Найдич Э. Нравственная поэма // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. — СПб.: Худож. лит., 1994. — С. 64—79.
Нравственная поэма
Трудно найти произведение, которое вызывало бы на каждом шагу такие серьезные текстологические и смысловые трудности, как поэма Лермонтова «Сашка». Отсутствие автографа и авторитетных списков; неисправная и сознательно фальсифицированная в десятках строф первая публикация; отсутствие даты и связанные с этим споры о времени ее создания; ошибочное представление о «Сашке» как о неоконченной поэме (вслед за текстом поэмы до 1947 года печатались в качестве «второй главы» двадцать семь строф другого произведения); восприятие «Сашки» в ряду эротических юнкерских поэм как бы завершающей этот цикл; остававшийся до 1955 года нераскрытым авторский замысел, даже приблизительный художественный смысл поэмы... Не много ли неясностей для одного из самых значительных и обширных по объему творений Лермонтова? Понадобилось почти пятьдесят лет, чтобы оно было опубликовано, хотя и в сильно изуродованном виде (Рус. мысль. 1882).
Однако элементарное прочтение поэмы и восстановление ряда искаженных мест были сделаны более столетия спустя в 1955 году во втором томе академического издания Лермонтова.
Основные данные, концепция этих работ уточнены в «Лермонтовской энциклопедии» (1981) и особенно в «Полном собрании стихотворений» М. Ю. Лермонтова (Большая серия. Б-ка поэта. Т. 2. 1989).
История изучения поэмы «Сашка» свидетельствует, что историко-литературная наука не является чем-то оторванным от интересов широкого круга читателей, а может принести ощутимую пользу для восстановления подлинного текста произведения, проникновения в его художественный замысел, в реальное понимание дорогих для каждого сердца строк.
Текст поэмы «Сашка» по автографу, находившемуся у пензенского коллекционера И. А. Панафутина, в 1882 году в журнале «Русская мысль» опубликован П. А. Висковатовым, биографом Лермонтова, автором ценной книги о его жизни и творчестве (1891). Однако ученый не сумел разобрать многие слова, трудно поддающиеся прочтению; кроме того, целый ряд стихов он сочинил сам. П. А. Висковатов, автор нескольких стихотворений, решил посоревноваться с великим поэтом. Он, как мы увидим далее, старался пригладить лермонтовский текст, заменив фривольные, а иногда и политически смелые строки.
В 1870 году владелец автографа Панафутин отослал его в Петербург своему брату для продажи в Публичную библиотеку. Покупка не состоялась: в канцелярии библиотеки рукопись приняли за одноименную поэму А. И. Полежаева «Сашка», известную по множеству списков и лондонской публикации 1861 года в сборнике «Русская потаенная литература».
Во второй половине 1880-х годов директор Лермонтовского музея при Николаевском кавалерийском училище Н. Н. Буковский снова обратился к рукописи И. А. Панафутина и сделал с нее список, которым пользовались редакторы наиболее авторитетных изданий Лермонтова. Находившийся в частных руках, он в 1940-е годы исчез из поля зрения. Лишь в 1961 году в Отделе рукописей Публичной библиотеки в архиве члена-корреспондента академии наук Д. И. Абрамовича (напечатавшего поэму по этому списку в 1910 году) была выявлена копия Н. Н. Буковского, представляющая оттиск из публикации П. А. Висковатова в «Русской мысли» с многочисленными исправлениями по автографу.
Текстолог для восстановления правильного чтения должен хорошо знать весь текст, вникнуть в стиль поэмы, руководствоваться художественным вкусом (строки низкого художественного качества — явный сигнал неблагополучия текста). Правильные текстовые решения невозможны без изучения всех доступных сведений, с которыми связано данное произведение, без стремления понять ход мысли поэта. Разумеется, неисправность текста часто обнаруживается, если нарушен ритм, построение строфы, определенное чередование рифм.
Обратимся к искажениям в публикации Висковатова. Они любопытны и сами по себе и важны для очищения лермонтовского текста, потому что часть из них осталась неисправленной в копии Н. Н. Буковского и перешла в позднейшие издания сочинений Лермонтова.
В отдельном оттиске поэмы с дарственной надписью директору Публичной библиотеки П. А. Висковатов сам заявляет о своей «авторской» работе. К стиху
И не щадил ни нежностей, ни ласки,
Чтоб поскорее осушить ей глазки, — он делает примечание: «Было:
Чтоб поскорей добраться до развязки».
Такого рода приглаживаний текста в первой публикации много.
брачном ложе Марья Николаевна
была как надо, ласкова, исправна.
Висковатов поправил: «Но в брачной жизни...»
Строки:
Его невинность (вы поймете сами)
Они дразнили дерзкими перстами», — заменил на совершенно бессмысленные, но вполне благопристойные:
Его невинность (вы поймете сами)
Ведь не могла расти с его годами».
Стих: «Ну полно! Слезы прочь и ляг сюда!..» заменен: «Ну полно! Слезы прочь и сядь сюда!..»
Грубыми показались профессору стихи:
И мудрено ль? Четырнадцати лет
Я сам страдал от каждой женской рожи
И простодушно уверял весь свет,
Что друг на дружку все они похожи.
Они заменены сентиментальными виршами:
И мудрено ль? Четырнадцати лет
Я сам страдал от каждой женской ножки,
За каждую отдал бы целый свет,
Я целовал следы их на дорожке.
Исправил Висковатов еще одну «вольность» Лермонтова, которую повторил Буковский и все последующие издания. Вот характеристика отца Сашки Ивана Ильича:
дворянина
Он пользовался часто, но детей,
Вне брака прижитых, злодей
Раскидывал по свету, где случится,
Страшась с своей деревней породниться.
На самом деле нарушающая ритм строка «вне брака прижитых, злодей» звучала, как отметил Висковатов в сноске к печатному оттиску поэмы, иначе: «Благое семя двух иль трех ночей». Эта строка была восстановлена лишь в 1989 году (Б-ка поэта. Большая серия.).
Нелепо выглядела до самого последнего времени и заключительная строфа стихотворения, печатавшаяся в таком виде до 1981 года:
Вот племя: всякий черт у них барон!
И уж профессор — каждый их сапожник.
И смело здесь и вслух глаголит он,
Как Пифия, воссев на свой треножник.
В приобретенном Публичной библиотекой еще одном оттиске публикации «Русской мысли» Висковатов пометил, что в рукописи Лермонтова было: «И смело вкривь и вкось глаголит он».
Пожалуй, наиболее интересная поправка относится к 64-й строфе, где Лермонтов в шутливой форме выступает с поэтической декларацией:
Но я привык идти против приличий
И, говоря всеобщим языком,
Не жду похвал. Поэт породы птичьей,
Любовник роз, над розовым кустом
Урчит и свищет меж листов душистых.
Об чем? Какая цель тех звуков чистых?
Прошу хоть раз спросить у соловья.
вам ответит песнью. Так и я:
Пишу, что мыслю или что придется,
И потому мой стих так плавно льется.
Буковский заменил явную бессмыслицу предпоследней строки: ведь получается, что поэт пишет что угодно, что попало. Буковский угадал, что частица «или» неуместна, но предложил чтение также неудачное, да и к тому же нарушающее ритм:
Пишу что мыслю, что придется.
«Материалы для биографии Лермонтова» В. Х. Хохряков выбрал эпиграфом к своему труду как раз эти строки:
Пишу, что мыслю, мыслю, что придется,
И потому мой стих так плавно льется.
Заметим, что Хохряков хорошо разбирал почерк Лермонтова, переписанные его рукой копии всегда точны.
Не менее запутанна история датировки поэмы «Сашка». Во всех изданиях до 1935 года поэму относили к 1836 году. По свидетельству друга и родственника поэта А. П. Шан-Гирея, «тогда же (зимой 1836 года) Лермонтов в Тарханах стал писать поэму «Сашка», пользуясь набросками, сделанными им в разное время и, между прочим, еще в юнкерской школе в тетрадке „Лекции по географии“».
«Неаполь мерзнет, а Нева не тает» соответствует действительности: в этом году Нева вскрылась 2 мая, а в Неаполе была низкая температура. Далее отмечалось, что строфы 3—4 и 86—87, очевидно, посвящены поэту-декабристу А. М. Одоевскому и перекликаются со стихотворением Лермонтова «Памяти А. И. Одоевского», который умер на Кавказе 15 августа 1839 года. Однако основательного обоснования поздней даты произведено не было. Поэтому в 1953 году лермонтовед М. Ф. Николева (в неопубликованной работе) предложила вернуться к ранней датировке. Она привела данные, что позднее вскрытие Невы и холод в Неаполе были и в 1836 году.
Датировка поэмы 1835—1836 годами поддерживалась и мною. Дошедшие черновые наброски относятся к этому времени; строки «На этих днях мы ждем к себе комету, которая несет погибель свету» говорят об ожидавшейся 13 ноября 1835 года знаменитой комете Галлея. В Петербурге распространялись тревожные слухи. Внимательное сопоставление всех сведений привело к выводу, сделанному в академическом издании (Т. 4. 1955): начало работы относится к 1835 году, завершение — к 1839 году, поскольку в поэме есть строфа о смерти А. И. Одоевского.
К 1835—1836 годам относится первоначальный вариант поэмы, отраженный в черновых автографах. Очевидно, в Тарханах, где Лермонтов в 1836 году стал писать поэму «Сашка», была создана основа произведения, хотя оно и не было завершено как художественное целое. Работа была прервана первой ссылкой на Кавказ. К 1837 — первой половине 1839 года относятся «Песня о купце Калашникове», кавказская редакция поэмы «Демон», роман «Герой нашего времени», в начале августа 1839 года закончена поэма «Мцыри». К «Сашке» Лермонтов, очевидно, вернулся перед отъездом во вторую ссылку. Нравственная повесть или роман (так он дважды назвал поэму в самом ее тексте) завершена уже после «Героя нашего времени».
В финале поэмы судьба героя, автора, «действующих лиц» в лирических отступлениях объединена с участью всего поколения:
И вы, вы все, которым столько раз
подносил приятельскую чашу, —
Какая буря вдаль умчала вас?
Какая цель убила юность вашу?
Я здесь один. Святой огонь погас
На алтаре моем...
«Героя нашего времени» о смысле созданного им художественного образа, Лермонтов в предисловии ко второму изданию романа (1841) писал: «Герой нашего времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии».
Как раз в этом направлении проходила доработка поэмы «Сашка».
Предисловие ко второму изданию «Героя нашего времени» как бы подготавливается в «Сашке», например, заявлением о том, что автор стремится лишь обрисовать характер героя, а не судить о нем. «Ему просто было весело рисовать современного человека» (сказано в предисловии):
Я не берусь вполне, как психолог,
Характер Саши выставить наружу
вскрыть его, как с труфлями пирог.
Скорей судей молчаньем я принужу
К решению... Пусть суд их будет строг!
Эти строки как бы невольно предваряют развернувшуюся острую критику после выхода в свет в апреле
1840 года «Героя нашего времени». Что же касается «Сашки», то Лермонтов не предназначал ее для печати, понимая, что столь острая постановка нравственных и социальных вопросов, откровенный и свободолюбивый тон не приемлемы для цензуры. Одно из доказательств поздней датировки второго этапа работы Лермонтова над поэмой в строках:
«Сашка» — старое названье!
Но «Сашка» тот печати не видал,
И недозревший он угас в изгнаньи.
Здесь говорится не только о поэме А. И. Полежаева «Сашка» (за нее автор — студент Московского университета был определен распоряжением Николая I унтер-офицером в Бутырский полк); речь идет о смерти Полежаева в январе 1838 года. «Угас в изгнаньи» (умер от туберкулеза) нельзя понимать как творческое угасание поэта. Поэтическая деятельность Полежаева продолжалась до последних месяцев жизни. Его произведения печатались в журналах, в 1832 году вышел сборник стихотворений, а затем и поэм; в 1833 году сборник «Кальян», в 1838 году — «Арфа».
Лермонтовская поэма завершена после смерти Полежаева (1838) и после смерти А. И. Одоевского (15 авг. 1839).
«Сашке» нужно еще раз обратиться, чтобы внести бо́льшую ясность и отвергнуть мнение, что эти стихи — самоповторение, перенесение отдельных строк из более раннего произведения — «Сашки» — в стихотворение «Памяти А. И. Одоевского».
Действительно, строфы 3—4, написанные в 1835—1836 годах, относятся к главному герою произведения. Они восходят к стихотворению 1832 года «Он был рожден для счастья, для надежд...». Как показывают черновые варианты «Памяти А. И. Одоевского», они использованы (с изменениями) в этом стихотворении. Что же касается строф 137—138, то они также начинаются с самоповторения:
И после них на свете нет следа,
Как от любви поэта безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
не открыл вниманью дружбы нежной.
Однако последующий текст, начиная со слов:
И ты, чья жизнь, как беглая звезда,
Промчалася неслышно между нами, — относится к смерти Одоевского и как бы дополняет характеристику погибшего поэта, данную в стихотворении, посвященном его памяти.
Каждая строка, каждое слово раскрывают облик Одоевского.
«промчалась неслышно»? Во всех воспоминаниях говорится о милом, тихом облике Одоевского. У Лермонтова в «Памяти А. И. Одоевского»: «В нем тихий пламень чувства не угас». Казалось бы, наречие «неслышно» не подходит поэту.
Стихи в «Сашке» — «Земля до молодых объятий / Охотница» — соответствуют представлениям о «детскости», душевной молодости А. И. Одоевского, которые отмечены в воспоминаниях современников. Н. П. Огарев писал, что Лермонтов в стихотворении «Памяти А. И. Одоевского» «списал его с натуры. Да! Этот «блеск лазурных глаз / И детский звонкий смех и речь живую» не забудет никто из знавших его».
Слова в «Сашке»: «Ответствуй мне, певец, куда умчался ты... Какой венец на голове твоей», по-видимому, связаны с одной из любимых тем Одоевского о «бессмертии души», которую он обсуждал с друзьями.
Вспомним слова Печорина перед дуэлью: «Во мне два человека. Один живет в полном смысле этого слова, другой мстит и судит его, первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй... второй?»
«Какой венец на голове твоей» — снова возвращает нас к «Смерти поэта»:
прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него,
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело.
Лирическое отступление об Одоевском кончается фразой: «И все ль, как прежде, ты любишь нас и веруешь надежде». Эта строка перекликается со стихотворением «Памяти А. И. Одоевского».
могилу он унес летучий рой
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и горьких сожалений...
Он был рожден для них, для тех надежд,
Поэзии и счастья...
Автографов сохранилось очень мало. До нас дошло около ста его стихотворений, из них при жизни было опубликовано только одиннадцать. Строка Лермонтова точна.
В июне 1837 года Одоевский узнал о смерти отца. Это вызвало у него тяжелое душевное потрясение. Из писем и разговоров с друзьями видно, что Одоевский не хотел больше жить. Он писал декабристу М. А. Назимову: «...чувствую, что не принадлежу к этому миру. Прощай еще раз».
Незадолго до опасной военной операции на Черноморском побережье ему предлагали вместе с друзьями уехать в Крым. Но он отказался. Отсюда строки:
Ты не хотел насмешки выпить яд,
С улыбкою притворной, как Сократ;
не разгадан глупою толпою,
Ты умер чуждый жизни... «Мир с тобою!»
И мир твоим костям! Они сгниют,
Покрытые одеждою военной...
И сумрачен и тесен твой приют,
ты забыт, как часовой бессменный.
Не случайна и предпоследняя строка — перефразировка из «Смерти поэта»: «Приют певца угрюм и тесен».
Очевидно, Лермонтов, получив известие о гибели своего друга, в то время работал над поэмой. Едва ли случайно, что для стихотворения «Памяти А. И. Одоевского» он выбрал изобретенную им в поэме одиннадцатистрочную строфу, более не встречающуюся в его лирике.
Эта строфа, возникшая в 1835—1836 годах, восходит к байроновской октаве (поэмы «Бэппо», «Дон Жуан»), к пушкинскому «Домику в Коломне».
Создав оригинальный ритмический рисунок, Лермонтов открыл большие возможности для свободного повествования, для перехода из одной тональности в другую. Позднее он применил ее в поэме «Сказка для детей».
Центральный эпизод поэмы — свидание Сашки с падшей женщиной Тирзой — получает новое в русской литературе освещение.
Дворянский юноша, ведущий праздную жизнь, вступает в любовный союз с Тирзой. И этот союз Лермонтов вызывающе противопоставляет лжи, фальши, господствующим в современном обществе.
Тирза дорогая!
И жизнию и чувствами играя,
ты, я чужд общественных связей, —
Как ты, один с свободою моей,
Не знаю в людях ни врага, ни друга, —
Живу, чтоб жить как ты, моя подруга!
Казалось бы, сюжет совпадает с подобной ситуацией в полежаевской поэме «Сашка» (1825) («„Сашка“ — старое названье», — пишет Лермонтов, подчеркивая связь этих двух поэм). Однако, несмотря на эротический характер нескольких строф лермонтовского «Сашки», ее художественное значение иное, чем у Полежаева. Здесь не воспевается «разгульная свобода», а поэтизируются отношения героя и героини:
он поспешно входит в тот покой,
Где часто с Тирзой пламенные ночи
Он проводил... Все полно тишиной
И сумраком волшебным; прямо в очи
Недвижно смотрит месяц золотой.
Прелестный день! Как пышен божий свет!
Как небеса лазурны!..
Психологические портреты Сашки и Тирзы рисуются в сходных красках. Лермонтовский герой — независим и горд, «чужд общественных связей»:
...Пред судьбою,
бичом язвительной молвы
Он не склонял и после головы.
Тирза — родственная ему натура: у нее «гордый вид чела», «она б на суд неправедный пошла с лицом холодным и спокойным взором». Подобно Сашке, она порвала связи со своим кругом:
Свобода стала ей всего дороже.
Обманом сердце платит за обман.
Наружный блеск, обманчивый недуг;
Кружатся девы, чванятся нарядом,
Притворствуют и голосом и взглядом,
Кто ловит душу, кто пять тысяч душ...
так невинно, но я им не муж.
И как не уважаю добродетель,
А здесь мне лучше, в том луна свидетель.
Лермонтов настойчиво обращается к столь болезненной для него теме брака. Насквозь лицемерны отношения родителей Сашки. О его матери Марье Николаевне говорится:
Мужья у жен подобных (не в обиду
сказано) как вывеска для виду.
В свою очередь Иван Ильич пользовался правом дворянина. Крепостная девушка Мавруша говорит Сашке: «Для вашего отца впервые я забыла стыд, — где у раба защита? Грозил он ссылкой, бог ему судья!»
Она говорит о себе: «Раба, игрушка». О ней выразительно сказано в поэме:
...Маврушу ждут страданья
И мужик с косматой бородою.
Была одна из тех княжон,
Которые, страшась святого брака,
За картами клевещут и желтеют.
Но иногда какой-нибудь лакей,
честный, верный, осторожный,
В уютной спальне заменяет ей
Служанку, то есть греет одеяло,
Подушку, руки, ноги...
Тема брака, супружеской верности занимает внимание Лермонтова в 1835—1838 годах во многих произведениях.
«Маскераде»:
Мне ль быть супругом и отцом семейства,
Мне ль, мне ль, который испытал
Все сладости порока и злодейства...
Попытка обрести счастье в семейной жизни оказалась иллюзорной, прочные связи, построенные на естественной основе, в этом обществе невозможны:
добродетель, я тебя не знаю,
Я был обманут и тобой,
И краткий наш союз отныне разрываю.
Не находит места в свете и баронесса Штраль — замечательный образ, созданный Лермонтовым. Она уезжает из Петербурга в деревню:
Жорж Занд почти что прав!
нынче женщина? Создание без воли,
Игрушка для страстей иль прихотей других!
Имея свет судьей и без защиты в свете,
Она должна таить весь пламень чувств своих
Иль удушить их в полном цвете...
«Песне про купца Калашникова» вмешательство царского опричника Кирибеевича в личную жизнь Степана Калашникова, последующий за этим кулачный бой между ними воссоздают картины далекого прошлого и невольно напоминают читателям о современности. Возникают ассоциации с дуэлью Пушкина (защита семейной чести).
В кавказской редакции поэмы «Демон» дан образ грузинской княжны Тамары. Вот рассуждение автора о ее замужестве:
В последний раз она плясала,
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала,
резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
Обращение Лермонтова к проблеме семьи и брака имело и биографические корни. Лермонтов знал о сложных отношениях между отцом и рано умершей матерью, о тяжелой распре между его отцом и бабушкой, о семейной драме властной Елизаветы Алексеевны Арсеньевой (бабушки поэта) и ее мужа, покончившего самоубийством.
В 1835 году Лермонтов тяжело пережил личную драму: его невеста Варвара Александровна Лопухина, оставшаяся в Москве после переезда Лермонтова в Петербург (1832), вышла замуж за пожилого и богатого человека. Отзвук этой драмы в строках о подруге Тирзы:
Она звалась Варюшею. Но я
Желал бы дать другое ей названье:
Скажу, при этом имени, друзья,
груди моей шипит воспоминанье,
Как под ногой прижатая змея;
И ползает, как та между развалин,
По жилам сердца...
Тема семьи и брака, судьбы женщины приобретала в эти годы особое значение. Приведенный ранее монолог баронессы Штраль — не вскользь брошенные слова, а сцена, заключающая главную тему трагедии. Ссылка на Жорж Санд не случайна; в ее романах страстно защищались идеи освобождения женщины. Их развитию содействовали труды французских утопических социалистов 1830-х годов. Вопросы морали, семьи, брака в их учении занимали видное место; они были частью критики современного общественного строя, хотя принимали иногда вызывающие формы. По-особому они были восприняты в России. В «Былом и думах» Герцен писал, что в середине 1830-х годов его и Огарева поразили идеи сенсимонистов, их брошюры, их проповеди...
«С одной стороны, освобождение женщины, призвание ее на общий труд, отдание ее судьбы в ее руки, союз с нею, как с равным.
С другой — оправдание, искупление плоти (rehabilitation de la chair)1.
Великие слова, заключающие в себе целый мир отношений между людьми — мир здоровья, мир духа, мир красоты, мир естественно-нравственный и потому нравственно-чистый. Много издевались над свободой женщины, над признанием прав плоти, придавая этим словам смысл грязный и пошлый... Добрые люди поняли, что очистительное крещение плоти есть отходные христианству: религия жизни шла на смену религии смерти, религия красоты — на смену религии бичевания и худобы от поста и молитвы.
» (Герцен).
К такому восприятию был близок Лермонтов, следивший за новейшей русской и иностранной (особенно французской) журналистикой. Его ближайший друг
Святослав Раевский был знатоком и сторонником идей утопического социализма.
Следы чтения произведений утопических социалистов присутствуют, как мы уже видели, в юношеском творчестве Лермонтова, хотя они включались в более широкое и самобытное понимание мира.
Лермонтов, подобно Герцену и Огареву, не мог пройти мимо идей утопического социализма, популярных в середине 30-х годов.
Утверждение красоты материального мира и человека, полноправной роли женщин в обществе совпадали в учении сенсимонистов с их новым направлением художественной критики на страницах парижского журнала «Глобус», который был популярен в России. Любовь к физическому, чувственному миру, его красоте, цветам, запахам, звукам, к его познанию провозглашены в статьях сенсимониста Анфантена на страницах этого журнала. Им высоко оценен Гюго за насыщенность его сборника «Ориенталии» вещественными образами.
Весь этот комплекс идей и художественных идеалов содействовал преодолению Лермонтовым отвлеченности, порою абстрактной философичности юношеского творчества. Здесь играло роль и более глубокое и полное восприятие творчества Пушкина, особенно «Евгения Онегина», его произведений более поздних лет.
В 1835—1836 годах на первом этапе работы над поэмой «Сашка» Лермонтов, по сути дела, впервые достиг такой степени конкретности и предметности поэтического стиля. Обращение к материальному, чувственному сказалось и в художественном стиле поэмы, и в содержании, в изображении быта, точном психологическом анализе.
Красота материального мира и человека, обновление поэтических средств, точность и определенность эпитета пронизывают поэму «Сашка», в том числе и в ранних строфах. Поэтому нравственную поэму можно считать решительным поворотом в творчестве Лермонтова. Об этом, хотя поэма написана в шутливом, порою ироническом тоне, говорит и сам автор:
не философ — боже сохрани! —
И не мечтатель. За полетом пташки
Я не гонюсь, хотя в былые дни
Не вовсе чужд был глупой сей замашки.
Эти строки — во многом прощание с юношеским творчеством.
К тому же я совсем не моралист, —
Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу,
Я палачу не дам похвальный лист,
Но клеветой героя не обижу...
Луна катится в зимних облаках,
Как щит варяжский или сыр голландский.
Обозначившийся в «Сашке» поворот к реализму позволил Лермонтову вернуться к поэме в более поздние годы и развить тему судьбы поколения, сохранив прежнюю сюжетную основу.
Многочисленные лирические отступления, авторские размышления о жизни, ходе истории, порядке мироздания помогают лучше понять личность Сашки. Вместе с тем изображение главного героя психологически сходно с обликом автора. Это напоминает соотношение между Печориным и Лермонтовым.
Если в 1835—1836 годах традиции иронических шутливых поэм Байрона и Пушкина были главными, то теперь, в 1839 году, Лермонтов обращается к «Евгению Онегину», и не только в заново написанном начале поэмы, но и в ее финале своеобразно интерпретируя пушкинский рефрен «Блажен, кто смолоду был молод».
Закономерно, что Лермонтов, как уже отмечалось, при доработке «Сашки» высказал соображения, возникшие уже после создания «Героя нашего времени», как бы подготавливающие его знаменитое предисловие ко второму изданию романа (1841).
В «Сашке» Лермонтов противопоставляет героя среде и одновременно объясняет его характер жизненными обстоятельствами. Строки об этом звучат как не лишенная иронии характеристика реалистического стиля:
Герой наш спит покуда,
я рассказать, кто он, откуда,
Кто мать его была и кто отец,
Как он на свет родился, наконец,
Как он попал в позорную обитель,
Кто был его лакей и кто учитель.
полезных форм деятельности, невозможность построить нормальные семейные отношения, бесприютность приводят к странничеству, «охоте к перемене мест», ранней гибели:
Он был рожден под гибельной звездой
С желаньями, безбрежными, как вечность.
Разрыву между природными склонностями и возможностью их реализации посвящены заключительные строфы поэмы. Это одно из лучших художественных достижений Лермонтова.
После строк об истинном назначении человека («Блажен, кто верен счастью и любви») дается реальная альтернатива подлинной жизни:
трудясь, как глупая овца,
В рядах дворянства, с рабским униженьем,
Прикрыв мундиром сердце подлеца,
Искать чинов, мирясь с людским презреньем...
Эпизод о любовном союзе Сашки и Тирзы расширился до поэтических размышлений о главных сторонах бытия.
1 Реабилитация плоти (фр.).