Найдич Э. "Она поет — и звуки тают..." // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. — СПб.: Худож. лит., 1994. — С. 123—132.
«Она поет — и звуки тают...»
В годы, когда юный Лермонтов жил в Москве, в дворянском обществе блистала своей красотой и замечательным голосом Прасковья Арсеньевна Бартенева. Она была на три года старше Лермонтова, принадлежала к московской знати, ее бабушка П. Н. Бутурлина была хозяйкой известного московского литературно-музыкального салона, а мать обучалась искусству пения в Италии.
К сожалению, жизнь Прасковьи Бартеневой мало освещена, некоторые данные до сих пор неизвестны даже специалистам. А между тем Прасковья Бартенева оставила заметный след в творчестве Лермонтова.
29 декабря 1829 года на вечере, устроенном московским главнокомандующим Д. В. Голициным, был исполнен дуэт из оперы Россини «Семирамида» с участием Бартеневой. В 1830 году в Россию приехала знаменитая немецкая певица Генриетта Зонтаг («германский соловей»). Бартенева участвовала в концерте на балу в честь Зонтаг и исполнила романс Алябьева «Соловей». Современники считали, что голос Бартеневой не уступает Зонтаг, и называли русскую певицу «московским соловьем».
Лермонтов, сначала воспитанник Благородного пансиона при Московском университете, а с 1830 года студент, был страстным театралом, любителем музыки.
«Вчера, хотя и не было танцев, вечер был блистателен. Было 6 tableux (живых картин. — Э. Н.), в коих участвовали графиня Ростопчина, маленькая Щербатова, Шернваль, Давыдова, М. Бартенева, Лиза Пашкова, Лопухина... после была сцена из Robert le Diable между Н. Пашковым и Бартеневою, которая вчера превзошла себя в пенье и декламации» (речитативе).
Лермонтова в 1833 году уже не было в Москве, но любопытно, что почти все названные здесь женщины были знакомы поэту, им он посвятил стихи: Евдокии Ростопчиной, Анне Щербатовой, Прасковье Бартеневой — новогодние мадригалы, Эмилии Шернваль, вышедшей вскоре замуж за Мусина-Пушкина, — стихотворение «Графиня Эмилия». О стихотворениях Лермонтова в альбом Марии Бартеневой речь пойдет далее.
Горячей поклонницей Прасковьи Бартеневой была ее ровесница Евдокия Сушкова (Ростопчина), талантливая поэтесса.
Как обычно, накануне 1832 года в зале Благородного собрания проходил новогодний маскарад. Лермонтов явился на бал в костюме астролога, с огромной книгой под мышкой. В книгу были вложены листки с мадригалами и эпиграммами, адресованными лицам, которых поэт рассчитывал встретить на маскараде. Свои стихи Лермонтов посвятил блестящим московским женщинам, славящимся красотой и талантом, — А. Алябьевой, воспетой Пушкиным в стихотворении «К вельможе», В. Бухариной (Анненковой), А. Щербатовой, Е. Сушковой (Ростопчиной), Прасковье Бартеневой... «Некоторые маски раздавали довольно затейливые стихи, и одни поднесены той, которая недавно восхищала нас Пиксисовыми вариациями... Сии стихи заслужили ласковую улыбку «нашей Зонтаг» (то есть Бартеневой. — Э. Н», — сообщал «Дамский журнал». Очевидно, это был мадригал Лермонтова:
Скажи мне: где переняла
Ты обольстительные звуки
И как соединить могла
́вы радости и муки?
мыслию вникал
Я в песни ада, в песни рая,
Но что ж? — нигде я не слыхал
Того, что слышал от тебя я!
писал: «Наша литература так бедна, что я из нее ничего не могу заимствовать... Однако же, если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях... В них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности».
Обращенные к Бартеневой стихи «И как соединить могла отзывы радости и муки» связаны, по-видимому, с исполнением ею русских народных песен. Александр Иванович Тургенев, друг Пушкина и знакомый Лермонтова, приехав ненадолго в Россию, 25 марта 1832 года писал Бартеневой: «Скоро «тройка удалая» помчит меня по дорожиньке; но «колокольчик из Валдая» не заглушит ни в сердце, ни в памяти прелестных звуков, коими и Родина, и тоска по ней, и рощи Петровского, и вечера трехгорные, и пруды чистые, и радушие милых хозяев «воскреснут, оживут в душе моей унылой»... «Дорожинька» снова отзовется для меня и на сыпучих песках Бранденбургских, и на скалах Пиренейских... и над развалинами вечного Рима, где, может быть, другой соловей (речь идет о Зинаиде Волконской. — Э. Н.) огласит мое русское сердце родными звуками». Письмо А. И. Тургенева напечатано в чрезвычайно редком издании (Временник общества друзей русской книги. Вып. III. Париж, 1932) в статье Г. Лозинского, посвященной альбому П. Бартеневой, находившемуся в частном собрании в Париже. Сейчас альбом П. Бартеневой хранится в Пушкинском доме в Петербурге. Между страницами альбома вклеен автограф лермонтовского мадригала, тургеневское письмо, а также портрет А. И. Тургенева и В. А. Жуковского, рисованный и гравированный Бушарди, с надписью рукою Жуковского: «Победительнице соловья». На одном из листов альбома имеется автограф Пушкина, несколько измененная цитата из «Каменного гостя»:
Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает,
и любовь — гармония.
5 октября 1832 г.
К этому же году относится зарисовка художника Г. Г. Гагарина (ученика К. П. Брюллова), знакомого Пушкина, а несколько позднее и Лермонтова, — «Пушкин в кругу современников»1.
Здесь среди близких знакомых за круглым столом изображены Прасковья Бартенева, Пушкин, сидящий между хозяином и хозяйкой дома — графом В. А. Мусиным-Пушкиным и графиней Эмилией Карловной, ее сестра, также выдающаяся красавица, Аврора Шернваль, младший брат Гагарина Евгений.
Этот рисунок, сделанный в Петербурге, подтверждает несомненное знакомство Пушкина и Прасковьи Бартеневой, дает возможность представить ее внешность.
А. Вяземский: «Шувалова говорила мне, что Выльгорский пишет ей о красоте Пашеньки. Меня это смешит, отчасти сердит и много пугает, puisque2 красота il у а3 или и красота у а4 и держи ее на детском положении. Чем она лучше, тем более прячь ее и держи за уроками...» (письмо жене от 29 февр. 1832 г. — Звенья. Т. 9. С. 324). Вяземский в цитированной выше фразе обращает внимание жены на то, что Прасковья Бартенева, помимо красоты, обладает и другими прекрасными качествами.
Опасения Вяземского, по-видимому, оправдались. В январе 1835 года Бартеневу приглашают в Петербург. Вскоре она становится фрейлиной. 26 февраля 1835 года петербургский почтовый директор К. Я. Булгаков пишет своему брату в Москву: «Вчера мы были у Бартеневых... на этой неделе будет дочь ее перемещена на жительство во дворец. Третьего дня мать с нею приготовлялись, дочь утром уже там пела, вечером опять и, говорят, восхитила своим прелестным голосом. Пан Михаил Велеурский говорит, что никогда подобного голоса не встречал».
Я. Булгаков сообщает: «...император велел беречь ей голос и не утомляться, не только для голоса, сколько для здоровья, ибо она часто здесь была больна».
О придворных успехах Бартеневой, особом отношении к ней Николая I можно судить по спектаклю в маскараде. (Имя Бартеневой связано с первым исполнением партии Антониды в опере Глинки «Жизнь за царя». 1 февраля 1836 года Бартенева и Н. С. Волков были солистами на оркестровой репетиции оперы в доме князя Юсупова.)
П. Ростопчиной, А. О. Смирновой, В. А. Соллогубом, М. Ю. Виельгорским и Философовой (Столыпиной), предметом юношеской любви поэта. Последняя была близка ко двору, потому что ее муж А. И. Философов был воспитателем великих князей. (В 1839 году он жил на одной квартире с М. Ю. Лермонтовым.)
Талант Бартеневой высоко ценил М. И. Глинка. Он познакомился с Бартеневой в июне 1834 года. «Она со мной проходила мои романсы», — писал композитор в своих «Записках». В альбоме Бартеневой в Публичной библиотеке в Петербурге сохранились нотные автографы Глинки, в том числе романс на слова Пушкина «Где наша роза?». Советские музыковеды разыскали и опубликовали письма Глинки и Бартеневой. Дружба между ними продолжалась более двух десятилетий.
В 1836 году В. А. Жуковский, П. А. Вяземский и М. Ю. Виельгорский привозили Бартеневу к слепому и больному поэту И. И. Козлову. Козлов вскоре напечатал в журнале «Библиотека для чтения» стихотворение «Русская певица».
томное любви роптанье
Уже не слышно; голос твой
Пылает, льет очарованье
Напевом радости живой...
Он дивной, зыбкою стрелою
сквозь радужный эфир,
Небесною блестит красою.
В нем жизнь сердец — в нем целый мир.
Лермонтов, высоко оценивший голос Бартеневой в мадригале 1831 года, безусловно, слышал ее пение в Петербурге. Это могло быть на репетициях и концертах Патриотического общества и в частных салонах. Бартенева бывала у Смирновой и Карамзиных, то есть в тех самых салонах, которые посещал Лермонтов.
Имеется документальное подтверждение знакомства Лермонтова и Прасковьи Бартеневой. Это свидетельство опубликовано литературоведом Ф. Майским. В конце августа 1838 года у Карамзиных началась подготовка к большому театральному представлению, состоящему «из двух водевилей и карусели». Участниками спектакля были посетители салона, в том числе и Прасковья Бартенева. Одним из главных актеров был Лермонтов. 27 сентября 1838 года С. Н. Карамзина с огорчением сообщила своей сестре Е. Н. Мещерской: «Мы собрались на репетицию в последний раз... Вы представляете себе, что мы узнали, что в это утро наш главный актер в двух пьесах Лермонтов был посажен на 15 дней под арест великим князем из-за слишком короткой сабли, которую он имел на параде».
Друг Лермонтова В. Ф. Одоевский посвятил серию статей в «Санкт-Петербургских ведомостях» с 31 января по 30 марта 1839 года петербургским концертам, отмечал успех Прасковьи Бартеневой. Он писал, что это «лучшие концерты сезона. В зале ни одного свободного места. Честь и слава исполнителям». В 1838 году В. Ф. Одоевский просил композитора Верстовского написать соло специально для Бартеневой. Настроение петербургской публики хорошо выразил К. Я. Булгаков в письме к брату А. Я. Булгакову 30 марта 1835 года: «Ну уж Бартенева, какой прелестный голос! Она даже на мои веревочные нервы подействовала... я, право, не в силах описать того, что я чувствовал, да и не я один. Одним словом, все были восхищены ее пением».
Один из друзей Лермонтова, художник Г. Г. Гагарин, помимо названной групповой зарисовки, в 1844 году в расцвете своего таланта нарисовал в альбоме П. А. Бартеневой портрет Прасковьи Бартеневой и ее сестры Марии.
Имеется свидетельство, что Прасковья Бартенева в Царском Селе читала рукопись поэмы Лермонтова
«Демон» ( И. Т. Поиски и находки в Московских архивах. М., 1981. С. 131).
Вскоре после возвращения из-за границы поэт-острослов И. П. Мятлев, обменявшийся юмористическими стихами с Лермонтовым, постоянный посетитель салонов Смирновой и Карамзиных (очевидно, в 1840 г.), посвятил стихотворение Бартеневой:
Бартенева, мамзель,
Ты не дудка, не свирель,
волынка, а такое
Что-то чудное, святое,
Что никак нельзя понять...
Ты поешь, как благодать,
Ты поешь, как упованье,
сердечное рыданье.
К 1838 году относятся три стихотворения Лермонтова, связанные между собою: все они посвящены одной и той же неизвестной женщине, прежде всего ее голосу и глазам.
Как раз в это время Прасковья Бартенева была в зените славы и виделась с Лермонтовым в салоне Карамзиных.
Она поет — и звуки тают,
Как поцелуи на устах,
небеса играют
В ее божественных глазах;
Идет ли — все ее движенья,
Иль молвит слово — все черты
Так полны чувства, выраженья,
полны дивной простоты.
Начало стихотворения «Она поет...» совпадает с началом каждой строфы стихотворения Е. П. Ростопчиной, также посвященной П. А. Бартеневой:
Она поет... и мне сдается,
Что чистых серафимов хор
горних облаков несется,
мне их слышен разговор.
............
Она поет... и сердцу больно,
И душу что-то шевелит,
И скорбь невнятная томит,
плакать хочется невольно...
Совпадает и стихотворный размер. Заметим, что заключительная строфа стихотворения Лермонтова соответствует воспоминаниям Е. А. Сабанеевой, где дается характеристика Прасковьи Бартеневой: «Отсутствие кокетства, простота ее обращения с молодыми людьми, чарующий голос привлекало к ней все, что было в Москве мыслящего и интеллектуального. Она умела производить впечатление, совсем о том не заботясь...»
Обратимся ко второму стихотворению Лермонтова:
Слышу ли голос твой
Звонкий и ласковый,
птичка в клетке
Сердце запрыгает;
Встречу ль глаза твои
Лазурно-глубокие,
Душа им навстречу
груди просится,
И как-то весело,
И хочется плакать.
И так на шею бы
Тебе я кинулся.
«И плакать хочется» в стихотворении, посвященном Бартеневой. В черновом тексте строка шестая у Лермонтова звучала: «Мне больно, холодно» (ср. у Ростопчиной: «Она поет... и сердцу больно»).
Характеристику голоса Бартеневой «звонкий и ласковый» следует сравнить с письмом И. И. Козлова: «Как был бы я счастлив услыхать еще раз ваш звучный и в то же время такой нежный голос...»
На слова Лермонтова «Слышу ли голос твой...» написал романс М. И. Глинка. Скорее всего композитор не знал, кому Лермонтов посвятил свое стихотворение. Независимо от этого романс связывает имена Глинки, Лермонтова и Бартеневой.
И, наконец, третье стихотворение:
Как небеса, твой взор блистает
голубой,
Как поцелуй, звучит и тает
Твой голос молодой;
За звук один волшебной речи,
За твой единый взгляд
рад отдать красавца сечи
Грузинский мой булат...
...........
Но жизнью бранной и мятежной
Не тешусь я с тех пор,
услыхал твой голос нежный
И встретил милый взор.
Здесь строка «Она поет — и звуки тают» развертывается в сравнение: «Как поцелуй, звучит и тает / Твой голос молодой». «Волшебные речи» снова ведут к стихотворению Е. П. Ростопчиной, посвященному Бартеневой, — «Отъезжающей Реджине». Оно начинается строкой: «Волшебные звуки, унылые звуки / Певицы моей». Реджиной Бартеневу называли потому, что в ее репертуаре была ария из оперы Доницетти «Регина — королева Гонконгская». Незадолго до ее отъезда из Москвы писатель В. А. Соллогуб (позднее приятель Лермонтова) посвятил ей стихотворение «Регина», заканчивающееся строками:
....... Регина
звучно запоет,
и околдует,
Горе вытеснит мое,
Сердце, душу очарует
И дополнит бытие.
«Есть речи — значенье...». Оно отличается от созданной год спустя основной редакции, где имеет более широкий смысл (см. этюд «Есть речи — значенье...»). Ранний вариант стихотворения носит интимный характер. Вот его окончание:
Лишь сердца родного
Коснутся в дни муки
Волшебного слова
Целебные звуки,
их с моленьем,
Как ангела, встретит,
И долгим биеньем
Им сердце ответит.
Это восприятие звуков голоса с молитвенным благоговением близко к стихотворению Ростопчиной:
поет... и мне сдается,
Что чистых серафимов хор
Вдоль горних облаков несется,
Что мне их слышен разговор.
Лермонтов в сентябре 1839 года, зная о близости Прасковьи Бартеневой ко двору, очевидно, счел более удобным вписать стихотворение в альбом ее сестры. В новом стихотворении все сосредоточилось на волшебных звуках голоса, на силе воздействия слова. Тем не менее можно предположить, что у истоков лермонтовского стихотворения «Есть речи — значенье...» стоит образ Прасковьи Бартеневой, покорившей современников.
1 См. Е. И. Пушкин в кругу современников (Неизвестный рисунок Г. Г. Гагарина) Пушкин и его время. Л., 1962. С. 381—394. В публикации к статье воспроизведен рисунок Гагарина, приобретенный Русским музеем в 1956 году.
2 Потому что (фр.).
3 (фр.).
4 Имеется (фр.).