
...Кровь собратий,
Кровь стариков, растоптанных детей —
Отяготела на душе моей.
И все же в ранней лирике Лермонтова появляется сомнение: даже справедливая месть таит в себе нравственную опасность.
Лермонтов пишет десятки стихотворений о герое, который готов погибнуть за «общее дело», и вместе с тем о трагическом его самосознании, об ощущении своей порочности, причастности к миру зла. Эти стихотворения, несмотря на их романтизм, неопределенность, дают основание считать, что проблема мести, кровопролития волновала поэта, хотя прийти к однозначным решениям он не мог.
Процитируем одно из них — «Из Андрея Шенье» (1832) — на самом деле оригинальное:
За дело общее, быть может, я паду...
......................
Но ты не обвиняй страдальца молодого...
........................
Я много сделал зла, но больше перенес.
Лермонтов приветствует июльскую революцию во Франции 1830 года. Со свойственным ему романтическим сознанием он обращается к французскому народу:
Опять вы, гордые, восстали
За независимость страны,
И снова перед вами пали
сыны.
Уничтожение абсолютизма («самодержавия») рассматривалось во Франции как борьба «за независимость страны».
В строках:
И снова знамя вольности кровавой
Явилося, победы мрачный знак, — речь идет о трехцветном знамени Великой французской революции, которое производило большое впечатление на массы, не видевшие его с 1815 года (падение Наполеона). Вместо белого знамени Бурбонов, сообщалось во французских газетах, оно взвилось над ратушей, собором Парижской богоматери, наконец, над Тюильри.
Лермонтов не забывает о той цене, которою приобретают вольность (вскоре сменившаяся мещанским правлением Луи Филиппа Орлеанского).
Знамя вольности названо кровавым, а стих «Победы мрачный знак» вызвал такое недоумение у некоторых лермонтоведов-ортодоксов, что они пытались по-иному прочесть лермонтовский автограф (вместо «мрачный» — «прочный»). Однако из этого ничего не вышло. Рукопись Лермонтова давала единственное чтение: «мрачный». Эпитет соответствовал представлениям почта.
Вместе с тем в стихотворении «30 июля (Париж) 1830 года» Лермонтов возлагал ответственность за кровопролитие на короля Карла X. После его указов, ограничивающих права граждан, в Париже 27 июля 1830 года началось вооруженное восстание. По распоряжению короля правительственные войска начали массовые расстрелы. Манифест, провозглашавший победу восставших, начинался словами: «Карл X не может вернуться в Париж: он пролил кровь».
Лермонтов писал:
И брызнула в Париже кровь.
О! Чем заплотишь ты, тиран,
За эту праведную кровь,
За кровь людей, за кровь гражда́н.
Лермонтов в поисках нравственной истины прикасается к сложнейшим вопросам исторического развития: можно ли совместить борьбу за свободу с человечностью, гуманистическим началом?
Поэт стремится подходить к революционной ситуации конкретно, но всегда задумывается над правом на кровопролитие.
Восставший народ, осуществляя свое законное право, может быть страшной разрушительной силой.
Приведем начало стихотворения «Предсказание» (1830):
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь.
Пушкин осудил в стихотворении «Андрей Шенье» (1825) революционный и якобинский террор в годы французской революции («Где вольность и закон, / Над нами единый властвует топор»). Однако он считал, что, несмотря на стихийность и «презренное бешенство», народ снова обретет свободу:
вкусивший раз твой нектар освященный,
Все ищет вновь упиться им...
.......................
Так — он найдет тебя, под сению равенства!
В объятиях твоих он сладко отдохнет.
Лермонтов в политической оценке Великой французской революции во многом солидарен с Пушкиным
(поэма «Сашка»; строфы 77—81, написанные в 1835—1836 гг.).
Но весь ход революции Лермонтовым изображен страшнее:
Там слышал он святых голов паденье,
Меж тем как нищих буйный миллион
Кричал, смеясь: «Да здравствует закон!» —
И, в недостатке хлеба или злата,
Просил одной лишь крови у Марата.
После казни Людовика XVI и Марии Антуанетты новые жертвы:
И кровь с тех пор рекою потекла,
И загремела жадная секира.
После казни поэта Андрея Шенье еще более усилился разгул якобинского террора:
И Франция упала за тобой
К ногам убийц бездушных и ничтожных.
Никто не смел возвысить голос свой;
Из мрака мыслей гибельных и ложных
Никто не вышел с твердою душою.
«бездушных и ничтожных» вождях, не только в народной стихии, но и в «гибельных и ложных мыслях», которые были в основе их совместных действий.
Лермонтов шел дальше Пушкина: идеи французского Просвещения были им решительно пересмотрены.
К событиям французской революции поэт вернется в «Последнем новоселье» (1841).
Он снова обратится к французскому народу в связи с переносом праха Наполеона с острова Святой Елены в Париж. Теперь это обращение не останется в тетрадке с юношескими стихами, а прозвучит на весь мир со страниц журнала «Отечественные записки», будет дважды переведено на французский язык.
Из славы сделал ты игрушку лицемерья,
Из вольности — орудье палача,
И все заветные отцовские поверья
Ты им рубил, рубил с плеча.
Здесь сказано о политической стороне — превратившей вольность в террор, и об идеологической — рубили с плеча не только головы, но и прежние национальные традиции («отцовские поверья»).
В «Сашке» и особенно в «Последнем новоселье» говорится о роли Наполеона в спасении французского народа от гибели («...ты погибал... и Он явился...»), о выходе благодаря ему из кризиса к «могуществу и славе».
Вернемся к раннему Лермонтову. Он стремится рассмотреть в своих произведениях все формы мести и кровопролития.
Личной мести посвящены кавказские поэмы Лермонтова (1830—1832).
В поэме «Аул Бастунджи» (1832) братья Акбулат и Селим изображены как отщепенцы, которые «надменной воли склонить пред чуждой волей не могли». Селим влюбляется в жену своего брата, становится ее убийцей.
Нравственный суд над ним звучит в финале поэмы:
Да упадет проклятие аллы
На голову убийцы молодого;
Пускай умрет не в битве — от стрелы
Неведомой разбойника ночного.
Кровная месть — в основе поэмы «Каллы» (1830—1831). Месть возведена в закон жизни. Герой поэмы Аджи превращается в орудие мщенья, в палача. «Исполнив свято над врагами обычай дедов и отцов», Аджи восстает против закона и пронзает кинжалом муллу, дававшего ему уроки мщенья.
В поэме «Хаджи-Абрек» (1833—1834) герой мстит за своего брата, убивает жену убийцы. Но месть настигает и его:
Обнявшись крепко, на земле
Они лежали, костенея,
друга с виду — два злодея!
Кровная месть бесчеловечна и бессмысленна, она не ведет ни к чему, кроме уничтожения и нового витка мести. Осуждение Алеко в поэме Пушкина «Цыганы», образ Мазепы в «Полтаве» — злодея, льющего кровь как воду, — предшествовали образам лермонтовских убийц. В творчестве Пушкина образ хищника Мазепы противопоставлен Петру I, борющемуся за могущество и процветание России.
В поэме «Измаил-Бей» (1832) Лермонтов в одном произведении сталкивает два типа мстителей: героев, поступки которых определены личным началом, и Измаил-Бея, которому личная месть чужда.
Лермонтов прибегает здесь к довольно схематическому приему: ставит Измаил-Бея в различные положения, когда он отказывается от личной мести. Им движет справедливая борьба родного народа против завоевателей. Приведем лишь один пример: встретив в горах заблудившегося русского офицера, своего врага, соперника в любви, приехавшего на Кавказ, чтобы разыскать и убить Измаил-Бея, он провожает его в безопасное место. Во время боя он снова встречается с ним. В ответ на вопрос Измаила: «Зачем ты нас возненавидел, / Какою грубостью своей / Простой народ тебя обидел?» — воин отвечает: «...ваше племя я люблю, но одного я ненавижу». Им движет месть из-за любовного соперничества. Он пытается доказать Измаилу справедливость своей мести:
Оставил жертву обольститель
И удалился в край родной,
Забыв, что есть на небе мститель,
А на земле еще другой!
...............
Черкес, ты понял, вижу я,
Как справедлива месть моя!
Раздается пистолетный выстрел воина, и тогда Измаил его убивает и произносит слова: «Ты вновь передо мной! Свидетель бог: не я тому виной...»
Лермонтов осуждает жестокие методы ведения войн:
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою,
Но жены гор не с женскою душою!
За поцелуем вслед звучит кинжал...
«праведного мстителя», гуманиста с хищником, убийцей, который использует в военных действиях обман, хитрость, ночные засады.
Измаил-Бей заявляет: «Иную месть моей стране, / Иную славу надо мне». Это не лишенное наивности противопоставление методов ведения войны осложняется соперничеством братьев, завистью Росламбека, который предательски убивает Измаила. Лермонтов в поэме осуждает это убийство высшим судом:
суд да будет над тобой,
Жестокий брат, завистник вероломный!
Измаил-Бей изображен как гуманист, опережающий свое время.
детям рока места в мире нет,
Они его пугают жизнью новой,
Они блеснут — и сгладится их след,
Как в темной туче след стрелы громовой!
В «Измаил-Бее» отчетливо видно, что кавказские поэмы 1832—1834 годов ставят нравственные проблемы, выходящие за рамки «восточных повестей».
Горская легенда «Беглец» (1838—1839), в отличие от ранних романтических поэм — художественно совершенное реалистическое произведение. «Беглец» основан на фольклорных источниках и на точном знании обычаев и психологии горцев.
В поэме выбирается особый поворот темы мести. Здесь осуждается нерешительность и отсутствие мужества. В центре поэмы — «антигерой», нарушающий кодекс чести.
В финале поэмы ясен более широкий замысел автора: беглец — становится символом, тенью, призраком, напоминающим современникам о долге и мужестве. Поэма, написанная почти одновременно с «Думой», обращена к читателям, чтобы они осознали безнравственность «постыдного равнодушия» к добру и злу, общественного индифферентизма.
Поэма построена полемично по отношению к пушкинскому «Тазиту», где патриархальной морали горцев с обычаями кровной мести противостоит герой с европейской гуманистической моралью.
К теме мести и кровопролития Лермонтов обращался в неоконченном романе «Вадим» (1832—1834).
Демонический герой Вадим обуреваем чувством личной мести к помещику Палицыну, доведшему до нищеты и смерти его отца. Эта месть приобретает еще большие масштабы, потому что уже с самого рождения Вадим столкнулся с несправедливостью: он родился горбатым и безобразным уродом.
Другое начало — пугачевское движение, актуальная проблема, связанная с крестьянскими восстаниями 30-х годов XIX века в России. Лермонтов рассматривает крестьянское движение как проявление личной мести крестьян против жестокости помещиков. Эти два потока — месть Вадима и месть крестьян — Лермонтов показывает параллельно, подчеркивая жестокий, стихийный характер восстания; во всех сценах расправы крестьян с помещиками они обязательно пьяны.
Месть Вадима и крестьянская месть объединяются сюжетно: Вадим стремится использовать ненависть крестьян в своих целях.
«Вчера нищий, сегодня раб, а завтра бунтовщик, не заметный в пьяной, окровавленной толпе! — не сам ли он создал свое могущество? Какая слава, если б он избрал другое поприще, если б то, что сделал для своей личной мести... обратил в пользу какого-нибудь народа, угнетенного чуждым завоевателем...»
Для характеристики главного героя, законов, по которым он действует в обществе, символическое значение имеет сцена, когда во двор имения Палицыных является Вадим, «таща за собою огромного волка... Блуждая по лесам, он убил этого зверя длинным ножом, который неотлучно хранился у него за пазухой». С волчицею, нашедшей потерянного волчонка, сравнивает Лермонтов и Палицына: «...а Борис Павлович, — иронически замечает писатель, — был человек, как вам это известно, то есть животное, которое ничем не хуже волка; по крайней мере так утверждают натуралисты и филозофы... а эти господа знают природу человека столь же твердо, как мы, грешные, наши утренние и вечерние молитвы».
Действия помещика Палицына, Вадима, восставших крестьян, по мысли Лермонтова, определяются волчьими законами, противоречащими «божественной натуре человека». Уже на первой странице романа Лермонтов замечает, что современное общество и природа разобщены.
Человек такой огромной воли, как Вадим, выбравший путь хищника, путь личной мести, мог бы, по мнению Лермонтова, «разрушить естественный (то есть существующий. — Э. Н», изменить общество, в котором «человек человеку волк», и образовать новое, соответствующее истинной природе человека. Лермонтову с его романтическими воззрениями тогда казалось, что такие изменения могут совершать «избранники», «мужи рока». Вместе с тем поэт понимал, что народ представляет большую силу, но он считал, что это сила слепая и стихийная.
Укрываясь от восставших крестьян, помещик Палицын, «малодушный старик!... ожидал, что целый хор ангелов спустится к нему на луче месяца и унесет его на серебряных крыльях за тридевять земель».
Но не ангел, а бедная солдатка с состраданием подошла к нему и молвила: «Я спасу тебя».
«В важные эпохи жизни иногда в самом обыкновенном человеке разгорается искра геройства, неизвестно доселе тлевшая в груди его, и тогда он совершает дела, о коих до сего ему не случалось и грезить, которым он сам едва верует. Есть простая пословица: Москва сгорела от копеечной свечки», — писал Лермонтов.
Образ солдатки имел для Лермонтова принципиальное значение. Разгулу своеволия, злым страстям противопоставляются доброта и милосердие, огромная нравственная сила. И дело здесь не в том, что крепостная спасает барина. Лермонтова интересуют моральные проблемы. Для него важно, что есть люди, обладающие твердыми нравственными устоями, и эти люди в народной среде. В главе XXIV, на которой обрывается повествование, Лермонтов показывает мужество, твердость духа, героизм женщины, которая, по мнению писателя, выполняет свой человеческий долг, не хочет взять «грех на душу». Такими же красками рисуется Федосей. Лермонтов подчеркивает, что в разбушевавшейся стихии есть островки добра и благородства, что здоровое нравственное начало живет в простых людях.
Лермонтов не сомневался, что кровопролитие может быть оправдано только в двух случаях — национально-освободительной борьбе или при оскорблении личного достоинства человека.
Пушкин на дуэли с Дантесом был «невольником чести», его жажда мести была справедливой. Дантес в «Смерти поэта» назван «убийцей». Но причины трагедии сложнее: светское общество «раздувало чуть затаившийся пожар», приближенные царя — «свободы, гения и славы палачи» — были самыми злобными врагами поэта.
Отсюда тема крови в заключительных стихах:
И вы не смоете всей вашей черной кровью
праведную кровь.
В «Песне про купца Калашникова» кулачный бой между Кирибеевичем и Степаном Калашниковым происходит потому, что:
Опозорил семью нашу честную
Злой опричник царский Кирибеевич.
И снова тема крови. Сначала удар Кирибеевича:
погнулся крест, и вдавился в грудь;
Как роса, из-под него кровь закапала.
И ответный удар Калашникова:
Прямо в левый висок со всего плеча...
...................
казнили Степана Парамоновича
лютою, позорною, —
И головушка бесталанная
Во крови на плаху покатилася.
Гусляры, сложившие «Песню...», считают новое кровопролитие — суд Грозного — законным и справедливым.
В первой дуэли (после промаха Баранта) ему не хотелось его убивать. Во втором — он не хотел убивать Мартынова. И был убит сам.
В лермонтовской «Родине» есть строки:
...Слава, купленная кровью,
Не шевелит во мне отрадного мечтанья.
Лермонтов — офицер русской армии — четко определил свою позицию. Однако какие ожесточенные споры на эту тему велись в те годы и продолжаются теперь!
Страшная правда войны, ужас и нелепость кровопролития — в стихотворении Лермонтова «Валерик» (1840). Это удивительное открытие в русской и мировой литературе.
«Безыскусственный рассказ» (так называет Лермонтов свое послание к любимой женщине) — новое слово в русской баталистике. Изображение войны как тяжелого труда, забот ночью и днем, военного быта, поведения людей в лагере, в походе, в боевых стычках — точное и простое, несущее отпечаток личности участников сражений. Поэтический материал построен на смене подробных картин и крупных планов, порою запечатлевших самое ужасное — гибель человека (смерть капитана). Все эти картины имеют самостоятельное значение и вместе с тем подготовляют гениальные, глубоко философские строки, известные теперь каждому. Но перед ними еще один крупный план: вечно гордые и спокойные кавказские горы, остроконечный Казбек.
И, наконец, стихи:
с грустью тайной и сердечной
Я думал: «жалкий человек,
Чего он хочет? Небо ясно,
Под небом места хватит всем,
Но беспрестанно и напрасно
враждует он — зачем?»
Заветная мечта человечества о мире и братстве выражена здесь с такой простотой и задушевностью, что находит отклик у каждого человека.
Сноски
1 (по прозвщу Черный) — Владимирский князь (XIII в), который после захвата Владимира (1238) поставил своей целью освобождение родины от захватчиков.