Статьи на букву "Я"
|
«Я ВИДЕЛ РАЗ ЕЕ В ВЕСЕЛОМ ВИХРЕ БАЛА», юношеское стих. Л. (1830-31), повествующее о драматизме любовных переживаний лирич. героя, верного, вопреки всем соблазнам, «лицу бесцветному» и «взорам ледяным» избранницы его сердца. Стих. относят к циклу, связанному с именем Н.Ф. Ивановой (см. Ивановский цикл). На музыку стих. положили А. С. Жак, А. М. Севастьянов. Автограф неизв. Авторизованная копия - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «Саратовский листок», 1875, № 256. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Андроников (13), с. 140; Чичерин (1), с. 408; Чичерин (2), с. 367. |
|
«Я ВИДЕЛ ТЕНЬ БЛАЖЕНСТВА; НО ВПОЛНЕ», раннее стих. Л. (1831), содержащее размышления о бессмысленности жизни и невозможности счастья, вызванные безответным чувством к Н.Ф. Ивановой (см. Ивановский цикл). Противоречивость любовного чувства лирич. героя обусловлена растущей в нем тоской: достигнув желанного блаженства, он, м. б., стал бы его презирать. Это приводит к созданию резко оксюморонного образа: любимая - «ангел казни» (ср. «ангел смерти»). Знаменательно признание поэта в том, что тоска, к-рая «скоро все поглотит», не затронет его любви к родине («...я родину люблю / И больше многих»). В последней строфе Л. обращается к отцу, умершему 1 окт. 1831. Тема смерти характерна для лирики Л. 1830-32, где, как и в этом стих., нашли выражение предчувствие близкого конца, желание смерти и даже мысли о самоубийстве [ср. «Одиночество», «Пора уснуть последним сном...», «Смерть» («Оборвана цепь жизни молодой...»)]. Автограф - ИРЛИ, тетр. XI. Впервые - «ОЗ», 1859, № 11, отд. 1, с. 267-68. Датируется окт. - нояб. 1831 по положению в тетради и по содержанию.
Лит.: Пейсахович (1), с. 472. |
|
ЯВОРОВ Пейо (псевд.; наст. имя - Пейо Крачолов) (1878-1914), болг. поэт. Проявлял глубокий интерес к творчеству Л. «Его поэзия, - писал Я., - является как бы более совершенной исповедью моей собственной души». Тональность ряда стих. Я. 1900-х гг. напоминает лирику Л., а стих. «Лист опавший» связан со стих. Л. «Листок» и «Песня» («Желтый лист о стебель бьется»). Использование образа «маски» для обличения светского лицемерия сближает его стих. «Мечта» и «Маска» с драмой «Маскарад». В стих. «Люблю тебя», «Кольцо с опалом» и др. обнаруживается перекличка с поэмой «Демон», к-рую Я. особенно ценил и под ее влиянием создал одноим. стих. (журн. «Мисъл», 1906, № 2) с эпиграфом из Л.: «И будешь ты царицей мира, / Подруга первая моя». Изображение конфликта между поэтом и об-вом сближает стих. Я. «Слава поэта» со стих. Л. «Смерть поэта». Мотивы стих. Л. «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана...») ощущаются в публицистич. очерках Я. «Гайдуцкие мечты» («Хайдушки копнения», 1908).
Лит.: Озеров Л., Пейо Яворов, в кн.: Яворов П., Лирика, М., 1972, с. 5-18; Николов М., Л. у нас, «Златорог», 1924, № 10; Найденова-Стоилова Г., П. К. Яворов, София, 1957, с. 229-51; Велчев В., Българо-руски литературни взаимоотношения през XIX-XX вв., София, 1974, с. 187-93; Илиев С., Рус. символизм и поэзия П. К. Яворова, в кн.: Русско-болгарские фольклорные и лит. связи, т. 2, Л., 1977, с. 132-33. |
|
«Я В ТИФЛИСЕ...», см. Планы. Наброски. Сюжеты. |
|
«Я ЖИТЬ ХОЧУ! ХОЧУ ПЕЧАЛИ», стих. Л. (1832), в к-ром развиты характерные для ранней лирики мятежные настроения. Примечательно, что жажда жизни синонимична жажде печали и контрастна «любви и счастию», понимаемым здесь как «опасные» для поэта состояния покоя и умиротворения. Л., опираясь на традиции рус. гражд. поэзии, противопоставляет образу изнеженного поэта образ мятежного романтика, ищущего напряженной жизни в волнениях и страстях. Неизбежность страданий отчасти обусловлена внеш. причинами (ср. в стих. намек на конфликт со светом - «насмешки света»), но осн. пафос стих. - в утверждении их внутр. необходимости: «Что без страданий жизнь поэта? / И что без бури океан?» (см. Страдание в ст. Этический идеал). Обобщенность такого поэтич. удела подчеркнута переходом от первого лица, «я», к третьему, «он», и его спец. графич. выделенностью. Душевные «муки» в представлении романтика - необходимое условие лирич. творчества; показательно, что само творчество приравнивается к постижению «неба звуков». Все эти мотивы отличают избранного поэта, приуготовленного к бессмертию, и закрепляются в риторич. вопросах и в афористич. концовке, где в лирически напряженный стих вовлекаются сугубо прозаич. обороты, развернутые в целую метафору: «Он хочет жить ценою муки, / Ценой томительных забот. / Он покупает неба звуки, / Он даром славы не берет». Стих. положили на музыку Ю. П. Голицын, А. А. Петров, Л. О. Бакалов (Попов). Автограф - ИРЛИ, тетр. XX. Впервые - «Совр.», 1854, № 1, отд. 1, с. 6 - первые 8 стихов; полностью - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 235. Датируется июлем 1832; Л. процитировал это стих. в письме к С. А. Бахметевой от авг. 1832, заметив, что написал его «месяц тому назад».
Лит.: Пейсахович (1), с. 432-34; Удодов (2), с. 178. |
|
ЯЗЫКОВ Николай Михайлович (1803-46), рус. поэт. Творчество Я. пропагандировали «любомудры» в хорошо известном Л. «Московском вестнике»; отсюда же Л. черпал сведения о дружеском общении Я. и А. С. Пушкина; в «Московском вестнике» опубл. послание Я. к Пушкину «Тригорское» и Пушкина - «К Яз<ыкову>». В Пансионе пользовалось успехом стих. Я. «Пловец» («Нелюдимо наше море», 1829). Уже в 1829 в стих. «К Грузинову» Л. перефразирует строки стих. Я. «В альбом А. Н. Очкину» (впервые с подписью Я. - «Невский альманах на 1828»). Реминисценции строк из «Пловца» и прямая отсылка к нему содержатся в шуточном стих. Л. «Примите дивное посланье» (1832), адресованном С. А. Бахметевой. Нек-рые точки соприкосновения с «Пловцом» ощущаются в «Желанье» (1832), где Л. воспринимает и характерные черты языковской худож. интерпретации рус. фольклора как выражения нац. «удали». При переработке «Желанья» («Узник», 1837) мотивы «Пловца» сменяются мотивами стих. Я. «Конь», возможно, известного Л. уже по «Стихотворениям Н. М. Языкова» (1833). В отличие от Я., Л., однако, драматизирует свою балладу, лишая ее оптимистич. колорита. В лит-ведении встречались и др. сближения Л. и Я. [напр., «Молитвы» обоих поэтов: «Моей лампады одинокой...» Я. (1835) и «Я, матерь божия, ныне с молитвою» Л.], но они носят, как правило, общий или гипотетич. характер (см. ст. Славянофилы). Отзывы Я. о Л. неизвестны; знакомство его с поэзией Л. несомненно. Уже в февр. 1837 А. М. Языкову (брату) было известно стих. "Смерть поэта"; в 1840 А. С. Хомяков в письме к Я. дает оценку стихам Л. В 1841 Я. посылал "последние стихи" Л., вт. ч. "Завещание", Н.А. Мельгунову (см. письмо к нему Мельгунова 1841 с отзывом о них, ЛН, т. 58, с. 492). Соч. Стихотворения. Сказки. Поэмы. Драматические сцены. Письма, М. - Л., 1959.
Лит.: Лернер П., Три «Молитвы», «РС», 1901, т. 108, № 10-12, с. 529-32; Нейман (8), с. 458-59; Бродский (5), с. 125-26; Вокруг Л., в кн.: ЛН, т. 58, с. 486; Вацуро (5), с. 224-25. |
|
ЯКИМЧЕНКО Александр Георгиевич (1878-1929), сов. художник. В 1914-15 принял участие в иллюстрировании Полн. собр. соч. Л. (изд. «Печатник»). Выполненные им иллюстрации к лирике Л. воспроизведены в т. 1 (стих. «Чума») и т. 3 («Дума»). Илл. к стих. «Выхожу один я на дорогу» - одна из лучших на эту тему. Илл. к поэмам «Кавказский пленник» (т. 1), «Мцыри» (т. 3) отличаются реалистичностью трактовки; мастерски использованы в них светотеневые эффекты. В ином стиле выполнены заставка к «Герою нашего времени» - «Журнал Печорина» (т. 4) и концовка к сказке «Ашик-Кериб» (т. 5), решающие чисто орнаментальные задачи. Я. был первым художником, обратившимся к иллюстрированию драм Л. «Menschen und Leidenschaften» (концовка, т. 5) и «Странный человек» (сцены 7 и 12 и концовка; там же). Местонахождение оригиналов, за исключением илл. к стих. «Дума» (музей ИРЛИ), не установлено.
Лит.: Каталог посмертной выставки гравюр и рисунков А. Г. Якимченко, М., 1929. |
|
ЯКУБОВИЧ Лукьян Андреевич (1805-39), рус. поэт. Окончил Пансион (1826), где вступил в лит. об-во С. Е. Раича и был наиболее заметным поэтом до Л. Был близок с А. И. Полежаевым. В нач. 30-х гг. участвовал в «Сев. цветах», «ЛГ», «Атенее», «Телескопе»; позднее в «ОЗ» (одновременно с Л.), «Совр.» и др. Наряду с Д. П. Ознобишиным и А. Г. Ротчевым Я. - один из первых представителей ориенталистской струи в рус. поэзии. Ему принадлежит неск. «кавказских» стих. («Народная грузинская песня», 1828; «Кавказ», 1836; «Урал и Кавказ», 1836); в нек-рых стихах обнаруживаются точки соприкосновения с творчеством Л.: «Вечерние выстрелы» (пер. из Т. Мура, 1835), «Дума» (1836). Соч. Стихотворения, СПБ, 1837.
Лит.: Бродский (5), с. 110-11, 124-25, 133-38, 200; Письма Полежаева к Л. А. Якубовичу, ЛН, 1956, т. 60 кн. 1, с. 608-14; Реизов Б. Г., Заметки о Л., в кн. От «Слова о полку Игореве» до «Тихого Дона», Л., 1969, с. 317-320; Черейский Л. А., Пушкин и его окружение, Л. 1975, с. 500-01. |
|
ЯКУБОВИЧ Петр Филиппович (псевд. - Л. Мельшин, П. Ф. Гриневич, П. Я. и др.) (1860-1911), рус. поэт, народоволец. В 1883 написал кандидатскую диссертацию «Внутренняя жизнь М. Ю. Лермонтова (значение его личности и поэзии в истории и литературе)» (рукописный отдел б-ки Харьковского ун-та). Оспаривая определение Л. как «байрониста», принятое, в частности, культурно-историч. школой (А. Д. Галахов, А. Н. Пыпин и др.), Я. подчеркивал нац.-историч. и социальные истоки его творчества, к-рые видел в протесте против крепостнич. действительности, нараставшем в рус. об-ве после 14 дек. 1825. Выражением этого протеста, по Я., являются образы Демона, Мцыри; сказался он и в Печорине, трагедия к-рого - в отсутствии «идеи», социального идеала, из-за чего душевная жизнь его принимает болезненные формы, предвосхищающие психику героев Ф. М. Достоевского. Я. отмечал влияние образов и этики Л. на революционеров 70-80-х гг. К диссертации Я. приложил свои обратные переводы приписываемых Л. стихов, известных по нем. текстам Ф. Боденштедта (19 стих. и заключит. строфы «Сказки для детей»). На каторге, в Акатуе, Я. пропагандировал творчество Л. среди заключенных; впоследствии в кн. «В мире отверженных» он вспоминал, что Л. (лирика, «Испанцы», «Демон», «Песня про...купца Калашникова») пользовался даже большей популярностью, чем А. С. Пушкин. В собств. творчестве Я. во многом следовал лермонт. традиции, восприняв формы монологич. «исповеди» и «думы», афористичность, романтич. символику; экспрессивный синтаксис. Своеобразной аллегорич. перелицовкой сюжета «Мцыри» является «Смерть орла» (1884) Я., где создан образ героя-борца с трагич. судьбой. Тему «странной любви» к мачехе-родине Я. продолжил в стих. «К родине» (1890), к-рое нравилось В. Г. Короленко больше, чем лермонт. «Родина», потому что он видел в нем более глубокое проявление патриотич. чувства. Стих. «Падающая звезда», «Мой конь», «Давно предузнал я...» - вариации лермонт. сюжетов. В последние годы жизни Я. вновь обратился к критич. интерпретации Л. в «Очерках русской поэзии» (1904) и в подвергавшейся ценз. запретам худож.-историч. хрестоматии «Русская муза» (1908), куда включил 92 стих. Л. с характеристикой поэта. Соч. Стихотворения. [Вступит. ст. и прим. Б. Н. Двинянинова], Л., 1960, с. 372-75, 387, 410, 414, 418, 427-28, 431, 474, 490; В мире отверженных. Записки бывшего каторжника, т. 1, М. - Л., 1964, с. 220-22.
Лит.: Двинянинов Б. Н., Неизв. дисс. П. Ф. Якубовича «Внутренняя жизнь М. Ю. Л.», «РЛ», 1967, № 3, с. 183-193; его же, Меч и лира. Очерк жизни и творчества П. Ф. Якубовича, М., 1969, с. 18, 25-27, 43-45, 84-85, 137-146, 152. |
|
«Я НЕ ДЛЯ АНГЕЛОВ И РАЯ», стих. Л. (1831). Следует в автографе непосредственно за 3-й ред. «Демона» и, вероятно, является черновым наброском послесловия к поэме. Прямое сближение героя поэмы с лирич. «Я» поэта («Как демон мой, я зла избранник, / Как демон, с гордою душой / Я меж людей беспечный странник, / Для мира и небес чужой») не только представляет собой яркую автохарактеристику юного Л., но и подчеркивает субъективную лирич. природу художественно-объективных образов лермонт. поэзии. Автограф - ИРЛИ, тетр. IV. Впервые - «ОЗ», 1859, № 7, отд. I, с. 48. Датируется по связи с 3-й ред. «Демона» и по положению в тетради.
Лит.: Пейсахович (1), с. 432. |
|
«Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ; СТРАСТЕЙ», раннее стих. Л. (1831), обращенное к Е.А. Сушковой. Сушкова вспоминает, что Л. говорил с ней в 1834 о двух элегиях с близкой лирич. ситуацией: «Я вас любил...» (1828) А. С. Пушкина и «Уверение» («Нет, обманула вас молва», опубл. 1829) Е. А. Баратынского, из к-рых Л. предпочитал вторую, как вернее обрисовывающую его «прошедшее и настоящее». Отвечая, Сушкова напомнила стих. самого Л. «Я не люблю тебя...», вписанное в ее альбом. Л. просил возвратить ему текст, обещая переделать и вновь посвятить Сушковой. В 1837 Л. переработал стих., оставив неизменными только две последние строки (см. "Расстались мы, но твой портрет"). Мотив верности первой или давно прошедшей любви рано возникает в творчестве Л. (см. Сушковский цикл) и проходит через всю его лирику - от «Стансов» («Взгляни, как мой спокоен взор») и «Подражания Байрону» до «Нет, не тебя так пылко я люблю». Однако в отличие от названных стих., а также стих. Пушкина и Баратынского здесь этот мотив существенно трансформируется: уверению в «прежнем» чувстве Л. противопоставляет обратное - категорич. признание в нелюбви. Уже первое высказывание несет в себе такое определенное отрицание, что, казалось бы, полностью исчерпывает тему (пушкинское «Я вас любил; любовь еще быть может» оставляет ту же тему «открытой», даже требует ее развития). Но слово «страстей» приводит к возникновению такого резкого переноса (enjambement), к такому интонац. перебою, что уже в первой строке возникает ощущение напряженности чувства и речи поэта, как бы торопящегося уйти от только что произнесенного слова и тем самым ставящего под сомнение абсолютную правдивость высказывания. Действительно, уже третья строка начинается с «но»: не люблю, «но образ твой...все жив». Развиваясь далее, мысль поэта буквально «продирается» через самоотрицания, противоположения, «уступки»; скрытое «но» возникает в оставшихся строках четыре(!) раза: образ жив, но «бессилен»; предался другим мечтам, но забыть его не мог; храм оставлен, но он храм; кумир повержен, но все же он бог. Нагнетание всех этих противопоставлений приводит к тому, что последние две строки, не случайно контрастирующие с первой своей завершенностью, воспринимаются не только как констатация душевной неразрывности поэта с когда-то любимой женщиной, непреходящей значимости для него ее образа, но почти как признание (вопреки всем оговоркам) в любви к ней. Однако это любовь настолько особая, стоящая вне обычно неотделимых от нее «страстей и мук», что, м. б., и правомочно убежденное утверждение поэта: «Я не люблю тебя» и то волнение, с к-рым он спешит объяснить читателю его истинный смысл. Отсюда - афористич. четкость концовки: «Так храм оставленный - все храм, / Кумир поверженный - все бог!» (ср. стих. «Как дух отчаянья и зла», в к-ром душа поэта уподобляется храму, где хранится Ее образ). Концовка стих., восходящая, возможно, к Ф.Р. Шатобриану, как бы снимает мучительное недоумение поэта перед самой возможностью живой памяти и любви при свершившемся угасании чувства, его эмоц. исчерпанности: образ, «бессильный» в реальности настоящего, оказывается всесильным в особом, неподвластном времени «пространстве» души. Стих. положили на музыку А. С. Аренский, С. Лаппо-Данилевский, Ф. И. Силин. Автограф - ИРЛИ, тетр. IV. Копия - ИРЛИ, оп. 2, № 40. Впервые, с разночтениями в 4-й и 6-й строках и без последней строки, - «БдЧ», 1844, т. 64, № 6, отд. 1, с. 132. Полностью впервые - в кн.: Сушкова Е. А., Записки, СПБ, 1870. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Сушкова, с. 175-76; Бем, с. 283; Эйхенбаум (12), с. 43; Ваншенкин К., Наброски к роману, М., 1973, с. 205; Удодов Б. Т., М. Ю. Л. в работе над текстами, в кн.: Вопросы лит-ры и фольклора, Воронеж, 1973, с. 8. |
|
«Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБ СВЕТ УЗНАЛ», стих. Л. (1837?). Построено на характерном для Л. романтич. противопоставлении лирич. «Я» «свету», к-рое в данном стих. выражено в стремлении и решимости поэта сохранить, уберечь от людей «таинственную повесть» своей жизни. Право на исповедь и суд над собой лирич. герой признает «лишь» за богом и своей совестью. Апелляция к богу как высшему суду противоречиво сочетается здесь с личным вызовом ему: «И пусть меня накажет тот, / Кто изобрел мои мученья». Образная система стих., (в т.ч. «утес гранитный» как образ душевной твердости и вместе с тем одиночества «высокой души» лирич. героя) сближает его с др. произв. лермонт. лирики. [«Гроза», «Романс» («Стояла серая скала»)]. Автограф - ГИМ, ф. 445, № 227а (тетр. Чертковской б-ки), л. 64. Впервые, с разночтениями, - сб. «Вчера и сегодня», 1845, кн. 1, с. 94-95, без стихов 7-8, очевидно, изъятых цензурой.
Лит.: Пейсахович (1), с. 433. |
|
«Я ОКЛЕВЕТАН ПЕРЕД ВАМИ» (Кропоткиной), см. Новогодние мадригалы и эпиграммы. |
|
«Я СЧАСТЛИВ! - ТАЙНЫЙ ЯД ТЕЧЕТ В МОЕЙ КРОВИ», стих. Л. (1832), лирич. монолог, проникнутый характерными для лирики 1830-32 пессимистич. настроениями, к-рые усилились под влиянием несчастной любви, смерти отца. Парадоксальное, горько-иронич. решение темы («счастье» смерти, забвения, могильного покоя) - вариация постоянного лермонт. мотива невозможности счастья. Автограф (зачеркнут) - ИРЛИ, тетр. IV. Впервые - Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 60. Датируется по положению в тетради.
Лит.: Пейсахович (1), с. 473. |
|
ЯХОНТОВ Владимир Николаевич (1899-1945), сов. артист, мастер худож. слова. Создатель (совм. с реж. Е. Е. Поповой и С. И. Владимирским) эстрадного Театра одного актера «Современник» (1927-35), в к-ром стремился осуществить слияние принципов лит-ры и театра. Начиная с 1920 Я. выступал с чтением стихов Л. В спектакль-шутку «Да, водевиль есть вещь!» (1929, реж. Попова) была включена «Тамбовская казначейша». Я. рассказывал лит. произв. языком сценич. действия, заостряя непривычные черты в поэзии Л. - юмор, лукавство, иронию. В программу «Вечер поэзии Л.» (1938) вошли «Смерть поэта», «Пророк», «Бородино», «Валерик», «Соседка», «Завещание», сцены из «Маскарада». Острота мысли, гражд. пафос, ощущение романтич. мира Л., при нек-рой прозаичности выражения, - характерные особенности этой программы.
Лит.: Марков П., Литмонтаж Яхонтова, «Правда», 1926, 9 дек.; Юренева В., Владимир Яхонтов, «Сов. театр», 1932, № 12, с. 23-24; Верховский Н., Книга о чтецах, М. - Л., 1950, с. 132; Андроников (9), с. 390. |
|
<«Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ ВАМ»>, прозаич. отрывок Л.; начало повести, из к-рой написана только предыстория, содержащая предварит. характеристику двух главных действующих лиц. Жанровое определение принадлежит самому Л. («...иначе я бы не мог печатать своей повести», VI, 190). Отрывок достаточно ясно обнаруживает замысел Л. - создать психологич. повесть из совр. светской жизни. Отчетливо выражен интерес к внутр. миру героев, причем уже первой строкой («Я хочу рассказать вам историю женщины, которую вы все видели и которую никто из вас не знал») поэт заявляет, что невозможно познать человека, не проникнув в глубину его сокровенных мыслей и чувств (см. Психологизм). Сюжетная ситуация повести должна была, по-видимому, определяться любовными отношениями героини, имя к-рой рассказчик не успел назвать, и Александра Сергеевича Арбенина. Фамилия героя (в сочетании с упоминанием о его «страстном» характере) не раз давала повод к сближению повести - и по замыслу, и хронологически - с драмой «Маскарад». В судьбе героини, к-рая в тридцать лет «схоронила себя в деревне», можно видеть нек-рое соответствие с судьбой баронессы Штраль. Против подобных сближений возражает И. Андроников, напоминая, что имена Арбенина, Печорина, Лиговских и др. «встречаются в разных произведениях Лермонтова, возникновение которых разделено иногда несколькими годами». В биографии героя (разрыв между родителями «скоро после появления его на свет»; детство, проведенное в «симбирской деревне»; перенесенная в детстве затяжная болезнь, способствовавшая тому, что он «выучился думать»), равно как и в описании барского дома («деревянный, с мезонином») и усадебного быта, определенным образом преломились биографич. обстоятельства и детские впечатления самого Л. Незавершенность повести, как и многих др. прозаич. произв., принято связывать с интенсивностью формирования повествоват. техники Л., к-рый переходил к новой худож. системе, прежде чем успевал исчерпать тот или иной сюжетный замысел (Б. Томашевский). Автограф неизв. Впервые - сб. «Вчера и сегодня», кн. 1, 1845, с. 87-91, вместе с отрывком «У графа В...был музыкальный вечер», под общим заглавием: «Из бумаг покойника. Два отрывка из начатых повестей» (публ. и ред. В. А. Соллогуба, к к-рому отрывок вместе с др. бумагами Л. попал через А. П. Шан-Гирея и А. И. Арнольди). Дата не установлена: Б. Томашевский считал, что по стилевой манере отрывок занимает промежуточное положение между «Вадимом» и «Княгиней Лиговской», т.е. датируется 1835-36; по предположению И. Андроникова, отрывок написан не ранее 1837.
Лит.: Томашевский, с. 493-95; Андроников (12), т. 4, с. 466. |