Статьи на букву "К" (часть 1, "К(Н"-"КАВ")
|
«К...» («Не говори: я трус, глупец»), одно из ранних стих. Л. (1830), четверостишие, выражающее пессимистич. настроение молодого поэта, предчувствие трагич. исхода своей судьбы. Ср. «Никто, никто, никто не усладил», «Нередко люди и бранили» и др. Автограф - ИРЛИ, тетр. VIII. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 132. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Пейсахович (1), с. 447. |
|
«К...» («Не привлекай меня красой!»), юношеское любовное послание Л. (1829). По настроению и стилевой манере близко к любовно-психол. элегии Е. А. Баратынского сер. 20-х гг., вытеснявшей традиц. «унылую элегию». Фразеология и стиль стих., обстоятельства и время написания показывают, что оно навеяно скорее книжной поэтич. традицией, чем действит. чувством. Лишь нек-рое время спустя Л. осмыслил стих. в автобиографич. плане, о чем свидетельствует позднейшая приписка рукою Л. в автографе: «(А. С.) / Хотя я тогда этого не думал / ». «А. С.» - очевидно, инициалы А. Г. Столыпиной (см. Философовы). Автограф - ИРЛИ, тетр. II. Впервые - «ОЗ», 1859, № 7, отд. 1, с. 18-19. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Чичерин (1), с. 407-08. |
|
«К...», стих. раннего Л. (1830). Отмечено поисками поэтич. формы, к-рая способствовала бы наиболее полному раскрытию эмоц. состояния лирич. героя. Одним из излюбленных Л. вариантов становится в это время ситуация лирич. излияния героя перед смертью (ср. также «Письмо», «Из Андрея Шенье»). Другим направлением поисков Л. были эксперименты в области жанровых форм, позволяющих объективировать переживания лирич. героя. Л. обращался с этой целью к элегии [«Из Андрея Шенье», «Смерть» («Закат горит огнистой полосою»)], к лирич. монологу с выраженными элементами драмы («Покаяние»), особенно часто - к поэме («Исповедь», «Боярин Орша», «Мцыри»). В стих. «К...» («Простите мне...»), как и в «Письме», Л. объективирует лирич. излияние в эпистолярном жанре. Однако если «Письмо» построено как авт. речь, то здесь лирич. монолог заключен в кавычки, что придает тексту черты «независимости» от автора, вне кавычек употребляется третье лицо (в заключит. строке: ««...Прости, мой друг» - и подписал: «Евгений»»). Неровный, спотыкающийся слог, ритмич. перебои как бы непосредственно воспроизводят душевное волнение и смятение мыслей писавшего. Автограф - ИРЛИ, тетр. VI. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 103-04. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Нейман (7), с. 330-31, 341. |
|
«К*» («Делись со мною тем, что знаешь»), вольный перевод (1829) двустишия Ф. Шиллера «An*» (1796) из цикла «Вотивные таблицы». Л. изменил эмоц. строй стих. Шиллера, преобразовав классич. «надпись» в острую эпиграмму, состоящую в соответствии с рус. традицией из четырех стихов 4-стопного ямба, с резкой «pointe» в конце. Общий грубовато-пренебрежит. тон лермонт. четверостишия позволил нек-рым исследователям видеть в нем полемику с оригиналом, отрицание медитативной, сентиментально-лирич. линии в шиллеровской поэзии. Автограф - ИРЛИ, тетр. III. Впервые - «Разные сочинения Шиллера в переводах рус. писателей», т. 8, СПБ, 1860, с. 322. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Федоров (1), с. 138-40; Федоров (2), с. 242-43. |
|
«К*» («Мой друг, напрасное старанье!»), стих. раннего Л. (1832). В отличие от др. стихов, где лермонт. человек с его пафосом критич. рефлексии приходит к абсолютному скепсису, оставаясь один на один с судьбой и не ожидая от жизни никакого разрешающего исхода, в этом стих. он живет надеждой («Надежды...о! они мои, / Мои - они святое царство / Души задумчивой моей...»), к-рая дает возможность сохранить цельность, «укрепиться» в себе самом и избежать тем самым безысходности мучительного конфликта с людьми (ср. также стих. «Когда б в покорности незнанья», 1831: «Но чувство есть у нас святое, / Надежда, бог грядущих дней»). Однако спасительность живого чувства надежды возможна лишь при условии его глубокой утаенности от людей. Лирич. герой ревностно оберегает «клад» своих надежд от посягательств чужого взора, накладывая на них своеобразное вето, запрет. Даже любовь, предполагающая предельную откровенность любящих, здесь бессильна. Причина категорич. нежелания юного поэта открыть свою душу - в непонимании людьми его высоких стремлений; наученный отрицат. опытом человеческого общения, он полемически отстаивает право «беречь» от них «сокровища святые» своего сердца. Отличительный стилистич. признак стих. - непрерывное «сцепление» отрицаний, посредством к-рых утверждается положит. образ личного, сокровенного. Такие интонации «решительного отрицания, отвергающего нечто ради другого, глубинного, катастрофическое разрушение ближайшего объекта во имя поисков и утверждения обнаруженного, скрытого» [Чичерин (2), с. 365-66] вообще характерны для лирики Л. Стих., возможно, посв. В.А. Лопухиной, на что указывает сходство лирич. ситуации, отд. мотивов данного стих. и стих. «К*» («Оставь напрасные заботы»), написанного в том же году и обращенного к Лопухиной; в обоих стих. утверждается тщетность попыток даже близкого человека проникнуть в душу лирич. героя; ср.: «Оставь напрасные заботы, / Не обнажай минувших дней; / В них не откроешь ничего ты, / За что меня любить сильней!» и: «Мой друг, напрасное старанье! / Скрывал ли я свои мечты? / Обыкновенный звук, названье, / Вот все, чего не знаешь ты». Стих 24 позднее перенесен с нек-рыми изменениями в поэмы «Боярин Орша» (стих 545) и «Мцыри» (стих 390). Автограф - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «СВ», 1889, № 2, отд. 1, с. 128-29. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Пейсахович (1), с. 432; Чичерин (2). |
|
«К*» («Мы случайно сведены судьбою»), стих. раннего Л. (1832), посв. В.А. Лопухиной. В любовной лирике 1830-32 (напр., в стихах ивановского цикла), где преобладают ноты обиды, упрека и горечь обманутых надежд, это стих. выделяется особым настроением просветленной и уверенной в своем чувстве любви: идеальный образ любимой женщины, так рано родившийся в сердце юного поэта, служит ему единственной отрадой: «Но с тобой, мой луч путеводитель, / Что хвала иль гордый смех людей!». Такая любовь есть любовь-товарищество, любовь-спутница - «Будь, о будь моими небесами, / Будь товарищ грозных бурь моих» - и она не отвергается поэтом. Однако надежда найти счастье в любви несбыточна, отсюда и роковая невозможность общего пути: герой знает о другом исходе, уготованном ему судьбою. Так возникает другой осн. мотив - мотив избранничества; стих., т.о., перерастает рамки любовной темы. Лирич. герой осознает единственность и неповторимость своей жизни, открыто и бескомпромиссно противопоставляя себя чуждому миру, утверждая стремление к героич. действию, борьбе: «Я рожден, чтоб целый мир был зритель / Торжества иль гибели моей». Эту поэтич. формулу можно рассматривать как своего рода декларацию раннего Л. В отличие от человеческого мира, косного и равнодушного, герою близка природа как естественная дружелюбная среда. В то же время элементы романтич. пейзажа («свод небес далекий», «грозные бури», «бурные волны») несут символич. смысл. Экспрессивная напряженность синтаксиса, многократно используемые анафоры создают ту «раскованную» патетику лермонт. стиха, когда свободная поэтич. мысль как бы вырывается из рамок четко организованной формы. Автограф неизв. Авторизов. копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «СВ», 1889, № 1, отд. 1, с. 21-22; Датируется по положению в тетради.
Лит.: Максимов (2), с. 32-37; Матвиевская Л. А., О стилистич. использовании антонимов в лирике и поэмах М. Ю. Л., «Рус. язык в школе», 1977, № 2, с. 71-72; Пахомов (5). |
|
«К*», стих. раннего Л. (1832), обращенное к В.А. Лопухиной. Одно из немногих, где лирич. герой уверен в ответном чувстве возлюбленной: «Ты любишь - верю - и довольно». Образ чистой, не охлажденной жизненным опытом женской души проходит через все стих.: «Не погублю святое счастье / Такой души и не скажу...». Однако чувство разделенной любви не приносит счастья или исцеления лермонт. герою. И преграда для любви, стена, к-рую он возводит между собой и героиней, - собственный мир души, во всем разуверившейся и ничем не дорожащей. Эту свершившуюся в нем метаморфозу («Что все, чем сердце дорожило, / Теперь для сердца стало яд») он воспринимает как трагич. и невосполнимую утрату, что обусловило исповедальную напряженность стиха. Характерно, что своеобразным выходом из отчаяния, противовесом ему становится для героя сосредоточенность на своих тайных муках (настоящего и особенно прошлого) как необходимых «спутниках» жизни, свидетельствующих об исключительности и неподдельности его опыта (См. Страдание в ст. Этический идеал). Стих. положили на музыку: К. Д. Агренев-Славянский, А. Ф. Пащенко и др. Автограф неизв. Копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «Сарат. листок», 1876, 26 февр., № 43. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Гинзбург (1), с. 63-64. |
|
«К*» («Печаль в моих песнях, но что за нужда»), стих. раннего Л. (1832), видимо, посв. В.А. Лопухиной. Стих. отличает редкий в произв. этого времени мотив тревоги за любимую женщину, желание защитить ее от печали, пожертвовать всем ради ее счастья; ср. «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою»). Строфика стих. своеобразна: 1-е двустишие каждой строфы связано мужскими, а 2-е - жен. рифмами. Стих. положил на музыку С. Н. Василенко. Автограф - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «Сарат. листок», 1876, 1 янв., № 1. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Пейсахович (1), с. 427. |
|
«К*» («Прости! - мы не встретимся боле»), стих., написанное в авг. 1832 перед отъездом Л. из Москвы в Петербург. Обращено, по-видимому, к Н.Ф. Ивановой; по другим данным - к В.А. Лопухиной. Начало второй строфы повторяется в измененном виде в стих. «Есть речи - значенье». Б. Удодов считает 3-ю строфу как бы эскизом сцены поцелуя Демоном Тамары и ее мгновенной гибели (в поэме «Демон»). В ней выражено характерное для Л. противопоставление вечности - мигу как переживанию такой интенсивности, к-рое вбирает в себя всю полноту бытия. Стих. положили на музыку: Н. Я. Мясковский, В. Иванов-Корсунский, А. Ф. Пащенко и др. Автограф - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «Сарат. листок», 1876, 1 янв., № 1. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Бем, с. 289; Саянов В., Огонь и сила. Из записной книжки, в его кн.: Статьи и воспоминания, Л., 1958, с. 38-43; Андроников (13), с. 140; Андреев-Кривич (5), с. 97-98; Удодов (2), с. 389-90. |
|
«К*» («Я не унижусь пред тобою»), стих. раннего Л. (1832), обращенное к Н.Ф. Ивановой, в к-ром подводится итог драматич. для поэта отношений с ней. Это своего рода расчет с прошлым, страстный монолог, построенный как обвинение отвергнувшей героя возлюбленной, как приговор той, к-рая не оправдала его «надежд». В «Я не унижусь...» отсутствуют скорбные созерцат. размышления о быстротечности любви, обязательные в медитативных элегиях на ту же тему (ср., напр., «К неверной» И. И. Козлова). Боль утраты, неразделенность любви, а также ноты прощения и частичного оправдания, присутствующие в др. стихах ивановского цикла, здесь почти полностью вытесняются осознанием высших притязаний своего «Я» («Такой души ты знала ль цену?»), утверждением первостепенной значимости внутр. свободы, окрашенными в тона непримиримого упрека, что находит выражение и в астрофич. организации стиха, все 48 строк к-рого составляет негодующая инвектива, выраженная энергичным декламац. стихом. «Я не унижусь...» можно считать образцом «эмоционального красноречия» Л. Стих. концентрирует нек-рые важные черты лермонт. поэтики: обвинит. пафос, свойственный многим, в т.ч. гражд. стихам, звучит здесь в чистом, «беспримесном» виде. Та же последовательность и «чистота» отличают стремление лирич. героя воспринимать и осмысливать факты собственной биографии перед лицом «целого мира»: ради исключительной по своей силе любви он «целый мир возненавидел», готов был «целый мир на битву звать». Чувство оскорбленной гордости («Я не унижусь...», «Я горд...») без к.-л. опосредованных связей перерастает в духовное самоутверждение, приобретая черты мировоззренч. позиции («Чего б то ни было земного / Я не соделаюсь рабом»), в рамках к-рой поэт и уясняет значение жизненного факта. Необычна в контексте лермонт. лирики полемич. «мстительная» решимость героя любить «как все» («Отныне стану наслаждаться...» - тема, разрабатываемая Л. в более глубоком ключе в прозе) и смысл одного из упреков любимой женщине, занимающий в структуре стих. важное место: «Как знать, быть может, те мгновенья, / Что я провел у ног твоих, / Ты отняла у вдохновенья! / А чем ты заменила их?». О своей любви как о «жертве» Л. говорит и в др. ранних стихах, но именно здесь (и едва ли не единственный раз) он связывает напрасность такой «жертвы» с утерянной возможностью творчества. Это требование «цены», творч. оплаченности у жизн. «мгновенья» объективно противоречит природе лирич. героя Л., не разделявшего свою личную и поэтич. судьбу и не обменивавшего первую на вторую. В стих. звучит также устойчивый в лирике Л. мотив «неизгладимости» любви: «Но слишком знаем мы друг друга, / Чтобы друг друга позабыть» - строки, повторенные в стих. «Время сердцу быть в покое». Автограф - ИРЛИ, тетр. IV; копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «ОЗ», 1859, т. 125, № 7, отд. 1, с. 59-60 (с пропуском стихов 21-38); полностью - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, 1889, с. 68-70. Датируется по положению в тетради IV.
Лит.: Эйхенбаум (6), с. 298; Эйхенбаум (12), с. 313; Бродский (5), с. 340-41; Иванова Т. (2), с. 233; Андроников (13), с. 141-42; Архипов, с. 118; Удодов (2), с. 394; Фризман (2), с. 123-24. |
|
«К***» («Всевышний произнес свой приговор»), раннее стих. Л. (1831), относящееся к циклу юношеской любовной лирики, обращенной к Н.Ф. Ивановой. Написанное вскоре после того, как поэт узнал об измене возлюбленной, стих. проникнуто мотивами горечи, негодования, оскорбленного самолюбия. Вместе с тем, сохраняя дневниковый характер, свойственный предшествующим стихам ивановского цикла, Л. объективирует лирич. ситуацию любовной измены и переводит ее в план надличных филос.-этич. размышлений: существенна не столько утрата возлюбленной, сколько попрание ею морально-этич. норм: «Во зло употребила ты права, / Приобретенные над мною... Будь счастлива несчастием моим». Поэт отказывается от традиц. для темы любовного разрыва жанрово-стилевой манеры элегии и смело вводит в стих. приемы ораторской речи, элементы сатиры-инвективы: «Ко смеху приучать себя нужней: / Ведь жизнь смеется же над нами!». Необычный жанрово-стилевой сплав усилен столь же необычным ритмико-интонац. рисунком, близким нормам стиха 20 в. Автограф - ИРЛИ, тетр. XI. Впервые - «ОЗ», 1859, т. 127, № 11, отд. 1, с. 259. Датируется по положению в тетради. |
|
«К***» («Глядися чаще в зеркала»), юношеское стих. Л. (1829), любовное послание мадригального типа. Адресат до недавнего времени оставался неизв. В 1962 И. Андроников обнаружил еще один автограф этого стих. (с незначит. разночтениями), озаглавленный «К С. С...ой». Находка позволила установить, что послание обращено к С. И. Сабуровой (см. Сабуровы; ср. стих., посв. ей в цикле <Новогодние мадригалы и эпиграммы>. Хотя стих. связано с реальной жизненной ситуацией, в нем, в отличие от более позднего ивановского цикла, сильна условность книжной поэтич. традиции, продиктованная в данном случае жанрово-стилевой нормой мадригала (в частности, мотив нарочито преувеличенного восхищения любимой женщиной). Автографы: ИРЛИ, тетр. III; ГБЛ, ф. 456 (архив А. М. Верещагиной), картон 1, ед. 1, л. 1 об. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 20. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Андроников (13), с. 198, 210-15. |
|
«К***» («Дай руку мне, склонись к груди поэта»), элегич. послание раннего Л. (1830-31). Любовная тема служит здесь лишь поводом для лирич. самоанализа с характерными для Л. мотивами одиночества («Я одинок над пропастью стою.... Так куст растет над бездною морскою, / И лист, грозой оборванный, плывет»), усталости, разочарования («...след страстей уснувших...»), нежелания и неумения следовать нормам светской жизни («...я не рожден для света / И не умею жить среди людей»). Последний мотив часто встречается в стихах 1830-31. Адресат послания не установлен. Автограф неизв. Копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «СВ», 1889, № 1, отд. 1, с. 20. Датируется по положению в тетради. |
|
«К***» («Когда твой друг с пророческой тоскою»), стих. раннего Л. (дата не установлена). Осн. мотив стих. - предчувствие собств. довременной гибели - объединяет его со стихами провиденциального цикла («Не смейся над моей пророческой тоскою», «Настанет день - и миром осужденный», «Из Андрея Шенье» и др.). Одиночество лирич. героя вырастает в данном стих. до абсолютного: он покинут людьми, не услышан богом. Однако смысловым центром стих. становится не ламентация по поводу ожидающего человека бесследного исчезновения («И близок час... и жизнь его потонет / В забвенье, без следа, как звук пустой»), а осознание и принятие такой судьбы как единственно возможной для того, на чью душу «враждебный гений... не наложил цепей». Эта внутр. свобода придает особую силу провиденциальным ощущениям лирич. героя, способного подняться не только над суетностью и непониманием толпы, но и, в известном смысле, над тщетностью собств. переживаний, так неслучайно именуемых им «толпой забот». Ряд текстуальных совпадений обнаруживается со стих. «Не смейся над моей пророческой тоскою», «Он был рожден для счастья, для надежд», «Памяти А. И. Одоевского». Автограф - ГБЛ, М., 8228, 45, л. 2 об. Впервые - Соч. под ред. Абрамовича, т. 1, с. 188-89. |
|
«К***» («Мы снова встретились с тобой»), юношеское стих. Л. (1829). Адресат его не установлен. Несмотря на ученич. характер (в стих. воспроизводится типичная элегич. ситуация и стилистика), оно указывает на известное умение юноши Л. поэтически осваивать осн. элегич. формулы поэзии нач. 19 в. Стих. положили на музыку: Д. К. Сартинский, Ю. С. Бирюков. Автограф - ИРЛИ, тетр. III. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, 1889, с. 21. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Розанов (3), с. 28; Пейсахович (1), с. 433. |
|
«К***» («Не говори: одним высоким»), юношеское послание Л. (1830) филос.-медитативного характера. Строится как ответ неназванному собеседнику. Учитывая дневниковый характер ранней лирики Л. (см. Дневник), можно предположить реальность беседы, однако адресат пока не установлен. Историч. параллель («Среди дружин необозримых / Был чуть не бог Наполеон; / Разбитый же в снегах родимых, / Безумцем порицаем он...») сближает стих. с ранними произв. наполеоновского цикла. Гл. мысль стих. - разочарование в общепризнанно «великом» («Сверши с успехом дело злое - / Велик; не удалось - злодей») - предвосхищает филос.-этич. мотивы поздней лирики Л. Автограф - ИРЛИ, тетр. VI. Впервые - Соч. под ред. Ефремова, т. 2, 1887, с. 83. Датируется по нахождению в тетр. VI, на к-рой рукой Л. написано: «Разные стихотворения (1830 год)».
Лит.: Эйхенбаум (5), т. 1, с. 438-39. |
|
«К***» («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья»), одно из программных стих. раннего Л. (1830), в к-ром сосредоточены осн. мотивы его юношеской лирики: сознание одиночества в чуждом и враждебном мире, жажда действия, мечты о великом предназначении поэта, предчувствие трагич. судьбы. В этот круг органически включается идеал Л. - образ Дж. Байрона; декларация духовного родства с ним отражает творч. идеалы и жизненные позиции Л., сложившиеся на рубеже 30-х гг.: в поэзии - следование принципам романтизма, в жизни - стремление соединить поэтич. деятельность с «высоким» обществ. служением. Обстоятельства создания стих. выясняются из пометы Л. на черновом автографе: «Прочитав жизнь Байрона, [написанную] Муром (1830)». К книге Т. Мура «Письма и дневники лорда Байрона» и включенным в нее байроновским стихам прямо восходит содержание третьей строфы. Адресат стих. неизв. Утверждение, что это любовное послание (В. Архипов), не имеет фактич. доказательств. Возможно, что обращение Л. к традиц. форме дружеского послания, используемой им в новых целях, и не предполагало конкретного адресата. Стих. перекликается с заметками Л. (1830) о сходстве своем с Байроном (VI, 385, 387). В дальнейшем идея внутр. близости к Байрону получает новую трактовку в стих. «Нет, я не Байрон, я другой». Черновой автограф - ИРЛИ, тетр. VI (др. автограф, принадлежавший В. Х. Хохрякову, утерян). Копия с правкой Л. (окончат. ред.) - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «ОЗ», 1859, № 11, отд. 1, с. 255. Датируется по автографу.
Лит.: Кирпотин (2), с. 13-14; Нольман, с. 470-71; Бродский (5), с. 181; Эйхенбаум (12), с. 15, 339; Андроников (13), с. 118-19, 537; Архипов, с. 129-31; Федоров (2), с. 314-15; Глассе, с. 91-95. |
|
«К***» («Не медли в дальной стороне»), юношеское стих. Л. (1830-31). По стилистике и характеру разработки любовного мотива примыкает к группе лирич. стихов, отразивших увлечение поэта Дж. Байроном и варьирующих тему встреч и разлук (ср. «Farewell»). Автограф неизв. Копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «СВ», 1899, № 2, отд. 1, с. 130. Датируется по положению в тетради. |
|
«К***» («Не ты, но судьба виновата была»), юношеское любовное стих. Л. (1830-31), где романтич. медитации о «судьбе» и «женском сердце» сменяются интонациями страстной лирич. инвективы. Посв. Н.Ф. Ивановой. Автограф неизв. Копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «СВ», 1889, № 1, отд. 1, с. 18-19. По положению в тетр. XX датируется 1830-31, но содержание позволяет отнести к 1831, когда среди стихов ивановского цикла появляется устойчивый мотив измены и мщения; ср. стих. «К***» («Всевышний произнес свой приговор»), «К Н. И.....» и др.
Лит.: Андроников (13), с. 121, 140. |
|
«К***» («О, не скрывай! ты плакала об нем»), юношеское любовное послание Л. (1831), тяготеющее к форме стансов. Относится к ивановскому циклу. Как и мн. стихи этого цикла, имеет, вероятно, дневниковый характер (см. Дневник). Автограф - ИРЛИ, тетр. XI. Копия - там же, тетр. XX. Впервые - «СВ», 1889, № 2, отд. 1, с. 128. Датируется 2-й пол. 1831 по положению в тетр. XI. |
|
«К***» («О, полно извинять разврат»), стих. раннего Л. (1830?), написанное в традициях декабристской ораторской лирики. Его пафос направлен против «злодеев» и льстецов, стоящих у трона «тирана», против самой тирании, развращающей души. Имя адресата, скрытое в заглавии под тремя звездочками, не установлено. Большинство исследователей склоняется к т.з., высказанной в 1909 М. Горьким, о том, что Л. обратился со словами суровой укоризны к А. С. Пушкину, написавшему стих. «Стансы» (1826), «Друзьям» (1828), «К вельможе» (1830), к-рые были восприняты нек-рыми современниками как компромисс поэта с самодержавием (ныне опровергнуто предположение, что стих. Л. - отклик на поэмы А. И. Полежаева «Эрпели» и «Чир-Юрт»). Бескомпромиссность нравств. позиции, мужеств. прямота высказывания, афористичность поэтич. формул («Златой венец не твой венец», «Боясь лишь вечного суда / И чуждый на земле боязни» и др.) делают стих. одним из образцов рус. гражд. лирики, предвосхищавших «Смерть поэта» и «Думу». Автограф неизв. Авториз. копия - ИРЛИ, тетр. XX. Датируется предположит. по положению в тетради. Впервые - «СВ», 1889, № 1, отд. 1, с. 10.
Лит.: Маслов Г., Послание Л. к Пушкину 1830 г., в кн.: Пушкин в мировой лит-ре, Л., 1926, с. 309-12; Луначарский А. В., М. Ю. Л., в его кн.: Классики рус. лит-ры, М., 1937, с. 175-88; Горький М., История рус. лит-ры, М., 1939, с. 161-62, 313; Кирпотин (1), с. 32; Благой (1), с. 378-79; Найдич Э., «К***» («О, полно извинять разврат»), ЛН, т. 58, с. 393-400; Эйхенбаум (12), с. 322-23; Обручев, с. 9-26; Федоров (2), с. 113-15; М. Ю. Л. Временник гос. музея «Домик Лермонтова», в. 1, Пятигорск, 1947, с. 76-78. |
|
«К***» («Ты слишком для невинности мила»), перевод Л. с нем. яз. (1831). Текст оригинала (первые 4 строки) приводится в рукописи перед стих.; автор его не установлен. Считалось, что нем. текст принадлежит самому Л., однако это не получило подтверждения (П. А. Висковатый). Приписанная рукою поэта на полях фраза на франц. яз. «L\'ame de mon ame» («Душа моей души») напоминает строку из стих. «Романс» (1829): «Душа души моей! тебя ли / Загладят в памяти моей...». Стих. положил на музыку Л. А. Половинкин. Автограф - ИРЛИ, тетр. XI. Впервые - «РМ», 1881, № 12, с. 30. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Пейсахович (1), с. 472. |
|
«К N. N.» («Ты не хотел! но скоро волю рока»), юношеское стих. Л. (1829), обращенное к М. И. Сабурову (см. Сабуровы; ср. «Посвящение. N. N.»). В автографе - позднейшая приписка Л.: «К Сабурову - наша дружба смешана с столькими разрывами и сплетнями - что воспоминания об ней совсем не веселы. - Этот человек имеет женский характер - Я сам не знаю, отчего так дорожил им» (1, 390). Возможным источником недоразумений между друзьями могло быть юношеское чувство Л. к сестре Сабурова - Софье (см. «К***» - «Глядися чаще в зеркала»). Упрекая своего друга в том, что тот «не понимал [его] пылкого сердца» (1, 386), Л., вероятно, имел в виду какие-то слова или поступки Сабурова, к-рые уязвляли самолюбие 15-летнего поэта. Едва ли, однако, «дневниковость» этого стих. (как и любовных лирич. циклов 1830-32) следует понимать буквально. Выраженные здесь чувства, даже если они и навеяны какой-то размолвкой, - в большой мере дань книжной поэтич. традиции: к ней восходит архаическая для кон. 20-х гг. поэтич. фразеология и образность («Проколет грудь раскаяния нож»; «Удар печальной клеветы»), а в значит. мере и мелодраматич. мотивы («Я оттолкну униженную руку»; «Таких друзей не надо больше мне»). Автограф - ИРЛИ, тетр. II. Впервые - «РМ», 1881, № 12, с. 12-13 (с пропуском стиха 7 и искажениями стихов 5, 6, 8). Датируется по положению в тетради.
Лит.: Соколов (8), с. 181-82. |
|
«К N. N. ***» («Не играй моей тоской»), юношеское стих. Л. (1829) в форме послания. По ритмико-интонац. структуре и четкому членению на завершенные в смысловом отношении строфы приближается к жанру стансов, к-рому предстояло сыграть значит. роль в любовной лирике Л. Адресат неизв. Существует предположение, осн. на аналогии между данным посланием и двумя другими стих. 1829 [«Посвящение. N. N.» и «К N. N.» («Ты не хотел!..»)], что под инициалами N. N. подразумевается М. И. Сабуров (см. Сабуровы). Если это так, то любовный мотив стих. возможно связать с увлечением Л. его сестрой - С. И. Сабуровой [ср.: «К***» («Глядися чаще в зеркала»)]. Автограф - ИРЛИ, тетр. II. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 42. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Найдич Э., [Комментарии], в кн.: М. Ю. Л., Избр. произв., т. 1, М. - Л., 1964, с. 668, 669. |
|
КАБАРДА (Большая и Малая), область, расположенная в предгорьях и прилегающих к ним степях Гл. Кавк. хребта в бассейне Терека по р. Малке, Баксану, Чегему, Череку. В верховьях этих рек, в горах, расположена Балкария. Ныне К. входит в состав Каб.-Балк. АССР. К. издавна славилась коневодством, особенно верховыми лошадьми (Карагез в повести «Бэла» - конь кабард. породы). Через К. проходил тракт от Ставрополя, станицы Прохладной и Екатериноградской на Владикавказ; Л. неоднократно проезжал по территории К. в 1837 и 1840. С фольклором кабардинцев, к-рых во времена Л. часто называли черкесами, Л. мог познакомиться еще в 1825 во время пребывания в Пятигорске, куда часто приходили нар. певцы, исполнявшие кабард. песни. Впоследствии кабард.-черкес. фольклор оказал влияние на творчество Л. (поэмы «Аул Бастунджи», «Каллы», «Беглец»). Эпизод из истории К. положен в основу поэмы «Измаил-Бей». К. упоминается в «Бэле», а кабардинец и его боевое снаряжение описаны в стих. «Дары Терека».
Лит.: Бродский (5), с. 6; Андреев-Кривич (2); Попов А. В. (2), с. 10-12. |
|
КАВАЛЕРГАРДСКИЙ ПОЛК (1799-1917). После воцарения Николая I одной из обязанностей офицеров К. п. стала служба при дворе, а сами они превратились в телохранителей членов царской фамилии и непременных посетителей великосветских балов. По словам А. И. Васильчикова, Л. был «не любим... в Кавалергардском полку», где «ему не прощали его смелой оды по смерти Пушкина» (Л. П. Семенов). За дуэль с Э. Барантом Л. в марте - апр. 1840 судила Комиссия воен. суда при К. п. под председательством А. М. Полетики (состав суда назначался не из того полка, где служил подсудимый). После гибели поэта П. А. Ефремов говорил историку полка С. Панчулидзеву: «У вашего полка два убийцы» (А. С. Суворин), имея в виду Ж. Дантеса и Н. С. Мартынова - кавалергардов одного поколения.
Лит.: Дневник А. С. Суворина, М. - П., 1923, с. 206; Семенов Л. П., А. И. Васильчиков о дуэли и смерти Л., «Уч. зап. Сев.-Осет. пед. ин-та», 1940, т. 2(15), в. 1, с. 79-80; Герштейн (8), с. 18; Яшин М., Вокруг Л., По материалам кавалергард. полка, «Звезда», 1964, № 10; Зильберштейн И. С., Л. и кавалергарды, «Огонек», 1967, № 12. |
|
КАВЕРИН Петр Павлович (1794-1855), офицер л.-гв. Гусарского полка (1816-19), где позднее служил и Л.; приятель А. С. Пушкина, П. Я. Чаадаева, А. С. Грибоедова. Человек либеральных взглядов и широких интересов, К. в то же время стяжал репутацию кутилы и бретера, непременного участника гусарских проказ. Обе эти стороны личности К. отмечены Пушкиным, в т.ч. в гл. 1 «Евгения Онегина» и в стих. «К Каверину» (опубл. в «Моск. вестнике», 1828, № 17, под загл.: «К К.»). Л., по-видимому, знаком с К. не был, однако мог слышать о нем от сослуживцев К. по Гусарскому полку (М. Г. Хомутов, П. Д. Соломирский и др.), а также от П. А. Вяземского и др. В «Княжне Мери» Печорин цитирует в сокращенном виде поговорку не названного им К. - «одного из самых ловких повес прошлого времени, воспетого некогда Пушкиным»: «Где нам дуракам чай пить, да еще со сливками» (VI, 300).
Лит.: Щербачев Ю. Н., Приятели Пушкина М. А. Щербинин и П. П. Каверин, М., 1913, с. 201; Мануйлов (11), с. 220. |
|
КАВКАЗ, Кавказский край, занимает исключит. место в жизни и творчестве Л. «Юный поэт заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благодатнейшими впечатлениями его поэтическую душу. Кавказ был колыбелью его поэзии, так же, как он был колыбелью поэзии Пушкина, и после Пушкина никто так поэтически не отблагодарил Кавказ за дивные впечатления его девственно величавой природы, как Лермонтов...» (Белинский, IV, 175). К. с давнего времени привлекал внимание рус. писателей. В поэзии 18 в. упоминаются «азийские страны», «юг» как собират. понятия, из к-рых постепенно выделяются впоследствии Таврида и К. Вероятно, Л. читал стих. своего двоюродного деда Арк. Ал. Столыпина (см. Столыпины) «Письмо с Кавказской линии к другу моему Г. Г. П. в Москве». Образы К. встречаются в лирике Г. Р. Державина. А. С. Пушкин впервые в рус. поэзии воплотил тему К. не по чужим рассказам, как его предшественники, а опираясь на собств. впечатления. Пушкинский «Кавказский пленник» служил юному Л. известным образцом (в поэмах 1828 «Черкесы», «Кавказский пленник»). В этих ранних опытах он сознательно подражает любимым поэтам и прежде всего Пушкину. Несомненно, Л. хорошо были известны произв. А. А. Бестужева (Марлинского), А. И. Полежаева о К. Судьба Л. сложилась так, что именно К. были порождены наиболее яркие впечатления детства. С пребыванием на К. летом 1825 связано первое сильное детское увлечение Л. Пробуждение первой любовной мечты («О! сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум!»; VI, 385) сливалось с поэтич. восприятием природы К., к-рая гармонировала с романтич. направленностью раннего творчества Л. «Синие горы Кавказа,... вы взлелеяли детство мое;... вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе» (II, 26). В посвящении к поэме «Аул Бастунджи» Л. называет себя «сыном» К.: «Я сердцем твой, - всегда и всюду твой» (III, 243). «Синие горы», «гордые снежные вершины» в сознании Л. становятся символом свободы. Природа горного края - «жилище вольности простой» - противостоит «неволе душных городов», «стране рабов, стране господ» и «голубых мундиров». Образ К. сложился у Л. под влиянием вольнолюбивых мотивов рус. поэзии 20-х гг. В 1837 Л. был сослан на К. за стихи на смерть Пушкина. Заболев по дороге, он из Ставрополя поехал в Пятигорск и до осени лечился на водах. Затем, командированный в отряд ген. А. А. Вельяминова, проехал всю Кавк. линию, был в Тамани и в октябре отправился по Военно-Грузинской дороге в Грузию, где в Караагаче стоял его полк. Возможно, еще прежде, прямо из Тифлиса Л. поехал в Азербайджан (Куба, Шемаха, Нуха), а в декабре, переведенный в л.-гв. Гродненский гусар. полк, покинул Грузию. Во время второй ссылки в 1840 Л. принял участие в воен. действиях в М. Чечне (см. также Военная служба Лермонтова), снова был на Кавк. Мин. Водах, на Тереке. Эти путешествия помогли поэту ближе познакомиться с жизнью народов К., его природой, богатым фольклором. Особое значение для Л. имели встречи с кавк. интеллигенцией и сосланными на К. декабристами. Тема К. заняла значит. место в творчестве Л. С нею связаны его крупнейшие произв.: «Измаил-Бей», «Мцыри», «Демон», «Валерик», «Герой нашего времени», «Дары Терека», «Беглец», «Свиданье» и др. Кавк. впечатления воплотились также в живописном и графич. наследии Л.
Лит.: Семенов (5); Семенов (6); Мануйлов (1), с. 122-28; Гроссман (2), с. 673-744; Ениколопов; Бродский (5); Андреев-Кривич (4); Попов А. В. (2); Гиреев, Недумов, с. 507-14; Андроников (8); Мануйлов В. А., К истории кавк. темы в рус. лит-ре, «Вестн. ЛГУ. Серия ист., яз. и лит-ры», 1962, № 2, в. 1, с. 161-165; Попов А. В., М. Ю. Л. и Кавказ. Библиография, Ставрополь, 1963; Семинарий, с. 273-75, 279-80; Виноградов Б. С., Чентиева М. Д., М. Ю. Л. и наш край, в кн.: Лермонт. сборник, Грозный, 1964; Виноградов Б. С., Кавказ в творчестве Л., «Уч. зап. Чечено-ингуш. пед. ин-та», 1968, № 27, в. 15; Иванова Т. (7); За хребтом Кавказа. 160 лет со дня рождения М. Ю. Л., сост. В. Шадури, Тб., 1977. |
|
«КАВКАЗ», стих. раннего Л. (1830?). Одно из первых обращений к теме и образам Кавказа (наряду с «Грузинской песней» и «Черкешенкой»). Стих. отличается особо нежным лиризмом: воспоминание о величии и красоте кавк. пейзажа переплетается здесь с сокровенными переживаниями поэта - воспоминанием о матери («В младенческих летах я мать потерял. / Но мнилось, что в розовый вечера час / Та степь повторяла мне памятный глас...») и воспоминанием о первой отроческой любви («Там видел я пару божественных глаз...»). Искусное развертывание этих трех поэтич. тем позволило Л. «отразить» свое, близкое к жизни объективного мира природы, восприятие, напряженное переживание к-рого, в свою очередь, становится глубоко личным фактом духовной биографии поэта. Комментарием к автобиографич. мотивам стих. могут служить две записи, сделанные летом того же 1830: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал... Ее певала мне покойная мать» (VI, 386). (В черновом варианте стих. тема матери начиналась в 1-й строфе и далее ей посвящалась полностью 2-я строфа.) Др. запись перекликается со строками о первой любви Л.: «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были... на водах Кавказских...» (VI, 385). Проникновенный лиризм стих. поддерживается семантикой его жанровой формы, к-рой Л. придал черты нар. песни: замедленный ритм, напевную интонацию, рефрен («Люблю я Кавказ»), к-рый контрастирует своей краткостью с основными строками. Стих. иллюстрировали: А. Ф. Билль, В. Ковалев. Автограф - ИРЛИ, тетр. V. Копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «БдЧ», 1845, т. 68, № 1, отд. 1, с. 11. Датируется весной 1830 по положению в тетр. V.
Лит.: Гуревич, с. 158-59; Удодов (2), с. 53; Глассе, с. 92-93. |
|
«КАВКАЗЕЦ», очерк (1841?), написанный Л. для иллюстрир. сб. А. П. Башуцкого «Наши, списанные с натуры русскими» (изд. А. Я. Исакова, СПБ, 1841-[1842]), но не пропущенный цензурой. В отдельно изданном предуведомлении об изд. «Наших...» (ценз. разрешение 10 окт. 1841), в числе 22 очерков, подготовл. к печати, упомянут «Кавказец» (имя Л., как и др. участников издания, не указано; Л. как автор «Кавказца» назван в объявлении на обложке 6-го вып. «Наших...»). «Кавказец» - ранний образец рус. «физиологич. очерка», ставшего в сер. 40-х гг. одним из осн. жанров натуральной школы. Образ «настоящего кавказца» из очерка Л. близок образу Максима Максимыча («Герой нашего времени»). Вместе с тем «настоящий кавказец» - не индивидуальный характер, а предельно обобщенный социальный тип кавк. армейского офицера, близкого к солдатской массе, «чернорабочего войны». Сущность образа «настоящего кавказца» Л. раскрывает не сюжетно, а описательно, «естественнонаучно». Однако эта очерковая описательность дана в определенной динамике, в аспекте социально-психол. эволюции «героя», в отличие от характерного для жанра физиологич. очерка статич. описания социальных типов и нравов. Элементы физиологич. очерка имели место у Л. и раньше: в «Сашке», «Княгине Лиговской», «Тамбовской казначейше», «Герое...». Очерк Л. предвосхищал появление физиологич. очерков В. И. Даля, Д. В. Григоровича, И. И. Панаева, Н. А. Некрасова, Я. П. Буткова. Очерк иллюстрировал М. В. Ушаков-Поскочин. Автограф неизв. Копия - ГПБ, Собр. рукоп. Л., № 57, лл. 2-4; на копии помета переписчика: «Список статьи собственноручной покойного М. Лермонтова, предназначенной им для напечатания в «Наших...» и не пропущенной цензурою». Предположит. датируется нач. 1841. Впервые - «Минувшие дни», 1929, № 4, с. 22-24.
Лит.: Дурылин (3), с. 111-14; Михайлова Е. (2), с. 281, 288-90; Андроников (13), с. 480-84; Герштейн (8), с. 354-65; Удодов Б. Т., «Герой...» как явление историко-лит. процесса, в кн.: Сб. Воронеж, 1964, с. 104-07; Кулешов В. И., Натуральная школа в рус. лит-ре XIX в., М., 1965, с. 121-23; Мануйлов (11), с. 126-27; Виноградов Б. С., Виноградов В. Б. (2); Удодов (2), с. 609-33. |
|
КАВКАЗСКАЯ ЛИНИЯ, кордонная линия по р. Кубани, Малке и Тереку, состоявшая из ряда крепостей, укрепленных станиц и поселений. По всей К. л. были расположены казачьи и регулярные войска. В 30-х гг. 19 в. К. л., еще не достигшая полного развития, делилась на Черноморскую кордонную линию, правый фланг, центр и левый фланг. Л. в 1837 изъездил «всю Линию от Кизляра до Тамани» (VI, 440), в 1840 принимал участие в воен. действиях на левом фланге в отряде ген. А.В. Галафеева, стоявшем в крепости Грозной.
Лит.: Гиреев (1), с. 151-52; Мануйлов (11), с. 69-70. |
|
КАВКАЗСКИЕ МИНЕРАЛЬНЫЕ ВОДЫ, район крупных бальнеологич. курортов на Сев. Кавказе: Пятигорск, Железноводск, Ессентуки и Кисловодск (ныне в Ставропольском крае); места, связанные с именем Л. Возникновение курортов относится к нач. 19 в. |
|
«КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК», одна из ранних романтич. поэм Л. (1828). Написана на основании личных впечатлений и рассказов о быте и нравах кавк. горцев, известных Л. от его родственников - Е. А. Хастатовой и П. П. Шан-Гирея, а также чтения одноим. поэмы Пушкина (1822). От первой поэмы Л. «Черкесы» его «Кавказский пленник» отличается нек-рым вниманием к психологии героев. Сюжетно поэма Л. во многом близка к пушкинской, но у Л. увеличено количество персонажей, различны их характеры. Пленник лишен таких черт, как разочарованность, пресыщенность жизнью - они не были еще понятны юному поэту. Его герой томится тоской по родине и свободе, ищет поддержки друзей. Черкешенка обладает более решительным характером, нежели пушкинская героиня, она требует любви Пленника. Л. усилил также драматичность развязки: у него погибают и Пленник, и Черкешенка. В поэме Пушкина Л., несомненно, занимало изображение быта и нравов горцев, природы Кавказа. Но ничего похожего на пушкинский эпилог, посв. прославлению рус. оружия, у Л. нет. Следуя традиции романтич. поэмы, особенно пушкинской, Л. вводит этнографич. мотивы (в т.ч. вставную песню). Поэма носит явные следы чтения не только Пушкина, но и И. И. Козлова («Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая», 1828; «Чернец», 1826), В. В. Капниста («Обуховка», 1818), А. А. Бестужева (Марлинского) («Андрей, князь Переяславский», 1828), «Абидосской невесты» Дж. Байрона в пер. Козлова (1826), из к-рой юный Л. свободно заимствовал мн. стихи (см. Заимствования>). Поэму иллюстрировали: В. В. Топорков, М. Малышев, З. Пичугин, Г. П. Кондратенко, А. Г. Якимченко, В. В. Лермонтов, Г. Дик, В. П. Белкин, А. И. Лебедев. Автограф (беловой) - ИРЛИ, оп. 1, № 1 (переплетенная тетр.). Перед текстом поэмы - титульный лист («Кавказский пленник. Сочинение М. Лермантова. Москва, 1828») и акв. рисунок Л.: всадник на фоне горного пейзажа с пленником на аркане. Текст заключается словом «Конец». Впервые - Соч. под ред. Дудышкина, т. 2, СПБ, 1860, с. 5-12, в отрывках, с искажениями и опечатками. Полностью - Соч. под ред. Висковатого, т. 3, 1891, с. 133-51, с пропуском стихов 129-130. Датируется по автографу. Эпиграф - переработанные строки из стих. нем. поэта К. Ф. Конца «Оракул мудрости» (1791).
Лит.: Дюшен (2), с. 9-10, 81, 128; Нейман Б. В., Отражение поэзии Козлова в творчестве Л., «Изв. ОРЯС АН», 1914, т. 19, кн. 1, с. 205-07; Нейман (3), с. 42-48; Эйхенбаум (3), с. 26; Дурылин (1), с. 57-58; Семенов (5); Благой (1), с. 358-62; Соколов (4), с. 88-89; Иванова Т. (2), с. 69-70, 73-74; Филатова (1), с. 148-53; Виноградов Б. С., Кавказ в рус. лит-ре 30-х годов XIX в., Грозный, 1966, с. 104-08; Федоров (2), с. 45-46, 48-52. |
|
«КАВКАЗУ», раннее стих. Л. (1830), явившееся поэтич. откликом на события, происходившие на Кавказе. В нач. 1830 усилились воен. действия, начались карательные экспедиции против шапсугов, затем против аджарцев. После этого было объявлено, что «прочие племена Кавказа, в хищничествах виновные, не останутся также без должного наказания» («Сев. пчела», 1830, 22 марта). В данном стих. Л. как будто рассматривает покорение Кавказа в соответствии с литературно-романтич. традицией; свободная жизнь кавк. горцев («жилище вольности простой») воспринимается поэтом в духе идеалов Ж. Ж. Руссо. И в то же время он с горечью и сочувствием отмечает, что эта страна «несчастьями полна и окровавлена войной». «Звон славы, злата и цепей» несет гибель свободе, «крик страстей» нарушает патриарх. идилличность вольного края. Стих. показывает, что тема покорения Кавказа всегда волновала Л. и рано вошла в круг его поэтич. размышлений. Намеченные здесь мотивы позднее нашли развитие и переосмысление во мн. стихах, в т.ч. в стих. «Валерик» (1840) и «Спор» (1841), где «медь и злато» также названы среди примет трагич. вторжения цивилизации в жизнь свободных горских народов. В раннем стих. выражен пессимистич. взгляд на участь недавно вольного «черкеса». Автограф - ИРЛИ, тетр. VI. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, 1889, с. 96. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Обручев, с. 28-29. |