Поиск по творчеству и критике
Cлово "PARDON"
Входимость: 1. Размер: 65кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 81кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 83кб.
Входимость: 1. Размер: 63кб.
Входимость: 1. Размер: 106кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 65кб.
Часть текста: взяв трость и сумочку – от скуки[18] Ушел в Россию поощрять науки.[19] 2[20] (77) И Саша мой любил его рассказ Про сборища мятежные, про шумный[21] Напор страстей и про последний час Венчанного страдальца; над безумной[22] Парижскою толпою много раз[23] Носилося его воображенье;[24] Там слышал он святых голов паденье,[25] Меж тем как нищих буйный миллион[26] Кричал смеясь: «Да здравствует закон»; И в недостатке хлеба или злата[27] Просил одной лишь крови у Марата. 3 (78) Там видел он высокий эшафот. Прелестная на звучные ступени[28] Всходила женщина… следы забот, Следы живых, но тайных угрызений Виднелись на лице ее. Народ Рукоплескал. Вот кудри золотые Посыпались на плечи молодые, И голова, носившая венец, Склонилася на плаху… О, творец![29] Одумайтесь… хоть раз еще, злодеи,[30] Взгляните вы на нежность этой шеи![31] Далее над строфой 4 первоначально стояла цифра «5», и ей предшествовал следующий карандашный набросок предполагавшейся строфы 4 (затем зачеркнутый): Взгляните на величественный стан, На эту грудь, в которой сердце билось,[32] Достойное блаженства – как туман[33] Оно прошло, но… < нрзб.> илось Ничто – как <1 нрзб .> южных стран Вкруг топора [пусть] < несколько слов нрзб.> 4 (79) И кровь с тех пор рекою потекла,[34] И загремела жадная секира;[35] И ты, поэт, высокого чела[36] Не уберег – твоя живая лира Напрасно по вселенной разнесла Всё, всё, что ты считал своей душою — Слова, мечты с надеждой и тоскою…[37] Напрасно – ты прошел кровавый путь,[38] Не отомстив, и творческую грудь[39] Ни стих язвительный, ни смех холодный[40] Не посетил – и ты погиб бесплодно![41] 5 (80) И Франция упала за тобой[42] К ногам убийц, бездушных и ничтожных;[43] Никто не смел возвысить голос свой; Из мрака мыслей, гибельных и ложных, Никто не вышел с твердою душой — Меж тем как в тайне взор...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: - Верещагиной-Хюгель А. М., (16 ноября 1838 г. Из Петербурга в Париж) 34. А. М. Верещагиной-Хюгель <16 ноября 1838 г. Из Петербурга в Париж> St.-Pétersbourg, Novembre 16/28. Среда. Ma cousine, Je m’incline A genoux à cette place! 1 qu’il est doux de faire grâce! —— Pardonnez ma paresse, etc., etc. — Vraiment je n’ai trouvé que ce moyen pour me rappeler à votre souvenir, et obtenir mon pardon; soyez heureuse, et ne m’en voulez pas; demain je commence une énorme lettre pour vous ... Ma tante m’arrache la plume ... ah !.. M. Lermontoff. Перевод С.-Петербург, ноябрь 16/28. Среда Милая кузина, Преклоняю Колена на этом месте! 1 как сладостно быть милостивой! —— Простите мою лень, и т. п., и т. п. — Право, я не нашел ничего другого, чтобы напомнить о себе и вымолить прощение; будьте счастливы и не сердитесь на меня; завтра я приступаю к длиннейшему письму к вам... Тетя вырывает у меня перо... ах!.. М. Лермонтов. Сноски 1 Здесь Лермонтов нарисовал коленопреклоненную фигуру в умоляющей позе. — Ред. Примечания 34. А. М. Верещагиной-Хюгель (с. 411) Впервые опубликовано И. Л. Андрониковым в статье «Сокровища замка „Хохберг“» (Известия, 1962, 15 декабря); то же в его книге 1964 г. «Лермонтов. Исследования и находки» (с. 219). Представляет собою приписку в письме Елизаветы Аркадьевны Верещагиной от 16 (28) ноября 1838 г. к дочери, А. М. Верещагиной, жившей в это время в Париже, где ее муж, К. Хюгель, служил в Вюртембергском посольстве. В своем письме Е. А. Верещагина сообщает...
Входимость: 1. Размер: 81кб.
Часть текста: кадрили. 3 Он был мой друг. Уж нет таких друзей... Мир сердцу твоему, мой милый Саша! Пусть спит оно в земле чужих полей, Не тронуто никем, как дружба наша В немом кладбище памяти моей. Ты умер, как и многие, без шума, Но с твердостью. Таинственная дума Еще блуждала на челе твоем, Когда глаза сомкнулись вечным сном; И то, что ты сказал перед кончиной, Из слушавших не понял ни единый. 4 И было ль то привет стране родной, Названье ли оставленного друга, Или тоска по жизни молодой, Иль просто крик последнего недуга — Как разгадать? Что может в час такой Наполнить сердце, жившее так много И так недолго с смутною тревогой? Один лишь друг умел тебя понять И ныне может, должен рассказать Твои мечты, дела и приключенья — Глупцам в забаву, мудрым в поученье. 5 Будь терпелив, читатель милый мой! Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама, Разумник ли, шалун ли молодой, — Картина будет; это — только рама! От правил, утвержденных стариной, Не отступлю — я уважаю строго Всех стариков, а их теперь так много... Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет, Тот, верно, не видал людей и свет, О наслажденьях знает...
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Часть текста: сквозь штриховку читается довольно отчетливо: «В......... й». И девять точек, соответственные недостающим буквам фамилии Верещагиной. Лаборатория Ленинской библиотеки удалила приклеенную к обложке черную бумажную ленту. Обнаружилась строка, писанная рукою Лермонтова: «Посвящается А. М. В.», им же зачеркнутая нетерпеливыми круговыми штрихами. Мотивы, по которым оба посвящения вымараны, остаются неясными. Возможно, что Лермонтов кому-то давал читать эту поэму — тогда же, в 1831 году. И намеренно вычеркнул посвящение. Впрочем, мы с этим встречались уже в посвящении к трагедии Лермонтова «Menschen und Leidenschaften». В остальном текст соответствует воспроизведенному в карлсруйском издании, если не считать нескольких самим Лермонтовым переправленных слов разночтений, не учтенных издателем Хаспером. Поэтому данная рукопись интересна, главным образом, как автограф. На обороте листка, на котором написано уже приведенное выше неизвестное прежде стихотворение «Один среди людского шума», находится другое, известное по Посвящение к поэме «Ангел Смерти». Автограф Лермонтова. Из собрания профессора Мартина Винклера (ФРГ, Фельдафинг). Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Москва. автографу, который пятнадцатилетний поэт вписал в тетрадь, заполнявшуюся в 1829 году. В тетради Лермонтова стихотворение читается так: К *** Глядися чаще в зеркала, Любуйся милыми очами, И света шумная хвала С моими скромными стихами 5 Тебе покажутся ясней... Когда же вздох самодовольный Из груди вырвется невольно, Когда в младой душе своей Самолюбивые волненья 10 Не будешь в силах утаить: Мою любовь, мои мученья Ты оправдаешь, может быть!.. 40 В новом автографе строка 6-я выглядит иначе: Когда ж в то время вздох крамольный Строка 9—10 Самолюбивого волненья Не будешь в силах укротить Но дело не в двух разночтениях: в новом автографе, сохранившемся в бумагах А. М. Верещагиной,...
Входимость: 1. Размер: 83кб.
Часть текста: и благородному. Все письма Александры Михайловны, — заключает Аким Шан-Гирей, — доказывают ее дружбу к нему»3. Верещагина принадлежала к тем, кто рано разгадал гениальное дарование Лермонтова. Когда они жили рядом, она поощряла его занятия поэзией, берегла его стихи, написанные на лоскутках бумаги. И он охотно вписывал в ее альбомы лучшие свои вдохновенья и украшал страницы альбомов рисунками и карикатурами, дарил акварельные работы, которые она потом туда вклеивала. Это была не просто одна из московских «кузин». Лермонтова связывали с ней общие друзья, общие интересы, общая юность. Покинув Москву и поступив в столице на военную службу, Лермонтов переписывался с Верещагиной. Именно ей он рассказал в 1835 году об окончании своего романа с Сушковой, начало которого протекало у нее на глазах4. В 1836 году, узнав, что Александра Михайловна Верещагина и ее мать Елизавета Аркадьевна собрались в заграничное путешествие, Лермонтов в письме уведомил бабушку: «Лизавета Аркадьевна едет нынче весной... в чужие краи...»5. 2 В Париже, в салоне русского посла графа Поццо ди Борго, Верещагина познакомилась с бароном Карлом фон Хюгелем, дипломатом Вюртембергского королевства, и в 1837 году вышла за него замуж6. И с тех пор в Россию не возвращалась:...
Входимость: 1. Размер: 63кб.
Часть текста: со мной, и велел доложить об этом. Марья Васильевна, не отличавшаяся храбростью, побаивалась Лермонтова, не решалась выдти к нему и упросила свою невестку А. С. Су[шко]ву принять его. Она не соглашалась выдти к нему без меня, за что я ей несказанно была благодарна. Марья Васильевна ухитрилась надеть на меня шубу, как несомненное доказательство тому, что мы едем в театр, и потому только отказывала ему, чем она ясно доказала Мишелю, что боится не принимать его и прибегает к пошлым обманам. Я в слезах, но с восторгом выскочила к Мишелю; добрая А. С. учтиво извинилась перед ним и дала нам свободу поговорить. На все его расспросы я твердила ему бессвязно: «анонимное письмо ... меня мучат ... нас разлучают ... мы не едем в театр ... я все та же и никогда не изменюсь». — Как нам видеться? — спросил он. — На балах, когда выйду из домашнего ареста. Тут он опять обратился к А. С. и просил передать родным, что приезжал объясниться с ними обо мне и не понимает, почему они не хотят его видеть, намерения его благородны и обдуманы. И он уехал. В последний раз был он в нашем доме. Тут началась для меня самая грустная, самая пустая жизнь; мне некого было ждать, не приедет он больше к нам; надежда на будущее становилась все бледнее и неяснее. Мне казалось невероятным и...
Входимость: 1. Размер: 106кб.
Часть текста: для своих лет был еще хорош собою, любезен по-своему, то есть шутник (чего я никогда не терпела ни в ком) и всячески старался пленить Сашеньку, слывшую богатой невестой; но обе мы трунили над стариком, как говорится, водили его за нос, обе мы давали ему несбыточные надежды на успех, она из кокетства, а я из опасения, чтоб меня не разлучили с ней, и мы сообща все проволочки, все сомнения, все замедления сваливали на бессловесную старушку, мать ее. У Сашеньки встречала я в это время ее двоюродного брата, неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати, с красными, но умными, выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой 4 . Он учился в Университетском пансионе, но ученые его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах; все его называли просто Мишель, и я так же, как и все, не заботясь нимало о его фамилии. Я прозвала его своим чиновником по особым поручениям и отдавала ему на сбережение мою шляпу, мой зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал, и я грозила отрешить его от вверенной ему должности. Один раз мы сидели вдвоем с Сашенькой в ее кабинете, как вдруг она сказала мне:...